– Мать! – вырвалось у Семена. – Смерть…

– Нет, – ответил лодочник, скорбно глядя на человека черными глазами, лишенными белка.

Лодка медленно шла по реке, туман скрывал берега. Под Семеном лежала груда монет: золото, серебро, большие и размером с ноготь.

– Я умер?

– Хочешь умереть? – верзила, склонившись, заглянул в глаза. – Тебя ждут живые. Хочешь умереть?

Семен сглотнул:

– Да не особо.

Лодочник отстранился:

– Договор.

– Договор? Д-душу, что ли?

– Отдашь. Когда умрешь.

– Ну. Хоть что-то хорошо.

– Будешь возить на берег ненужных. Их у вас много.

– Ненужных? Что за ненужные?

– Сам поймешь.

– Мне их ловить, что ли?

– Сами найдут. Главное условие: заказчик платит две редкие монеты за того, от кого хочет избавиться. Мне в коллекцию.

Семен сполз с кучи монет.

– Я буду вроде убийцы, что ли?

– Нет. Убивать будет другой.

В воде проплыли когтистые щупальца. Семен отшатнулся от борта.

– Рассчитываться буду излишками, – золото сверкнуло в ладони лодочника. – У вас они дорого стоят, – протянул монеты человеку. – Задаток. Поможешь сыну.

Семен дрогнул: и про это знает. Малыш родился с дефектом сердца. Операция стоила больших денег.

– А ты не можешь… Ну, сразу исцелить?

– Я не целитель, – прошелестел лодочник.

Семен взвесил тяжелые монеты на ладони:

– Зачем тебе это? Зачем помогаешь?

– Просто. Я – забытый, – лодочник ткнул пальцем в воду, – он – забытый. Ты жив, пока тебя помнят. Пока делаешь свое дело. Договор?

– Договор, – ладонь Семена дрожала, но он ничего не мог с этим поделать.

– И последнее. Дай мне имя.

– Имя? Но…

– Дай имя.

Семен задумался. Когда-то давно он слышал, что некий лодочник перевозил души умерших через реку, но как его звали?

– Копеешник, – сказал он первое, что пришло в голову.

– И ему, – лодочник ткнул пальцем в реку.

– Чудов… – начал человек и осекся. – Осьминог! Пусть будет Осьминог.

Лодочник достал из складок хламиды старый нож.

– Нож-то зачем? – Семен решил, что костлявый обиделся на имя или передумал отпускать.

– Это Милосердие…

– Дяденька! Не убивайте, дяденька!

Тушь черными слезами заливала щеки. Герой держал ее крепко, но смотрел волком – в обиду не даст. Милосердие и спрашивать не будет. Если его выпустить.

– Да кому ты нужна, – отмахнулся Семен. – Мать тебя за два рубля продала, а Копеешник их не взял. Отсюда тебе не то что к матери, в обычный мир не вернуться. Значит, останешься на берегу. Навечно. С голоду помрешь, тело сгниет, а душа… – Семен кивнул на серые привидения ребяток. Тоскливо воя, они собрались у кромки воды, словно ждали возвращения лодочника.

– Едем назад, к людям, – заявил герой. – Без возражений.

– Ради Бога, – пожал плечами Семен. – Садись за руль и езжайте. Я здесь подожду.

Он бросил герою ключи.

– Врешь, – прищурился Понятливый.

Семен не ответил, достал сигарету, прикурил. С этими дураками никаких нервов не хватит.

– Ты повезешь, – герой вернул Порожняку ключи. Правду и треп парень хорошо чуял.

– А смысл? Возврата для вас нет, – Семен затянулся, подумал немного, протянул сигареты Понятливому. Парень совсем озверел: глаза судорожно блестят, пальцы дрожат – зверь в углу и нет выхода. От сигарет отказался. Оно и понятно: будет герой курить с такой паскудой, как Порожняк.

– Есть один способ облегчить ваши страдания, – Семен похлопал себя по боку, где вибрировало от предвкушения Милосердие. – Нож сделает все быстро – умрете без мучений.

Герой заслонил собой девчонку. Та едва держалась на ногах от страха.

– Не дам, – огрызнулся Понятливый (едва ли не рычит). – Мы остаемся. Река – вода и рыба. Дрова найдем.

