Однако, если основываться не на арабских знатных семьях, а на остальном обществе, то можно противостоять арабистскому подходу. Но, к сожалению, это не так просто. Несколько амбициозных попыток все же имели место, но они пострадали от разных форм филологического подхода.

Религиозную и социальную историю Сасанидов можно восстановить из археологических и текстовых источников, при этом литературные свидетельства того времени играют незначительную роль. Арамейские, греческие и армянские тексты обычно являются второстепенными и рассматриваются отдельно. Большая часть текстов пехлеви считается отредактированной как минимум в исламские времена, остальной корпус текстов представляет собой реконструкцию арабских и персидских переводов. Даже если нам удалось бы найти оригинальный текст пехлеви времен Сасанидов, то он был бы настолько запутанным, а манускрипты настолько поврежденными, что разумнее было бы предоставить изучение этих текстов филологам. В результате немногие ученые занимались этой областью исследований, а те, кто предпринимал какие-то попытки, вынуждены были отодвинуть филологический подход и основываться на обрывочных сведениях устной традиции. После работы Артура Кристенсена (Arthur Christensen) можно назвать двух ярких писателей Роберта Зенера (Robert Zaehner, Zurvan, а Zoroastrian Dilemma (Oxford, 1955) и Франца Алтейма (Franz Altheim), который в работе Utopie und Wirtschaft: eine geschichtliche Betrachtung (Frankfurt/ Main, 1957) суммировал все вопросы, поставленные в более подробной работе (совместно с Рут Стиел (Ruth Stiehl, Ein asiatischer Staat: Feudalismus unter den Sasaniden und ihren Nachbarn (Wiesbaden, 1954)). Работы обоих авторов наглядно демонстрируют подводные камни, возникающие в связи с филологическими ограничениями.

Работа Зенера очень информативна, и некоторые корреляции наводят на размышление. Однако в некоторых вопросах автору нужно понимать отличие между вербальной формулировкой и ее практическим значением, между религиозной доктриной и поэтическим стилем. Соответственно, его описание эволюции зурванизма, одной из зороастрийских школ, звучит неубедительно. Хотя кто-то может подумать, что его объяснения неубедительны лишь в определенных аспектах. Я утверждаю, что эта тема неубедительна в целом. Подобная тенденция существует и в его работе по исламским исследованиям. Он берет несколько схематических заметок и строит всю типологию, основываясь на их употреблении или отсутствии в речи определенного мыслителя.

Работа Алтейма также очень информативна и наводит на определенные размышления. Но и здесь слишком много предположений строится на единственной реконструкции отрывков текста, в то время как человеческий фактор не учитывается. Например, Алтейм отмечает, что, когда Анушриван ввел денежное налогообложение, он усилил денежные и финансовые аспекты экономики. Однако путем изощренных и неправдоподобных корреляций Алтейм находит обратное доказательство: налоговая система Анушривана обеспечила экономический контроль, а не свободу торговли. Более того, по мнению Алтейма, Анушриван стал меньше зависеть от традиционной поместной знати и, следовательно, мог ближе контролировать общество. В итоге, создав новый малочисленный класс землевладельцев, он поверг правительство в зависимость от земли. В целом Алтейм ищет доказательства (приводя слабое подтверждение, основываясь на факте строительства замков и анахронистическом ложном толковании трудов Мухаммада) усиления неденежной «натуральной» экономики и далее переходит (через взаимодействие с Византией) к Средним векам. Осведомленность о социальных условиях в постосевое время позволила бы привести более уместные альтернативные интерпретации.

