Таким же образом, вместе с Иисусом, первым плодом, все остальные духовные люди должны очищенными подняться туда, где их родина, и пребывать там. Ибо все, что пребывает на своем месте, нетленно; то же, что выходит за свои природные границы, умирает. Василид цитирует отрывок из Павла о стенании и мучениях творения, ждущего откровения сынов Божьих (Рим. 8:19). В процессе искупления он придавал вере (pistis) больше значения, чем большинство гностиков, и в его определении веры звучат отголоски Евр. 11:1.

В своем моральном учении Василид рекомендовал умеренный аскетизм, от которого его школа быстро отошла. Он использовал некоторые из посланий Павла и канонические евангелия; например, цитировал Ин. 1:9 («Свет истинный, просвещающий каждого человека, приходящего в мир»), отождествляя свою идею мирового семени с учением Иоанна о Логосе как свете миру[897]. Четвертое евангелие также активно использовали и комментировали до середины II века офиты, ператы и валентиниане. Гностиков привлекал мистический гнозис евангелия (особенно вступления), но им не нравился его исторический реализм, они старались как можно лучше использовать его в своих целях. Они признавали его, потому что не могли этого не делать. Другими авторитетными источниками для Василида были в основном тайное предание, якобы полученное от апостола Матфея и предполагаемого переводчика Петра по имени Главсия (Главк).

Его сын Исидор был главным, мы даже сказали бы, единственным его учеником, имевшим значение. Он составил систему этики и другие книги, несколько отрывков из которых сохранилось у Климента Александрийского. Василидиане, особенно на Западе, похоже, были дуалистами и докетистами в теории и отличались вольным, даже распущенным поведением. Они исказили возвышенную и искусственную систему своего основателя. Вся жизнь Христа была для них сплошным мошенничеством. Распят был Симон Киринеянин, Иисус же по пути на Голгофу просто поменялся с ним и незамеченным стоял в облике Симона в толпе, насмехаясь над теми, кто Его распинал, а потом вознесся на небеса. Последователи Василида считали благоразумным отрекаться от веры во Христа в моменты гонений, считая, что благородная исповедь мучеников — это метание жемчуга перед свиньями, и практиковали различные виды магии, в чем им помогали геммы с изображениями Абраксаса. Нечестивая секта василидиан существовала в Египте до конца IV века, но, по–видимому, не распространялась за его пределами; только Сульпиций Север сообщает, что Марк, родом из Мемфиса, принес некоторые из их учений в Испанию.

I. Источники: 1) Отрывки из Валентина; Птолемей, Epistula ad Floram; экзегетические фрагменты из Гераклеона. 2) Описания и опровержения отцов церкви: Ириней (I. 1–21 и по всему его труду); Ипполит (VI. 29–37); Тертуллиан (Adv. Valentinianos); Епифаний (Haer. XXXI; in Oehler's ed. I. 305–386). Последние два сильно опираются на Иринея. См. источники в Lipsius and Heinrici (p. 5–148).

II. Ren. Massuet: Dissert, de Haereticis, Art. I. De Valentino, в его издании Иринея и в издании Stieren. Tom. II, р. 54–134. Очень продуманное и подробное исследование.

George Heinrici: Die Valentinianische Gnosis und die heilige Schrift. Berlin 1871 (192 pages).

См. также Neander (его описание очень хорошо, но в нем недостает дополнительной информации, которую приводит Ипполит); Rossel, Theol. Schriften (Berlin 1847), p. 280 sqq.; Baur, К. Gesch. I. 195–204; Jacobi, in Herzog², vol. V. 225–229.

Валентин[898] — создатель самой глубокой и пышной, а также самой влиятельной и известной из гностических систем. Ириней посвятил свой труд в первую очередь опровержению этой системы, и мы на ее основании составляли свое общее описание гностицизма[899]. Валентин основал большую школу и распространял свое учение на Западе. Он утверждал, что получил знание от некоего Феоды или Февды, ученика святого Павла[900]. Он заявлял также, что получил откровения от Логоса в видении. Ипполит называет его скорее платоником и пифагорейцем, чем христианином. Вероятно, по происхождению он был египетским иудеем и получил образование в Александрии[901]. Тертуллиан сообщает, возможно, сам строя предположение, что Валентин порвал с ортодоксальной церковью из–за неудовлетворенных амбиций, когда его не выбрали епископом[902]. Валентин приехал в Рим в качестве публичного учителя в период папства Гигина (137 — 142) и оставался там до времени папы Аникиты (154)[903]. Тогда он был уже знаменит, потому что Иустин Мученик, в своем утраченном труде «Синтагма против всех ересей», который он упоминает в своей «Первой апологии» (140), выступал против валентиниан, среди прочих еретиков, еще до 140 г. по P. X. В то время Рим был центром христианской церкви и местом сбора приверженцев всех сект. Каждый учитель, желавший оказать влияние на христианство вообще, естественно, направлялся в метрополию. Валентин был одним из первых гностиков, учивших в Риме, примерно в то же время, что Кердон и Маркион, однако, хотя его ум и красноречие произвели сильное впечатление, ортодоксальная церковь и епископская власть были уже настолько прочны, что его старания не увенчались успехом. Он был отлучен от церкви и отправился на Кипр, где умер около 160 г.

Его система представляет собой настоящий теогонический и космогонический эпос. Он описывает в трех актах сотворение, грехопадение и искупление, сначала на небесах, потом на земле. Великие события повторяются на разных этапах бытия. Он черпает материал из своего собственного богатого воображения, восточных и греческих теорий и христианских идей. Он активно пользуется вступлением к Евангелию от Иоанна и посланиями к колоссянам и ефесянам, но при своем вольном толковании он вкладывает собственные пантеистические и мифологические фантазии в такие использованные апостолами слова, как «логос», «единородный», «истина», «жизнь», «полнота», «церковь».

Валентин начинает с вечного первоначала, которое он называет Бездной или Глубиной[904]. Это неизмеримая пучина, в которой теряется мыслящий ум, и предел, за который он не в состоянии проникнуть. Глубина вечна, безгранична, незрима, непостижима, безымянна, абсолютно непознаваема, однако она способна к эволюции и развитию. Она — универсальный Отец всего сущего, который пребывает в молчаливом созерцании собственного безграничного величия, славы и красоты бесчисленные века. Это его «Молчание» или «Одиночество» (ή σιγή) — Его «Супруга», или σύζυγος, молчаливое самосозерцание, спящее сознание Безграничного. Валентин также называет его «Мыслью» (έννοια) и «Благодатью» (χάρις)[905]. Таким образом, Глубина, существовавшая до мира, по крайней мере, согласно некоторым представителям этой школы, включает в себя как мужской, так и женский принцип; потому что из чисто мужского принципа ничто не может произойти. По словам Ипполита, Валентин считал этот дуализм полов проистекающим из сущности любви и говорил: «Бог есть любовь; но любовь не может быть любовью, если отсутствует объект»[906]. Здесь Валентин пытался разрешить тайну вечности, которую ортодоксальное богословие разрешает с помощью учения об имманентной вечной Троице. Бог есть любовь, следовательно, Бог триедин: любящий субъект, возлюбленный объект, союз их двоих. «Ubi amor, ibi trinitas»[907].