Прибежала из кухни тетка Дарья. Я бросился показывать ей свое ружье. На этот раз она совсем не рассердилась на нас с Джеком за такой шум, а только, улыбаясь, покачала головой.

— Ах, баловник, ну теперича всех уток, всех гусей перебьешь, теперича они держись…

Подарок был не только от мамы, но, конечно, и от Михалыча. Я принялся его упрекать, как же он раньше ничего мне не сказал, даже не намекнул ничуточки.

— Да я и сам ничего не знал, — оправдывался Михалыч, плутовато улыбаясь, и тут же серьезно прибавил: — Не в этом, брат, дело. Теперь не до расспросов, кто что знал. Нужно спешно патроны набивать, ведь мое ружье двенадцатого калибра, а твое — двадцать четвертого, то есть ровно вдвое меньше. И патроны к нему совсем другие. Живо, живо, дружище, за работу!

И работа вновь закипела.

А поздно вечером, уже ложась в кровать, я каждый раз перед сном с любовью оглядывал висевшее надо мной на стене мое собственное ружье, последний раз перед сном гладил рукой его отполированное холодноватое ложе и желал ему «спокойной ночи».

Засыпая, я с наслаждением думал, что теперь я уже самый настоящий охотник.

На открытие охоты поехали мы с Михалычем утром, не очень рано.

Михалыч не любил без особой необходимости вставать, как он говорил, чем свет. А мне хотелось ехать попозже, чтобы на улице было больше народу, чтобы все видели, что я настоящий охотник, еду в болотных сапогах и с собственным ружьем.

Пока мы проезжали по городу, мальчики, игравшие у ворот в «бабки», завидя нас, кричали: «Охотники, охотники едут!» И бежали следом за нашей тележкой.

С каким наслаждением я вслушивался в эти радостные крики: «Охотники!» Именно не «охотник», а «охотники»!

— Гляди, гляди, — орали ребятишки, — и собака рядом в тележке сидит!

Джек добродушно поглядывал на мальчишек, но особого интереса к ним не проявлял. Он был серьезен: наверное, обдумывал план предстоящей охоты.

И вот мы уже на знакомой Выползовской мельнице.

Белый, весь в муке, работник Силантий приветствует нас как старых, добрых друзей.

— А надысь две утки дикие здесь плавали, — говорит он. — Так с нашими домашними и гуляют. Никуда от них уплывать не хотят.

— Посмотрим, посмотрим! — кивнул Михалыч. — Может, их и найдем и подстрелим.

— Беспременно подстрелите, — уверенно отвечает Силантий.

Он забирает нашу лошадь, отводит на мельничный двор. А мы отправляемся на болото.

Сколько раз я уже ходил по нему вместе с Михалычем! Но сегодня я на нем будто впервые. Ведь сегодня я настоящий охотник, в руках у меня ружье.

— Иди рядом, не отставай, — говорит Михалыч, — ружье держи вверх стволами, а то невзначай упадешь — Джека подстрелить можешь.

Я в точности выполняю все эти указания.

Слегка увязая в тине, мы пробираемся между кочками, поросшими осокой. Джек бежит впереди нас. Он ищет «челноком», то есть бегает то в одну, то в другую сторону. Он ищет очень старательно, но, увы, без толку: в болоте дичи нет. Мы огибаем пригорок. Впереди теперь видно все болото до самого конца, до лесочка Кулиги. Причина нашей неудачи сразу же выясняется. У самой Кулиги пасется стадо коров. Оно прошло только что перед нами по всему болоту и распугало дичь.

— Не повезло, — с досадой говорит Михалыч. — Птица, правда, коров не очень-то боится, разлетелась по сторонам, а потом опять на старое место уберется, но все-таки неважное дело.

Без всякой надежды найти дичь мы идем вслед за коровами к Кулиге. Там у нас обычное место отдыха — под кустами орешника возле родника.

— Отдохнем, закусим, водички напьемся да и поразмыслим, что дальше делать, — говорит Михалыч.

Джек, видимо тоже потерявший всякую надежду отыскать дичь, бегает то вправо, то влево, но как-то вяло, будто выполняя давным-давно надоевшую бессмысленную обязанность.

Пробегая мимо одной из болотных кочек, он задевает за нее лапой, спотыкается да так и замирает, припав к земле. В тот же миг из-под кочки с каким-то кряхтением взлетает тяжелый дупель и медленно летит над болотом. Все это случается так неожиданно, что я даже не успеваю в него прицелиться. Михалыч успевает, но впопыхах стреляет раз, другой мимо. Вот дупель и скрылся за пригорком, улетел.

