А как мы любили купаться с Капитаном! Он научил меня плавать под водой и спасать тонущих. Я ведь много раз спасала людей и даже получила несколько медалей «За спасение утопавших». Это, кажется, мои единственные драгоценности, — смеется Жюльетта, — я ведь смолоду терпеть не могла никаких украшений и носила только обручальное кольцо. Я вообще считала, что самое большое сокровище у нас в доме — это книги рецептов духов, составленных Капитаном, да наши ружья. Боже мой, какое же это было счастливое время!

Одним из любимых занятий супругов Кюниссе была езда на велосипедах. Они постоянно ездили вместе. Во время оккупации Парижа немцами с ними случилась любопытная история: они ехали в лабораторию, которая еще существовала. Их обогнала какая-то немецкая машина, едва не сбившая Капитана. Он что-то резко крикнул ей вслед. Машина тотчас остановилась, оттуда выскочили двое фашистов, схватили Капитана, сунули в машину и увезли. Жюльетта тут же с двумя велосипедами отправилась в комендатуру гестапо. Долго искала она там следы Капитана, и благодаря знанию немецкого языка ей удалось узнать, куда его отправили. Случайно она попала в кабинет к одному из комендантов и в разговоре с ним заметила, что в его немецкой речи есть русский акцент. Тогда она заговорила с ним по-русски, и он оказался рижским немцем. Они разговорились; узнав, что она дочь фабриканта Форштрема и постоянно жила в Москве, он оживился:

— Ну как же, у нас в Риге шоколад Форштрема считался лучшим!

После этого беседа приняла иной оборот. Комендант по телефону быстро разыскал местонахождение Капитана, и тот был тут же освобожден. Супруги благополучно добрались до своей лаборатории на велосипедах.

Когда в Париже стало голодно, все, кто мог, уезжали в деревни. Кюниссе с детьми уехали в Пуйи, но и туда вскоре пришли оккупанты и заняли «палэ» бывшего президента.

Первое, на что кинулись немцы, — это винный погреб. Они знали, что в каждом французском поместье в подвалах хранится отличное вино. Но здесь, увы, бочки оказались пустыми. Как так? И тут Жюльетта заявила им:

— А мы ведь знали, что вы будете искать вино, и все выпили за лето!.. Два месяца пили с Капитаном. Что ж, нам ждать, пока вы будете угощаться?..

Но все же в буфете нашлось вино, немцы тут же начали пить его, и какой-то офицер, захмелев, сел за рояль и начал играть. Жюльетта разозлилась, подошла к нему, стала хлопать его по рукам:

— Не смей играть на моем рояле без разрешения!

Немец опешил, но закрыл крышку рояля. Все это происходило до вторжения гитлеровских войск в Советский Союз. А когда началась война, то Жюльетта совсем перестала церемониться с немецкой солдатней. Она нужна была им как переводчица, и им приходилось терпеть ее нападки и даже издевательства.

— Вот погодите! Наши еще покажут вам! — «Нашими» Жюльетта называла русских. — Наполеона погнали из России с позором. И вас погонят! Дурак ваш Гитлер! Его так же погонят, вот увидите!

Немцы возмущались, пробовали угрожать, но «руссише фрау», как они называли ее, поднимала такой шум, что Капитан только удивлялся храбрости своей жены.

В лесах вокруг Пуйи прятались под видом партизан бандиты и часто подстреливали немцев на территории парка Карно.

— Мы с Капитаном, — рассказывала Жюльетта, — хоронили убитых по ночам. Немцы боялись высунуть нос с наступлением темноты. Но нельзя же оставлять убитых без могилы. Богу — богово, а человеку — человеческое! Мертвые должны быть зарыты. И мы рыли могилы и хоронили немцев. И вот однажды бандиты подсмотрели за нами, и утром, когда немцы уехали за провиантом, пятеро бандитов прокрались к нам в дом. Капитан сидел у себя наверху, когда они вошли в комнату, наставили на него ружья и стали обвинять его в коллаборации с оккупантами. А Капитан, внимательно уставившись в ствол ружья, сказал:

— Э-э-э! Какой же у тебя грязный ствол. Ты же не чистишь ружья, болван! Какой же ты после этого солдат? Поди почисти ружье, а потом уже приходи меня расстреливать…

Бандиты растерялись. Тут, кстати, послышался шум моторов немецких машин, и все пятеро мгновенно исчезли. Больше они к нам не заходили и вообще перестали по ночам пристреливать оккупантов.