Системы Зенера и Алтейма возникли в результате предвзятого отношения к мировой истории, что помешало им найти альтернативные возможности для их филологических реконструкций. Зенер без лишних оговорок рассуждает о зороастрийской «церкви», об «ортодоксии», о «сектах», которые он принимает как должное, при этом в своей теории о зурванизме он не упоминает, что подобные явления существовали всегда. Алтейм, в свою очередь, принимает как должное стереотипы о «Востоке» и «Средневековье». Без них его схема звучала бы неправдоподобно. В его понимании «Ориент», или «Восток», – это вечная единица, существующая с древних времен и до настоящей эпохи Советского Союза. «Восток» всегда находится на шаг позади и известен своей иррациональностью, но у него есть возможность учиться у прогрессивного и рационального «Запада», причем это обучение идет настолько быстро, что «Восток» может утянуть «Запад» в «темные» века. В Маздаке он видел древний прототип Маркса, который стал таким же предшественником ислама, как Маркс для Советского Союза. Этот параллелизм снова строится на стереотипе: автор полагает, что Маздак и другие реформаторы пропагандируют «коммунизм», «общее» владение собственностью и женщинами. Алтейм продолжает следовать этой стереотипной идее, хотя сам осознает, что никакой общности собственности или общих женщин не существовало, в крайнем случае было перераспределение собственности между индивидуумами. Он никогда не работал с этими стереотипами, учитывая их настоящее значение. В качестве основной исторической категории подобное заблуждение насквозь пронизывает исламские исследования. В изучении Сасанидского периода они сильны (или пагубны) как никогда. Обычно, а в исламском периоде особенно, ученые вынуждены восстанавливать разумную научно обоснованную базу из догадок.

Если нам необходимо выбрать и применить определенный подход к изучению цивилизации, то нужно тщательно подходить к использованию терминов. Нужно выделять именно термины, уместные для данного вопроса. Употребляя такие слова, как «ойкумена», «Осевое время», «Исламский мир» и «исламизация», я старался ввести новое значение или заимствовать редкие формы вместо общепринятых. Мне нелегко далось это решение, так как я осознаю, что любой историк, равно как и философ, несет определенные обязательства перед читателем. Непосредственно в изучении вопроса он должен быть понятен читателю. Тем не менее использование некоторых специальных терминов и выражений необходимо. Во многих дисциплинах ученым даже мечтать не приходится о том, чтобы взять терминологию из повседневной речи. Даже если между учеными существуют некоторые разногласия по поводу терминологии, каждый из них осознает, что должен с особой точностью подходить к подбору слов и определений. В противном случае попытка использовать популярную общепринятую лексику, которая, например, отражена в словаре, может привести к непоправимым последствиям. Историки (особенно исламоведы) слишком часто избегают самобытности и довольствуются тем, что называется «обычная практика». Они отмечают, что терминологические обсуждения нередко приводят к мелочности и не позволяют историкам выстроить единый целостный корпус, который можно применить для любых случаев. Они полагают, что терминология может существовать сама по тебе, но это не так. Как минимум необходимо нести ответственность при выборе двусмысленных терминов, которые нужно описывать как можно точнее.

Терминология – это основной элемент, на котором строится суждение. Благодаря терминам автор определяет категории, которыми будет руководствоваться в своей области, или по крайней мере все категории, которые хотя бы косвенно связаны с его исследованием. Предполагаемые категории автоматически сокращают круг возможных вопросов, как минимум постоянных вопросов, находящихся за пределами основной темы. В свою очередь, поставленные вопросы определяют, какие ответы необходимы для их окончательного разрешения. История научных ошибок доказывает, что нередко неверно поставленный вопрос зависит от неправильных предпосылок. Соответственно, успех научного исследования во многом зависит от правильно выбранной терминологии.

Существует два распространенных типа неправильного использования: перестраховочный подход и ревизионистский. Перестраховочный подход признает, что обычное использование терминологии может привести к неправильному пониманию текста, тем не менее продолжает ему следовать. Однако этот подход подразумевает предупреждение, что определенный термин или категорию не стоит понимать в общепринятом значении. Ревизионисты предпочитают сразу напрямую заменять двусмысленные термины (или предвзятые категории) более здравыми.