Я не успел ответить. В зале захлопали, занавес раздвинулся, мы начали кланяться. Я кланялся всей публике, но в особенности маме, Михалычу и тетке Дарье; теперь-то я их отлично видел.

Вечер прошел очень удачно. Bee участники радовались, поздравляли друг друга, переживали еще раз, вспоминая особенно удачные места. В передней я нос к носу столкнулся с Маргаритой Ивановной. Она была уже в пальто, видимо торопилась домой.

— Маргарита Ивановна, куда вы так рано? Посидите немножко с нами, вместе пойдем. Мы вас проводим, — заговорил я.

— Нет, Юра, я пойду, — как-то угрюмо ответила она.

И тут только я заметил, что лицо у нее очень расстроенное.

— Маргарита Ивановна, вы недовольны, чем вы недовольны?

— У меня большая неприятность, — ответила она. — Сейчас прибегала соседка из дому, сказала, что кто-то взломал замок в голубятне и утащил всех моих голубей. — Голос у Маргариты Ивановны задрожал, вот-вот расплачется.

Я даже не мог поверить тому, что слышу.

— У вас — голубей? Да как же это? Такая подлость! — залепетал я.

— Вот, значит, нашлись такие, — уже справившись с собой, почти спокойно ответила Маргарита Ивановна. — Горько, Юрочка, то, что это, конечно, кто-нибудь из ребят. — Она глубоко вздохнула, будто ей не хватало воздуха. — Горько, что это ребята сделали, — повторила она. — Пока я здесь с вами вожусь, а ваши же приятели… — Она не договорила, махнула рукой и быстро вышла из училища.

Я постоял секунду и опрометью пустился к своим ребятам сообщить эту скверную новость. Она, конечно, испортила нам весь вечер. Всем стало и грустно, и стыдно за тех подлецов ребят, которые смогли обворовать нашу добрую, хорошую Маргариту Ивановну. Мы тут же поклялись, что весь город обшарим, а голубей найдем.

— Найду, ну тогда держись у меня! — воскликнул Толя совсем так же, как и всего какие-нибудь полчаса назад, когда хотел поддать мне своим чубуком.

После того вечера мы, все ребята, с жаром взялись за поиски пропавших голубей. Кажется, весь город обшарили, но голуби как сквозь землю провалились. Наверное, их сплавили куда-то очень далеко, да иначе и быть не могло, иначе бы они сами вернулись в свою голубятню.

В общем, голуби пропали. С этих пор Маргарита Ивановна как-то сразу изменилась — осунулась и приуныла.

Мы решили достать у приятелей и подарить ей других голубей. Но от них Маргарита Ивановна наотрез отказалась.

— Спасибо, ребятки, — сказала она. — Спасибо за участие, за заботу. Но другие голуби мне не нужны. Мне эти дороги были, именно эти. А новых мне не надо.

Так и выбыл из нашей голубиной охоты самый задорный, самый активный участник. Выбыл, и вернуть его мы уже никак не могли.

Пришел я как-то утром в школу. Немножко опоздал. Смотрю: что такое? Весь наш класс во дворе. Спрашиваю:

— Опять в лес за дровами?

— Нет, — отвечают, — в лес, да только не за дровами.

Подбежал Толя. В руках у него папка и коробок с красками.

— Вот здорово, — кричит, — в лес с Николаем Дмитриевичем поедем, этюды с натуры писать будем!

— Какие этюды, что это такое? — спросил я.

— Неужели таких пустяков не знаешь? — с важностью ответил Толя. — Этюд… это — ну как бы тебе попонятнее объяснить? — ну, это небольшой набросок с натуры, набросок красками. Вот это и называется этюд.

— Да мы не сумеем, у нас и красок нет. Мы никогда так не рисовали!.. — загалдели ребята вокруг.

— Ну, Николай Дмитриевич вам покажет, — все так же валено отвечал Толя. — Сначала плохо выходить будет, постепенно научитесь.

— А ты-то сам, ты-то умеешь? — насмешливо спросил я.

— Конечно, умею, — солидно ответил Толя.

В это время из училища вышел Николай Дмитриевич. Он нес целую стопу каких-то плоских ящичков, тетрадок, альбомов.

— Ребятки, помогите мне, один я не справлюсь.

Мы бросились на помощь.

