— О, мама, — задыхаясь говорила она, — я просто не смогу дышать, тем более танцевать! — Будучи родом из Техаса, она могла изобразить сносный южный акцент со слишком гнусавыми звуками в нос, учитывая, что это Голливудский фильм о Юге.

Мать играла Луиза Ларкин, хорошо известная характерная актриса, работавшая в студии по контракту уже много лет и чьим амплуа была «идеальная американская мама», в стиле Уоспвилльской[19] матушки, пекущей традиционные яблочные пироги. Она была воплощением, почти до карикатурной степени, южной идиомы.

— А теперь не верти по сторонам своей хорошенькой головкой, детка, и имей в виду, что между танцами ты не будешь прогуливаться на веранде с теми парнями из Чарльстона! Ты слышишь?

— О, мама, право!

— Боже, посмотрите на это, — сказал Си-Ди исполнительному продюсеру, сидящему рядом с ним в проекционной комнате, — это белокурая Скарлетт О'Хара[20]. Вот настоящая Скарлетт О'Хара! Блондинка! В полном смысле — шикса[21]! С розовыми сосками… белокурая… южанка! Как, черт возьми, ее имя?

В договоренность между Си-Ди и Эйбом входил пункт, что Анжела будет одета в те же вещи — панталоны, корсет и длинный белокурый шиньон — которые были на ней в той сцене. Он настоял на том, чтобы предметы одежды были в действительности, те же самые.

— В какое время вы вчера прервались? — спросил Си-Ди у исполнительного, как только закончился отрывок фильма.

— В пять тридцать.

Он вздохнул.

— Тогда у нас нет шанса, — сказал он, снимая трубку телефона и давая сигнал отключить звук. Он позвонил в «Костюмерную», затем передал трубку исполнительному.

— Выясните, отправили ли уже в прачечную те вещи, что были на ней. Если нет, скажите, чтобы их задержали. Передайте, что это важно.

Исполнительный, дожидаясь пока ответят, серьезно покачал головой:

— Они никогда этого не сделают, даже если ничего еще не отослали, это единое правило. «Все костюмы должны быть вычищены сразу после носки».

Си-Ди протянул руку и взял трубку.

— Ты прав. — Он повесил ее. — О'кей, переснимите сцену. Это ничего, верно? Декорации еще на месте. — Это получасовая работа, самое большее, часовая.

Он наклонился и схватил собеседника за запястье.

— И я хочу те, которые использовались в фильме. И я хочу, чтобы ты, Клифф, я хочу, чтобы ты лично убедился в том, что те вещи, которые она надевала, отправились прямо в мой офис, как только она их снимет. И сделай несколько лишних дублей во время съемок — дай ей немного вспотеть, ты знаешь, выделить немного сока… потому что у меня есть чертовски замечательная идея, приятель, чертовски замечательная идея!

Его «идея», по крайней мере в самом элементарном аспекте, заключалась в том, что две женщины, Анжела и Луиза, одетые как на съемках, повторят сцену в гостиничной комнате Лас Вегаса, в точности так, как это должно было выглядеть на экране, но на этот раз сцена будет прервана. Прервет ее мародер, самоуправствующий кавалерист солдат-янки — грязный и небритый, прямо с поля сражения, грубый, похотливый, обуреваемый долго сдерживаемым желанием и размахивающий пистолетом. Он ворвется в комнату, откинет мамашу в сторону, кинет чистую в белых панталончиках дочь на кровать и, оставаясь в сапогах, жадно ее изнасилует… держа пистолет на подушке, дулом у ее виска, чтобы отбить охоту кричать у мамаши или же у ее насилуемой дочери.

Вторгнувшимся головорезом, конечно, будет Си-Ди, который вместо того, чтобы впрыгнуть в окно, в духе Эррола Флинна[22] просто выбежит из ванной, где он будет ждать своего выхода на сцену.

— Сегодня она никуда не пойдет, — зарычал он, наставив пистолет на Анжелу и плечом отталкивая Луизу в сторону, — пока ее не затрахают до полусмерти!

Обе леди открыли рот (по сценарию) от изумления.

— О, мамочка…

— Ах, вы этого не сделаете… — умоляла Луиза, и затем обращаясь к Анжеле. — Скарлетт? Это твое имя?