Мы остановились, как громом пораженные неожиданностью.

— Упустить, такую дичь упустить! — наконец простонал Михалыч. — Прямо из рук упустили.

Джек тоже, видимо, понял, что сплоховал, учуял дичь, только когда чуть ногой на нее не наступил. После такой оплошности он начал искать очень усердно. Мы с Михалычем тоже держали ружья наготове, но, увы, такая возможность — убить дупеля — бывает не часто. Мы обшарили все болото и ничего не нашли.

Огорченные и немного усталые, подошли мы к Кулиге, уселись в тень знакомых ореховых кустов.

— Ну что ж поделать, сами виноваты, — вздохнул Михалыч. — Была возможность подстрелить дичину, да еще какую, а мы губы растрепали, никто не виноват.

Я был вполне согласен с Михалычем, однако от этого настроение не улучшалось. Мы достали из сумок бутерброды, закусили, по-братски разделив наши припасы с Джеком. Один только он совсем уже забыл о постигшей нас неудаче, ел с большим аппетитом и, видимо, чувствовал себя превосходно.

Михалыч сделал из бересты черпачок, и мы запили наш скромный завтрак чудесной ключевой водой.

— Что ж делать? — спросил Михалыч. — Идти обратно тем же болотом не стоит. Дичь еще не успела вернуться.

Он покурил, подумал.

— Пожалуй, вот что предпримем: попробуем поискать в поле. Дупеля частенько садятся на сухое место. Может, их здесь целый выводок. Коровы распугали, вот они и разлетелись по соседним полям.

Я совершенно не знал, где надо искать дупелей, и видел-то живого дупеля первый раз в жизни, но, чтобы поддержать в глазах Михалыча свой охотничий авторитет, я солидно кивнул в знак согласия. Даже сказал, что сам хотел предложить именно этот план.

— Ну и отлично, — ответил Михалыч.

Мы поднялись на пригорок. Дальше пошли уже по ровному полю. Стараясь не топтать посевы, мы переходили с одной межи на другую, а Джек носился уже по самому полю. Мы шли то среди поспевающих овсов, то среди посевов гречихи. Растительность была совсем невысока, и Джек среди нее отлично виден.

Вот он заволновался, метнулся в одну, в другую сторону и, поймав носом желанный запах, припадая к земле, как кошка, стал подкрадываться к невидимой добыче.

— Иди, иди рядом, — волнуясь, проговорил Михалыч.

Мы, уже не разбирая, куда ступаем, сошли с межи и стали осторожно подходить к собаке. Джек замер на месте, весь вытянувшись в струну. Мы подошли к нему вплотную. Я изо всех сил вглядывался в заросли гречихи перед мордой собаки, стараясь разглядеть то, что Джек чуял замечательным носом, с успехом заменявшим ему в данном случае глаза. Но сколько я ни вглядывался, ничего не видел, кроме стеблей гречихи да серых комьев земли.

— Вперед! — скомандовал Михалыч.

Джек не двинулся с места.

— Вперед, иди вперед! — задыхаясь от волнения, повторил Михалыч, слегка подталкивая собаку ногой.

Но Джек и тут не двинулся, он только еще плотнее приник к земле.

— Да что же ты? Что там такое? — И Михалыч осторожно, держа ружье наготове, стал заходить вперед.

Я шел рядом.

Вдруг перед самой мордой Джека, именно там, куда я так пристально глядел, шевельнулся серый комок земли, шевельнулся, вскочил, поставив колышком два длинных уха, и огромными прыжками понесся прочь.

— Русак, ах каналья! — крикнул ему вслед Михалыч.

— Стреляйте, стреляйте! — завопил я, забыв, что и у меня есть ружье.

Но Михалыч не выстрелил. Он с укоризной взглянул на меня:

— Зайца летом стрелять?

Я понял свою ошибку.

Русак уже исчез из глаз, а Джек все так же неподвижно стоял на стойке.

— Умница, умница, что не погнался за ним, — погладил Джека Михалыч. — Ну иди вперед, ищи нам крылатую дичь.

Джек завилял хвостом, обнюхал то место, где только что лежал русак, и, как бы покончив с этим делом, тут же занялся другим: начал разыскивать новую дичь.