Объект поклонения многих монотеистов – христиан, иудеев и других – мы стараемся передавать одним и тем же английским термином. Имена богов из религий монотеистических, принимающих Единого Бога, мы стараемся не переводить, например, «Зевс» или «Один». Использование в английском имени «Аллах» показывает, что мусульмане добились отличительных привилегий от христиан и иудеев (а также стоиков и платоников). Более того, это отличие не лишено творческих черт: так как мусульмане верят не просто в Бога, Создателя, а в некоего мистического бога, именуемого «Аллахом». Эта позиция чисто догматичная, и ее готовы принять только те, кто занят теологическими исследованиями. Иногда мусульмане заменяют в английском языке «Господь» на «Аллах». В целом это доказывает различие в мышлении, но также это действие обладает определенным подтекстом. Сознательно или нет, но они утверждают, что христианский и иудейский «Бог» является не совсем истинным, поэтому мусульманам, верующим в истинного Бога «Аллаха», приходится отделяться. Иногда использование данного имени означает просто ревностное следование слову Корана.

С другой стороны, в филологическом и историческом контексте порой полезно выделить определенную фигуру, которой некая группа придала конкретные черты. При подобном раскладе, обращаясь к ранней иудейской концепции Бога, удобнее использовать имя «Яхве», а в других обстоятельствах обращаться к имени «Аллах».

Довольно часто термин хадис переводят как «традиция», подразумевая латинскую traditio – в христианской и иудейской теологии нечто передаваемое посредством устных законов и учений. Во времена, когда большинство ученых были латинистами и теологами, а реалии иностранной культуры было принято передавать в доступных концептах, термин «традиция», несомненно, был удобен. Теперь же для нас важно понять чужую культуру непосредственно в ее терминах. В английском языке слово «традиция» ассоциируется не только с устной культурой, но и с чем-то анонимным и абстрактным. В то же время тексты хадисов не только не являются смутным обычаем, они представляют собой конкретные убеждения, тексты. Помимо того что они противопоставлены устной традиции, в них названы как передатчики текста, так и его оригинальный источник. Поскольку в мусульманской культуре также существует и устная традиция, которая противопоставлена хадисам, при буквальном переводе на английский удобнее всего использовать по отношению к хадисам термины «нарратив» или «тексты». В итоге, когда в данной работе идет речь о «традиции» и «носителях традиции», я предпочитаю использовать термины тексты хадисов и составители хадисов (или передатчики). Кроме того, когда другие писатели обращаются к термину «исламская традиция», я употребляю термин корпус хадисов.

Филологически термин «тексты» выглядит более точным, так как хадисы несут нечто «новое», например, «новые тексты», «нарратив» (и даже «диалог»). Более того, теологически аналогия с христианской «традицией» звучит необоснованно. Если быть точным, то термин хадис, «текст» кардинально отличается от сунны, «обычая» и от иджмы, «консенсуса». Своего рода это текст сунны. С христианской традицией лучше всего сравним именно термин сунна или по крайней мере сунна, сопровождаемая иджмой (консенсусом). При этом не важно, сопровождается сунна текстом хадиса или нет.

Однако филологическая точность это не самый важный фактор, влияющий на научные последствия. Используя термин «тексты», я оставил слова «традиция» и «традиционный» для других сфер, которые в общем значении могут соотноситься с суннами («живой» традицией, как назвал их Йозеф Шахт (Joseph Schacht)). Однако гораздо чаще эти области соотносятся с другими культурными феноменами, описанными в Прологе. Таким образом, мне удается избежать типичных заблуждений, встречающихся в научной литературе. Многие авторы полагают, что мусульманские традиционные знания и знания хадисов или мусульманский закон и закон шариата – это в сущности одно и то же, по крайней мере для «истинных» мусульман. Кроме того, некоторые авторы считают, что знания хадисов и закон, основанный на них, всегда являются «традиционными», даже если они не сформировали весь корпус традиции. Зачастую писатели оперируют обычными значениями терминов «традиция» и «традиционный» в тех же обсуждениях, где используют эти слова для обозначения текстов хадисов. При этом они не видят в этом противоречия. Однако подобный образ мышления и письма обесценивают труды всех реформаторов шариата, начиная с аль-Шасрии и заканчивая Ибн Абд-аль-Ваххабом. Эти деятели противостояли мусульманскому обычаю и традиции, опираясь на тексты, насс, которые в те времена считались новшеством. В исключительных случаях они могли представлять традицию лишь в незначительном смысле, даже если обладали определенными предпосылками. То есть этот смысл заключался в том, что вопреки всем обычаям существовали единичные прецеденты, когда поддерживалась только та традиция, которая действительно имела значение. Фактически составитель хадисов не был традиционалистом как таковым, скорее он являлся знатоком текстов (или даже их возродителем – в буквальном значении этого термина) и довольно часто находился в оппозиции к традиционным мыслителям.

Некоторые ученые заметили бессмысленную путаницу, вызванную использованием термина «традиция» по отношению к текстам. Они попытались избежать этого, и когда слово употреблялось в «техническом» значении, писали его прописью. Это могло бы сработать, если бы мы имели дело с неурядицами меньшего масштаба. В противном случае данное использование термина только укрепляет ошибочные тенденции, с которыми сложно бороться с помощью обычных предупреждений в сносках. К сожалению, сами мусульмане, следующие хадисам, настаивают на том, что тексты хадисов передают единственную традицию, уважаемую всеми мусульманами. Более того, они убеждены, что эта традиция непрерывно ведется со времен самого Пророка. Исламисты безоговорочно верили этим убеждениям, пока в свет не вышла работа Игнаца Гольдциера. И даже после ее издания многие ученые, с точки зрения филологов, воспринимали знатоков хадисов (изучение которых проще всего поддавалось филологическим методам) как носителей «истинной» мусульманской традиции в буквальном смысле этого слова. Хотя при этом они осознавали, что некоторые «традиции» по сути появились позже, чем было заявлено. Это заставило данных ученых пересмотреть анти-традиционалистскую функцию, которую выполняли тексты хадисов в формировании раннего закона. Более того, отныне они считали, что наиболее приверженные к текстам хадисов последователи школ Ханбали и Захири являются не просто знатоками текстов, а самыми яркими традиционалистами. Это очень серьезное заблуждение. Подобные понятия привели ученых к тому, что им пришлось искать разумные объяснения, касающиеся мусульманских модернистских движений. Ведь при таком раскладе тексты хадисов («традиция») сформировали только часть исламской традиции, а акцент на этих текстах с одной стороны подтверждает традиционализм человека, а с другой – нет. Более того, мышление в рамках хадисов всегда в определенных ситуациях подразумевало антитрадиционную ориентацию.

Практически в каждой дискуссии, касающейся текстов хадисов, возникает замешательство, вызванное понятием «традиция». Жертвами заблуждений становятся не только невнимательные читатели, но и сами ученые. Известно, что исламисты, как и всякие другие ученые, имеют собственные представления о традиционализме (в общепринятом смысле этого слова). Однако они осознают, что если использование термина не просто является неудачным, а вводит в заблуждение, то от него следует отказаться. При этом их не должны останавливать ни болезненность этого процесса, ни многовековая приверженность.