— Посмотри, есть ли у него отвердение, — сказал он через минуту Ники, не желая покидать камеру.

— О, я был бы рад способствовать этому, — вывел трель Ники, скользя, как в балете, к кровати, и, удостоверившись в этом, выгнул дугой брови, будто бы в преувеличенном удивлении.

— О, святая Мария, есть как никогда.

— О'кей, Лас, — сказал Борис, — давай попробуем с этой стороны.

Они быстро переместились туда, где Анжи с закрытыми глазами сосала резиновый орган. По знаку Бориса Ники ловко освободил ограничивающую ткань Ферала, позволяя его напряженному члену выскочить оттуда подобно попрыгунчику.

— Юмми, юмми, юмми, — заворковал Ники.

— О'кей, Лас, прошептал Борис, — будь готов, потому что это может недолго продлиться.

Затем он наклонился и прошептал Анжи:

— Не открывай глаз, Анжи, — мы по-прежнему снимаем… это прекрасно… я только хочу попробовать другой… так может быть лучше… — говоря это, он держал искусственный орган одной рукой, а орган Ферала — другой, высвобождая один и подсовывая ей другой, но не успел он завершить подмену, как Анжи, с закрытыми глазами, промычала:

— Хммм… — в некоей сонной удовлетворенности.

— Вот так лучше? — мягко спросил Борис, отступая из кадра и усиленно жестикулируя Ласу, чтобы тот подошел поближе.

— Ммм-хмм, — пробормотала она, — теплее, — и устроилась поуютней, как кошка, усаживающаяся перед блюдцем со сливками.

Тони, прибывший на съемочную площадку как раз вовремя, чтобы застать «великое переключение членов», как он позже это окрестил, наблюдал за сценой в смущенном очаровании. — Ну вот, вы не сможете убедить меня, будто она не знает, что имеет дело с реальным членом!

— Сомневаюсь, — сказал Борис, — но клянусь, что это будет выглядеть чертовски здорово на большом экране. Вглядитесь в это лицо — оно прямо как у ангела, черт возьми! Мы должны окружить ее ореолом! — И он начал дико озираться вокруг в поисках кого-нибудь из осветительной команды.

Видимо, наркотик замутил ее сознание, и она не подозревала, что происходит на самом деле. Она играла в происходящее и не заметила перехода от игры к реальности. Наверное, это был своего рода сон, когда спящий осознает, что это на самом деле сон, и поэтому он неопасен и можно позволить себе даже способствовать тому, чтобы он длился.

Пока Ники и осветительная команда создавали эффект ореола, Ласло передвинулся, чтобы снимать с другого края (где был язык Ферала).

— Послушай, — спросил он у Бориса, продолжая снимать и едва двигая губами, — как насчет того дела с задним проходом, о котором ты упоминал?

— Фантастика, — сказал Борис. — Мы снимем анально-языковое и ореол в одной и той же композиции! Прекрасно. — Только он собрался сообщить об этом перемещении из пом-пом самому Фералу, как уловил предательский взгляд в его глазах, показывающий, что тот на грани оргазма.

— Нет, нет, Ферал, — умолял он, — не сейчас, пожалуйста! Никакого бум-бум! Пожалуйста, никакого бум-бум, пока! — В неистовстве толкая перед собой Ласло, он бросился к другому концу кровати (где находилась голова Анжи), словно мог предотвратить это у истока. Но ничто не могло удержать Ферала, это было слишком очевидно из стонущего воя экстатического облегчения, сорвавшегося с его губ, и из конвульсивной дрожи, охватившей его тело и конечности. Что касается Анжелы Стерлинг, то вначале при проявлениях спазма она, казалось, продолжала верить, что это часть все того же романтического сна, сексуального притворства, и что она может поучаствовать в этом, повторяя свое бормотание — «Хммм…» Как будто все в том же предвкушении удовольствия подобно котенку, собирающемуся поуютнее устроиться, чтобы вкусить теплых сливок. Но с первым же выбросом явилась грубая реальность, она вырвала член изо рта, рассматривая его широко раскрытыми недоверчивыми глазами, крошечный ручеек семени, поблескивая, выползал из угла ее губ, в то время как твердо схваченный крепкий орган начал давать волю своему главному залпу… но теперь уже прямо на модную, новую, сделанную в студии завивку Анжи. Она просто не могла этому поверить. Она застыла, словно завороженная, держа его, как будто это плюющаяся кобра, в то же время отворачиваясь прочь, так что основная масса выделений попала прямо на ее золотистые локоны с правой стороны лица, сделав то, что позже Элен Вробель описала как «самое чертовски ужасное глазурное месиво, какое вы можете себе вообразить!»