А много лет спустя один из офицеров, оказавшийся проездом в Париже, нашел «руссише фрау», мадам Кюниссе, на улице Вашингтона и совершенно неожиданно появился в дверях ее квартиры. Она приняла его, угостила чаем, они вспоминали военные годы в Пуйи. Немец говорил:

— Ах, как вы оказались правы, фрау Кюниссе, когда предупреждали нас, что мы проиграем войну с Советише Юнион! Помните, как вы нас пугали: «Погонят вашего Гитлера, как Наполеона!» Я потом часто вспоминал ваше предупреждение!

Случилось самое страшное в жизни Жюльетты — умер Капитан. Заболел и умер. Жизнь раскололась. Капитан был половиной ее существа, и, когда его не стало, Жюльетта не знала, что ей делать со своей второй, неприспособленной, половиной, которая ей стала не нужна. Все остановилось. Невыносимая мука одиночества и безвыходности погружала ее в невменяемость. Ни сестра, ни дочь, ни внуки не могли вернуть ее к действительности.

В безысходном отчаянии бродила она по улицам Парижа, и те самые, родные ей улочки, перекрестки, магазины, по которым она всегда топала своими веселыми, сухими ступнями, теперь стали ей чужими, незнакомыми, даже ненавистными. Смысл жизни был утерян. Покончить с жизнью? Пробовала. Однажды приняла кучу снотворного и уже было кончалась. Но утром забежала племянница со своим ключом, открыла дверь, вошла к тетке, застала ее без сознания с запиской на груди: «Умираю по собственному желанию». Так было задумано Жюльеттой заранее, чтобы не подумали, что племянница могла усыпить ее для получения наследства. Но пульс еще прослушивался, и племянница тут же вызвала «скорую помощь», и Жюльетту довольно быстро привели в чувство. Трагикомическая ситуация!

Пробовала топиться, но ей, привыкшей к воде как к воздуху, это было довольно трудно. Кто-то купался на берегу и вытащил ее. Осталась жить. Вся высохла, очерствела, ничто не радовало, даже природа. Родные заботились о ней, навещали, но она просто никого не замечала. В опустевшей квартире ее жили только воспоминания. Приходили на имя Капитана какие-то периодические издания, справочники, журналы (он обычно подписывался на годы). Жюльетта принимала их из рук почтальонов, расписывалась и долго стояла в передней, держа в руках бандероль как последнюю связь с Капитаном. Потом складывала все на столик, где лежала уже гора нераспечатанных посылок.

Ей советовали поменять квартиру на более скромную и недорогую. Ни за что! Здесь жил Капитан, и отсюда она не уйдет никуда! Только лето — в Пуйи, а зимой — здесь, на улице Вашингтона, в этих старых стенах, видевших Капитана, слышавших его голос. Так шли годы…

— Единственной моей мечтой было попасть снова в Россию, — говорила мне Жюльетта. — Но связь с Союзом после войны была утеряна. Что делать? И вот тут мне пришла в голову счастливая мысль — портрет! Мой портрет, написанный твоим отцом. Я могу предложить его в дар Третьяковской галерее, но с условием, чтобы мне разрешили привезти его в Москву самой, лично. И тогда я решила пойти на улицу Гренель, в посольство, и предложить это. И представь, меня приняли с почетом и уважением и… разрешили!

Портрет находился в Пуйи, я привезла его в Париж. Все равно, думала я, дети никогда не поймут, что такое настоящая живопись. Так утешала я свою совесть — ведь портрет уходил из нашей семьи навсегда, зато я попаду на родину.

Так я попала снова в Москву. В Третьяковке мне устроили такой замечательный прием, что век не забуду! Я ведь приехала с группой французских художников, к ним меня присоединили в Министерстве культуры. Портрет, который я везла свернутым в трубку, натянули, вставили в раму, и он был показан моим французам, приглашенным на акт торжественного вручения. А какой был после этого завтрак! Потом всех водили по залам галереи. Потом — на экскурсии, в театры, в музеи. Мне удалось встретиться с друзьями, но ни Петра Петровича, ни Ольги Васильевны, ни Ивана Ивановича уже не было в живых. И тогда я пришла к вам, помнишь?