Закон от 10 июня 1902 г., посвященный корпоративным учреждениям первого сословия, был последним крупным законодательным актом, подготовленным Особым совещанием по делам дворянского сословия[130]. Последнее заседание этого Совещания состоялось 24 ноября 1901 г. Предвидя, что по закрытии Особого совещания внимание к нуждам дворянства ослабнет, «Московские ведомости» весной 1897 г. выдвинули идею создания постоянного государственного учреждения, через которое можно было бы осуществлять связь с губернскими дворянскими обществами. В 1900 г. эту идею подхватил новый министр внутренних дел Д. С. Сипягин, который предложил создать в своем министерстве особый департамент по делам дворянства. Высочайший рескрипт, распустивший 1 января 1902 г. Особое совещание, также указывал, что Николай II «признал за благо, чтобы дальнейшее упрочение судеб первенствующего в империи сословия, оставаясь предметом Моего особого попечения, заняло приличествующее ему место в текущей деятельности государственного управления и преподал необходимые к осуществлению таковой Моей воли указания Министру Внутренних Дел»^{446}.

Но идея Сипягина быстро увязла, наткнувшись на безразличие и даже противодействие Государственного совета. Большинство Совета чувствовало, что задуманное учреждение не будет служить никаким полезным целям, и опасалось, что такой акт официального покровительства по отношению к дворянству может вызвать негативную реакцию других сословий. Кроме того, большинство беспокоило равнодушие дворянства к новому учреждению; январское 1902 г. совещание губернских предводителей дворянства возражало, что такое учреждение может стать только бюрократическим барьером между дворянством и самодержавием. В. К. фон Плеве, занявший место Сипягина после убийства последнего в апреле 1902 г., отмахнулся от аргументов большинства на том основании, что (1) оппозицию губернских предводителей дворянства не следует считать за несогласие всего дворянства, и (2) даже если большинство дворянства было действительно против предлагаемого учреждения, правительство имеет полное право действовать ради достижения своих высших интересов. Последний аргумент очень многое открывает в отношениях между самодержавием и дворянством. 12 июня 1902 г. император одобрил создание при министре внутренних дел Канцелярии по делам дворянства^{447}. Новое учреждение оправдало пророчество Государственного совета: за шесть лет своего существования оно не создало ничего, кроме бумажной канцелярщины.

Относительно интенсивный период публичных дискуссий и законодательной активности, длившийся с середины 1890-х гг., оставил традиционалистов в состоянии раскола. На одном полюсе были деятели типа А. А. Чемодурова, самарского губернского предводителя дворянства, который в сентябре 1902 г. возмущался тем, что «Особое совещание по делам дворянского сословия не выработало радикальных мер по спасению дворянства». Чемодуров призывал к созданию в каждой губернии комитетов дворян-землевладельцев, которые бы обсуждали меры по спасению, как это делали губернские дворянские комитеты, образованные в конце 1850-х гг. для разработки законодательных проектов в период освобождения крестьян^{448}. У большинства защитников привилегий, однако, интерес к дальнейшей помощи государства в области законодательства неожиданно исчез, как только Особое совещание продемонстрировало незначительность того, чего оно могло достигнуть в этой области. И в дворянских обществах, и в прессе обсуждение дворянского вопроса потеряло свою интенсивность по сравнению с пиком напряженности в конце 1890-х гг. Противоположную Чемодурову позицию занимал бывший наставник Александра III сенатор Ф. Г. Тернер, с удовлетворением отметивший в 1903 г., что «острый период дворянских стяжаний окончился; все, что правительство считало возможным сделать в удовлетворение желаний дворянства, — сделано, и дворянский вопрос можно считать получившим, по крайней мере временно, свое завершение»^{449}.

Сенатор Тернер заблуждался. Проведенные Особым совещанием по делам дворянского сословия законодательные меры были в лучшем случае паллиативами, а не панацеей от недугов, которыми, по диагнозу сословников, страдало российское общество. Даже при самых благоприятных обстоятельствах эти меры не смогли бы остановить или даже заметным образом замедлить превращение России из общества, основанного на сословных привилегиях, в общество, базирующееся на равенстве граждан перед законом. Неудача программы традиционалистов в значительной степени объясняется тем, что российские дворяне, не ожидая, когда государство защитит их от ветров перемен, сами стали активными участниками процесса своих экономических и социальных преобразований. К концу столетия первое сословие уже утратило целостность и единство. Его место в сельской жизни занимал отчетливо понимающий свои интересы класс крупных и средних землевладельцев. И революция 1905 г. ускорила этот процесс.

В последние годы период 1905–1914 гг. привлек обостренное внимание советских и западных ученых. Это освобождает меня от необходимости сколь-нибудь детально воспроизводить историю этих лет и дает возможность просто проследить развитие дворянского вопроса и вопроса о привилегиях на последнем этапе существования режима, опираясь на результаты, полученные в предыдущих главах.

Хотя порожденные ею надежды быстро сменились разочарованием, все же революция 1905 г. обозначила начавшуюся с большим запозданием политическую модернизацию России. Как система самодержавного господства, так и режим правовых привилегий были серьезно повреждены, хотя не достаточно серьезно, чтобы изменить природу власти. Революция и вызванные ею изменения материально затронули первое сословие. Более того, представители дворянства играли важную роль в этих драматических событиях. Если у разнообразных революционных элементов и было нечто вроде общей программы в 1905 г., то это была программа освободительного движения, образованного преимущественно интеллигентами из той части первого сословия, которая вполне вписалась в жизнь современного городского сектора тогдашнего российского общества. Их поддерживали либеральные провинциальные дворяне, земские деятели, являвшиеся, в духовном плане, членами той же субкультуры^{450}.[131]

В первые годы двадцатого столетия эмигрантский журнал «Освобождение» и незаконный Союз Освобождения организовали кампанию за выборы законодательного собрания, и одновременно ряд ежегодно проводившихся общегосударственных земских съездов призвал к укреплению земства и к реформированию административных учреждений, управляющих жизнью крестьян. Деятели обеих групп твердо верили в необходимость отказа от сословной организации общества, где таковая еще сохранилась, в пользу системы правового равенства. Ободренное победами Японии в Маньчжурии, которые обнажили уязвимость старого режима, освободительное движение после трех лет активной борьбы добилось в ноябре 1904 г. созыва земского съезда. Одиннадцать пунктов принятой съездом резолюции содержали изложение программы либеральной интеллигенции и земских либералов, призывая, среди всего прочего, к парламентскому правлению и охраняемым законом гражданским свободам, к равенству политических и гражданских прав для всех граждан, независимо от сословного происхождения, и к освобождению системы земских выборов от начал сословного представительства^{451}.