Тем не менее, немедленный эффект от массивной поллюции Ферала в золотистые локоны Анжелы был изрядно травмирующим, что, вероятно, усиливалось дьявольским местом. В любом случае она сорвалась со съемочной площадки совершенно обнаженная (даже без пояса целомудрия), и дрожа как сумасшедшая, Элен Вробель бежала вслед за ней, и голубой парчовый халат развевался подобно шлейфу.

Борис, в состоянии крайнего возбуждения, топая ногами, носился вокруг камеры.

— Что у тебя получилось, Лас? Что у тебя получилось?

Лас пожал плечами.

— Ну, мы это сняли… Не уверен, что именно, но сняли.

— Фу-у, — сказал Тони, — это был, конечно, могучий заряд, эти ребята, должно быть, сверхсексуальные или что-то в этом роде. Эй, ты слышал о том, что старик Хэррисон трахал труп?

Борис вздохнул, поглядев на свои часы, — 4–30 — им уже не удастся сегодня вернуть ее.

— О'кей, Фреди, — крикнул он, — сворачивайтесь.

— Никаких шуток, — продолжал Тони, когда они пошли по направлению к трейлеру, — прямо здесь в городе, пару часов тому назад. Морти Кановиц видел, как он это делал. Можешь вообразить себе такое? Трахать долбаный труп? Это, должно быть, действительно кошмар.

Но Борис думал о том, что он, возможно, только что совершил свой первый серьезный просчет. Вопрос в том, будет ли сцена на столько уж лучше, чем если бы она была смонтирована со вставками, и оправдан ли в таком случае риск навсегда оттолкнуть актера? Его внутренний глаз начал воссоздавать сцену образ за образом… да, решил он (или, по крайней мере, таково было рациональное объяснение), ее сосание ближе к концу… ее лицо, это ангельское выражение… оно могло быть получено единственным образом, которым они его получили, устроив все по-настоящему. И даже один этот образ, убеждал себя он, стоил того, чтобы рискнуть. Больше того, если бы Ферал не кончил так скоро, какие еще необычайные кадры они могли бы получить? Это была лишь неудача.

Когда они достигли трейлера, их догнал Ферал, уже одетый в свою набедренную повязку, и впервые не улыбающийся, он выглядел даже подавленным.

— Очень жаль, — сказал он. — Ферал не пытался бум-бум, просто случилось. Фералу очень жаль.

Борис сжал его плечо.

— Все в порядке, Ферал. Это случается со всеми нами.

— А миссис Стерлинг? Она сердита, да?

— Не беспокойся, она будет в порядке. Ты хорошо поработал с пом-пом, Ферал.

— Да? — Его улыбка опять появилась. — Хорошо. Пом-пом очень хороша на вкус, понравилась языку Ферала.

— Я рад, что она тебе понравилась, Ферал.

Последний с энтузиазмом кивнул.

— Вы скажете миссис Стерлинг, да? Ферал говорит, ее пом-пом очень хорошая! Ферал говорит, ее пом-пом самая лучшая!

— Да, я это скажу, Ферал. До завтра.

Борис и Тони пропускали по стаканчику в трейлере перед вечерней выпивкой и размышляли об иронии судьбы и искусства. В то самое время встреча значительной важности проходила в фешенебельном номере отеля «Империал» в нижней части Вадуца — «собрание орлов», образно говоря… Си-Ди, Лесс и Рысь Леттерман. Лесс, весь взъерошенный, по-прежнему одетый в свой серый купальный халат из психушки, взвинченный до предела отрезвлением от морфиевого забытья, пытался открыть им глаза на истинную подоплеку фильма, который находился в производстве.

— Папаша, клянусь Богом, это порнушный фильм.

Но Папаша не купился.

— У тебя только блядство на уме, парень, — строго сказал Си-Ди, — отправляйся в ванную и как следует вычистись.