— Вы можете быть серьезными, черт возьми! Я здесь собираюсь сделать из себя настоящего шмака[17], а вы все дурака валяете…

— Теперь успокойся, Сид, — заверил его Борис, — ты знаешь, я бы не попросил тебя сделать что-либо подобное. Не забывай, что ты собираешься нацелиться на легендарный зад Арабеллы — вся ее лавка, приятель, прямо перед тобой, открыта для тебя! И, кроме того, ты страдаешь во имя искусства.

— Искусство, вот что это такое, — подтвердил Тони.

— Жопа не искусство, — отрезал Сид. — Это грязный фильм, вот что это такое! Ну, хватит, давайте же разделаемся с этим.

Ники изобразил и построил декорации в точности так же, как их вспомнила и описала Арабелла: провансальская комната с темными стенами — маленькая, с высоким потолком и одним широким окном с белыми занавесками, большая кровать с четырьмя ножками и пуховым стеганым одеялом, маленьким камином из камня, темным полом из широких досок, умывальник с мраморным верхом, глиняным кувшином и керосиновой лампой с треснувшим стеклом.

Когда прибыли Борис. Сид и Тони, пуховое одеяло лежало скомканным на полу в ногах кровати вместе с нижней частью пижамы Иветт — пока их привлекательную владелицу, лежащую на кровати лишь в одной незастегнутой верхней половине, освещал Ласло и брал в фокус оператор.

Тони подтолкнул Сида локтем в бок.

— Фу, — прошептал он, — посмотри туда. Готовы нырнуть в нее, Сид?

Эти кадры должны были начаться с момента, где обрывались другие, еще не отснятые, — то есть прямо в миг проникновения, другими словами, все предшествующее проникновению (расстегивание верха пижамы, ласкание грудей, стягивание низа пижамы и т. д.) будет снято позже, с Арабеллой.

— О'кей. — сказал Борис, кивнув Сиду с приглашением последовать за собой к кровати, — ты не хочешь снять его сейчас? — Он говорил о комбинезоне, поскольку во имя добротной кинематографической образности Борис и Тони решили позволить поэтическую вольность, слегка переделав версию Арабеллы, и снимать дядю обнаженным.

— Боже, — воскликнул Сид, — я сомневаюсь, что смогу добиться отвержения, черт возьми!

— О, она знает, как с этим справиться, все в порядке, — заверил его Борис, — за что она получит полторы тысячи долларов? А теперь смелее, Сид, ты задерживаешь кадр.

— А если ты задерживаешь кадр, — саркастически заметил Тони, — то ты задерживаешь всю картину. Верно, Сид?

— Ну, потерпите минутку, — забеспокоился Сид, — по крайней мере, дайте мне хоть немного его расшевелить! — Он остановился, потянулся вниз и начал сжимать свой пенис под комбинезоном.

— О'кей. Сид, — закричал Тони от края декорации. — Ну-ка извлеки этот грубый животный член! Давайте посмотрим немного на его поведение!

— Ты только посмотри на нее, Сид, — скачан Борис, когда они приблизились к кровати. — Она выглядит как Арабелла, черт возьми! Ты можешь вообразить, что трахаешь Арабеллу. — И обращаясь к девушке:

— Бэби, ты выглядишь изумительно — поглядим, удастся ли тебе устроить нашему другу здесь прекрасное большое полуторатысячедолларовое отвердение, о'кей?

— Отвердение? — спросила Иветт, — что это значит «отвердение»?

— Отвердение, — раздельно сказал Борис, как будто для читающего по губам, и указал на то место, где Сид по-прежнему тискал рукой.

— О, да, отвердение, — сказала она, ее лицо осветилось пониманием, — да я понимаю, отвердение! Иди … — и она протянула руку к Сиду, — иди в постель, Иветт сделает тебе большое прекрасное отвердение.

— Да, иди, Сид, — сказал Борис.

Сид покорно начал снимать свой комбинезон.

— Ты знаешь, — бормотал он, — мне никогда не нравилось залезать в постель с девкой, не подняв его немного, мне не нравится иметь полную эрекцию, когда забираешься в постель с девкой, но мне все же нравится, когда он немного приподнят.

Пока Сид залезал в постель, Борис расположил комбинезон на полу так, чтобы этот грубый грязный предмет одежды слегка переплетался с изящно-роскошными, по-девичьи невинными пижамными штанишками. Он подозвал Ласло и указал на них.