Семен смеяться не стал. Герой, как пес, ищет службу, ищет справедливость, ищет смерти за правду.

– Здесь все мертво, – сказал Порожняк, сминая окурок. – Рыбы нет, воду пить нельзя, деревья отродясь не росли, и дров нет. Хотите, знач, помучиться. Тада счастливо оставаться.

Семен сделал пять шагов к «Жузельке», обернулся. Ровная гладь реки стального цвета, грязный песок (кровь, правда, уже смыло), скулящие привидения братков. На их вой стали сходиться остальные прибрежные призраки. Кружат возле пары живых, тепло ищут. Пока привидений мало, можно убежать, но долго бегать сил не хватит. Они повсюду, они везде. Уснешь – присосутся и умертвят тело. Холодная смерть, медленная.

Герой защищает девчонку, отмахивается руками. Дон Кихот против мельниц.

– Эй! Дурак! Давай в машину! – махнул ему Семен.

Понятливый послал Порожняка подальше. Молотит руками воздух, старается.

– Вот придурок, – проворчал Семен, садясь за баранку. – Чему тебя в школе учили?

«Жузелька» капризничала – двигатель не запустился с первого раза.

– И че? – возмутился Порожняк на машину. – Тебе-то какого рожна неймется?

Маршрутка чихнула, затарабанила клапанами. Хрипло включилась передача. Семен посидел немного, глядя в молочный туман. Визгливо кричала девчонка, заунывно выли призраки.

Дверь открылась.

– Ну? Навоевался? – спросил Семен героя.

Девчонка залезла следом за Понятливым, захлопнула дверь. Сама трясется, зуб на зуб не попадает. Герой обнял ее за плечи, а на Порожняка и смотреть не хочет.

– Горячий кофе, – Семен протянул им термос. – Бери-бери. Но сначала одну вещь для меня сделай.

– За дите денег не дам. Нельзя детей… так… – Семен не знал, как «так», но отдавать младенца не желал.

Копеешник тяжело оперся о весло. Ждал продолжения.

– Себе заберу, – заявил Порожняк.

– Ты мне деньги отдал, – напомнил Копеешник, – значит, младенец со мной уйдет.

Семен никогда не думал, что столько родителей хотят избавиться от своих детишек. Особенно от младенцев незаконнорожденных. Где только монеты для расплаты доставали? Семен прятал детей под креслами, вывозил назад, а теперь решил заявить Копеешнику прямо в лицо. Потому, нехорошо обманывать того, с кем договор заключил.

– Тебе – деньги, мне – дите. Идет?

На том и сошлись. Только «уговаривать» Милосердие Семену приходилось в одиночку.

Милосердие обезумело от близкого присутствия крови. Семен засунул его под мышку и велел Понятливому привязать левую руку, под которой бился нож, к телу. Вести «Жузельку» пришлось одной рукой.

Нож сначала дрожал, потом стал ворочаться, биться пойманной рыбой. Порожняк не боялся стального жала. У ножа цель иная. Она сидела у двери, прижавшись к Понятливому. А тот так и остался заляпанным с головы до ног кровью.

Левая рука Семена начинала затекать, холодеть. Чем сильнее Порожняк сжимал нож, тем больше казалось, что Милосердие вот-вот вырвется. Еще минута, секунда, мгновение, и нож рассечет комбинезон и устроит бойню прямо в кабине. Плечо стало ватным, стягивающие его веревки превратились в стальные прутья. Когда яркий свет ударил по глазам, Семен не сразу понял, что это.

– Солнце, – сказал Понятливый.

– Почти доехали, – ответил Семен.

Нож замер, судорожно дернулся, замер вновь…

– Раз, – сосчитал Порожняк.

Дорога из песчаного проселка превратилась в ровный асфальт. «Жузелька» обрела второе дыхание – двигатель хрипло набирал обороты.

– Два, – продолжал считать биение ножа Семен.

Солнце превратилось в желтый диск в белом мареве. Порожняк стиснул зубы, ожидая последнего, самого мощного толчка. А может, его и не будет, если успеют выехать из тумана. Нож дернулся так, что лопнула веревка. Семен выматерился, на мгновение бросил руль, хватаясь за рукоять Милосердия под комбезом.