— Вот краски, кисти, карандаши, бумага, тут все есть, всем хватит, — говорил Николай Дмитриевич, раздавая нам необходимые орудия производства.

Мы вооружились карандашами, кистями и двинулись в первый художественный поход. К моей великой радости, Николай Дмитриевич повел нас через Выползово, мимо болота, на котором я каждое лето охотился, прямо к моему заветному лесочку — Кулиге. Дойдя до лесной опушки, мы все остановились.

— Вот здесь и обоснуемся, — сказал Николай Дмитриевич, — тут все есть, что ищет пытливый глаз художника: лес на берегу речки, а за речкой луга, поля, перелески… Все, что так знакомо каждому с самого детства.

Николай Дмитриевич огляделся по сторонам и вдруг увидел, что Толя уже разложил на траве ящичек с красками, приладил к самодельному треножнику картон и собирается начать работу.

^{Толя уже разложил на траве ящичек с красками, приладил к самодельному треножнику картон и собирался начать работу.}

— Латин, — окликнул его Николай Дмитриевич, — Латин, подойдите-ка сюда, к нам…

Толя подошел.

— Вы что, уже писать решили?

— Ну да, времени терять нечего. Видите, как нахмурилось, того гляди, дождь пойдет, надо спешить.

— Это вы верно сказали, — кивнул Николай Дмитриевич, — времени даром терять никогда не нужно. А вот вторая ваша мысль совсем неверна. Спешить, друг мой, без надобности совершенно не следует. Помните пословицу: «Поспешишь — людей насмешишь».

— Да я и не спешу, — обиделся Толя, — я все уже осмотрел, все обдумал. У меня глаз наметан, не в первый раз за кисть берусь.

— И прекрасно, — ответил Николай Дмитриевич. — Ну, раз вы все уже рассмотрели и обдумали, тогда поделитесь с нами, что же вы решили писать.

— Я решил писать вот эти березки, осинки на переднем плане, а дальше речку и все, что там видно за нею, — луга, поля, леса…

— Так, так, — кивнул Николай Дмитриевич, — а вон правее, ту деревеньку, тоже включаете в пейзаж или нет?

— Если хотите, могу тоже включить, — охотно согласился Толя.

— А вы-то хотите или нет?

— Да я просто не думал об этом. Эти избушки ничего не прибавят и ничего не убавят. Я ведь хочу картину осени, а не деревни писать.

— Картину осени… — как бы в раздумье повторил Николай Дмитриевич. — Вот в этом-то и суть дела, как ее написать? — И, обращаясь уже ко всем нам, продолжал: — Вот Толя Латин хочет осень писать. Пусть попробует, может, и очень хорошо напишет. Сегодня мы все попробуем и посмотрим, у кого что получится. Сделаем, так сказать, смотр наших сил. Но, прежде чем браться за карандаш или краски, друзья мои, нужно внимательно всмотреться и вдуматься в то, что вы хотите отобразить на бумаге. Мало того, все это нужно прочувствовать, всей душой прочувствовать. Осмотритесь кругом, поглядите на эти березы, осины. Они уже голые, без листьев. А теперь вглядитесь в заречную даль, в пустые, давным-давно убранные поля, в это низкое хмурое небо… Я вот смотрю туда и знаете что вспоминаю? Некрасова. Помните?

Видите там эту избушку на краю деревни? Вся покосилась, вот-вот завалится, и крыша наполовину раскрыта. Вот вам некрасовский мотив поздней осени. Если решили писать именно его, постараться передать именно это настроение, тогда избушку-развалюху включить в картину обязательно нужно.

Но можно, конечно, и совсем иначе передать настроение поздней осени. Взгляните на эти серые клочкастые тучи, на голые вершины деревьев. Изобразите в картине только их, только вот эти оголенные, мечущиеся в порывах ветра почерневшие сучья, эти лохматые, несущиеся по небу обрывки туч, передайте в картине, что вам самому холодно, неприютно, тревожно на сердце… И вот вам мотив поздней осени. В картине нет ни избушки, ни полей, ни лесов, и люди не нарисованы. А человек все-таки там присутствует, есть ваше настроение, ваше переживание. Вот ведь что нужно передать в картине: не копию того, что вы видите, не точную фотографию, а ваше личное отношение ко всему этому.