— Мы попадем этим в самую точку, о'кей? Мы будем создавать всей этой сценой ощущение «красавицы и чудовища».

— Потрясающе.

Борис задумчиво смотрел вниз на два предмета одежды.

— Возможно, ее надо слегка порвать, — сказал он вполголоса, затем подозвал Тони и спросил его мнение.

Тони пожал плечами.

— Я не думаю, что он ее изнасиловал, я думаю, он ее обманул.

— Да, ты прав.

Она направились обратно к камере.

— Но подожди минутку, — сказал Борис, останавливаясь. — Предположим, он порвал их прежде, чем обманул ее — то есть он мог начать стягивать их, она инстинктивно сопротивляется, он тянет сильнее, и именно тогда они рвутся — затем он обманывает ее, ты знаешь, говорит, что он только хочет прижаться к ней, и все это прочее дерьмо. Верно? Я имею в виду, это такой великолепный образ — разорванные пижамные штанишки девочки.

— Уверен, это сработает.

Они вернулись к кровати, где Иветт одновременно массировала и сосала орган Сида. Загримированная под Арабеллу, она заставила Бориса проиграть в уме главное событие предыдущего дня.

— Фу, — сказал он, — она определенно очень похожа на Арабеллу, не так ли?

Тони обдумал это.

— Хм-м. Только, если бы она делала что-нибудь другое, а не сосала член. Не могу представить себе Арабеллу, сосущую член.

— Не можешь, а? Но предполагается, что у тебя есть воображение. — Он наклонился, подобрал пижамные штанишки. — И где, черт возьми, их следует разорвать?

— Прямо сверху.

Он взялся обеими руками за верх, там где были завязки, и потянул.

— Боже, они никак не рвутся — вот обида.

Тони протянул руку за ними.

— Дай мне попробовать… хм-м, ты прав.

— Подожди минутку, они разорвутся в конце разреза. — Борис взял штанишки назад и слегка разорвал их по ширинке. — Это тоже будет чудесный кадр, когда все произойдет — крупным планом, как они рвутся, постепенно обнажая ее юный бутончик.

— Юный бутончик? Как ты собираешься сделать его юным?

— Хм-м. Нам придется привести его в порядок. — Он кивнул в сторону ассистента Дю Кувьера. — Эй, гример! Принесите-ка свои ножницы!

— Потрясающе.

Борис переменил предметы одежды и расположил их по своему вдохновению — пока Тони клонился вперед, чтобы вглядеться в то, что делали Сид и Иветт, или скорее, чтобы увидеть голову Иветт и член Сида. Она подняла на него глаза, не останавливаясь, что создало довольно странный эффект пятилетнего ребенка, смотрящего вверх широко открытыми пытливыми глазками, держа во рту эскимо, в то время как нависнув над ней в стиле хирурга из фильма ужасов, ассистент гримера искусно и избирательно уменьшал ее пушок.

Тони протянул руку и дотронулся до ее головы, улыбаясь.

— Послушай, приходи ко мне, когда будет перерыв, я хочу поговорить с тобой о твоей роли.

Сид прервал их маленький тет-а-тет грубым криком:

— Ты уберешься отсюда, к чертовой матери! Я только что настроился на хорошее отвердение!

Тони подмигнул Иветт, отворачиваясь, и вполголоса пропел с придыханием:

— Ты создана для кино.

Борис, стоя на коленях и поглощенный деталями расположения разорванных пижамных штанишек, наконец встал, по-прежнему глядя на них, положив руки на бедра.

— Нам надо будет подойти совсем близко, — сказал он вполголоса, — очень близко… или в этом не будет смысла… мы должны дать возможность увидеть волокна, волокна и нитки, прямо в том месте, где они разорвались… — И он повернулся, идя к камере. Тони следовал за ним — но вскоре они остановились от крика сзади:

— Эй, вы, парни, — полюбуйтесь на него! Какая громадина, а? — И они повернулись, чтобы увидеть красующегося Сида, выставившего себя напоказ — совершенно серьезная эрекция, которую он представлял в самом выгодном свете. — Как насчет этого, а? Хотелось бы посмотреть, что вы, ребята, смогли бы противопоставить этой сверхмощной фугасной бомбе!