Анжела скромно опустила глаза и ответила тихим голосом:

— Да, Скарлетт… Скарлетт О'Хара.

— Я собираюсь затрахать тебя, Скарлетт О'Хара, — кратко проинформировал ее Си-Ди, толкая ее на кровать, — я собираюсь трахать тебя сильно и долго.

— О, пожалуйста, сэр, — стенала Луиза, — эта маленькая девочка еще девственница!

— Пользуйся ее именем, черт возьми, — резко и отрывисто сказал в сторону Си-Ди, — пользуйся все время ее именем!

— Извините, — быстро сказала Луиза своим обычным голосом и возобновила свои мольбы:

— Я прошу Вас, сэр, пожалуйста, не делайте этого с моей маленькой Скарлетт! Скарлетт — девственница.

В это время Си-Ди стянул вниз кружевной верх корсета, выставив наружу ее груди.

— О, пожалуйста, сэр…

— Хорошо, рассказывай своей матери, что я — что этот солдат-янки с тобой делает.

— О, мама… солдат-янки целует мою грудь.

— Не целует, — сердито зашипел Си-Ди.

— О, мама, он… этот солдат-янки… сосет мою грудь!

— Сэр, я молю вас… — рыдала Луиза очень убедительно.

Си-Ди рванул панталоны, он не стянул их вниз, а разорвал на промежности, где шов был заранее ослаблен несколькими надрезами с внешней стороны.

— О, мама, — причитала Анжела, — он заставляет меня кончить… солдат-янки заставляет меня кончить… я сейчас потеряю сознание… о, мама, он затрахал меня до полусмерти!

Луиза подала реплику точно по сценарию, в соответствии со своим образом важной старой наседки:

— О, сэр, как вы могли сделать это с моей Скарлетт! Я расскажу об этом вашему капитану!

— Скажи, Луиза, — торопил Си-Ди, — быстро, скажи это!

— … и расскажу ему, — поспешно сказала она, — как вы трахнули Скарлетт О'Хара! И заставили ее кончить!

И когда Си-Ди близился к завершающему спазму, крича:

— Я трахаю тебя, Скарлетт! Я трахаю тебя, Скарлетт! — Луиза подобрала поляроидную камеру со вспышкой с туалетного столика и щелкнула ею.

— Эй, подожди минутку! — сказала Анжела, взметнувшись как стрела в кровати, — никто ничего не говорил о грязных снимках.

Си-Ди приподнялся на локте, вздохнул, потянулся за сигарой, тихо рассмеялся и разубедил ее:

— Не беспокойся, детка, это только для моей частной коллекции, — затем пожал плечами, задавив сигару, — …кроме того, кто когда-нибудь сможет разобрать, что это ты?

И впрямь ни одно из их лиц нельзя было ясно различить — всего лишь верхняя четверть профиля Анжелы, достаточно, чтобы кто-либо поклялся, что это действительно известная звезда — после чего это утверждение немедленно будет охарактеризовано как еще одна дешевая ложь… подобно той, которая была рассказана пьяным Гровером Морсом.

В других отношениях это был почти захватывающий снимок — запечатлевший разорванный корсет, отделанный кружевами, спущенный чуть ниже ее двух превосходных грудей и, благодаря его стягивающему эффекту, заставлявший их драматически выдаваться вперед; ниже были видны ноги в гофрированных панталонах, обвившиеся вокруг голых ягодиц, и в этом сочетании запачканные кавалерийские ботинки на ногах с пристегнутыми шпорами.

Хотя фотография была немедленно раскритикована как не запечатлевшая Анжелу Стерлинг, она некоторое время пользовалась определенной популярностью среди фешенебельного фетишисткого общества, так называемой кампании «Ботинки и месячные».

— Ты можешь быть честным со мной, — сказала Анжела, потянувшись через стол к руке Бориса и глядя на него самым серьезным взглядом, — ты ведь знаешь это, не так ли?

Он улыбнулся. Чтобы не улыбаться слишком часто, он поднес ее руку к своим губам и поцеловал ее.

— Да, я знаю, — пробормотал он.

— Тогда скажи мне… ты думаешь, у меня есть талант?

Борис нахмурился и на мгновение посмотрел в сторону. Говорить с актерами с их нарциссизмом бесполезно; это имело смысл лишь на съемочной площадке.