Либералам, опиравшимся теперь на принятую съездом программу, удалось всего за несколько месяцев заручиться поддержкой значительной части провинциального дворянства. Поддержка пришла не только из земских организаций, в которых преобладали дворяне, но и, что особенно поразительно, от губернских дворянских собраний, которые традиционно привлекали более консервативных дворян, чем земство. Из семнадцати дворянских собраний, состоявшихся в декабре 1904 г. и январе 1905 г., одиннадцать поддержали призыв земского съезда о созыве общегосударственного представительного собрания{452}.[132] Поведение дворянских корпоративных организаций можно объяснить влиянием нескольких факторов: давнишнее неприятие чиновничества со стороны дворян-землевладельцев, особенно консервативно настроенной ее части; связанная с этим неприятием убежденность некоторых (как либерально, так и консервативно настроенных) дворян, что первое сословие должно иметь право участвовать в управлении страной; и тот факт, что либералам удалось на время овладеть инициативой в дворянских собраниях.
Дворяне-землевладельцы рассматривали чиновничество, которое к концу века довольно далеко отошло от них, как чуждое и враждебное образование, составленное из потерявших корни приспособленцев и введенных в заблуждение поклонников Запада. Более десяти лет эти чиновники жертвовали интересами сельского хозяйства ради промышленности и торговли. Традиционалистски мыслящие дворяне не могли также смириться с тем, что бюрократия захватила место, искони принадлежавшее дворянству, — место советников самодержцев и исполнителей их воли. В 1905 г. эти эмоции воплотились в готовность поддержать требования освободительного движения об участии народа в законодательном процессе — дворяне предполагали, что именно они окажутся вождями любого законодательного собрания.
Столь же важен был и тот факт, что зимой 1904/05 г. в работе дворянских собраний участвовало лишь меньшинство тех, кто имел на это право; хотя посещались собрания более активно, чем обычно, но только либералы на этих собраниях были организованны и имели конкретную программу действий[133]. Подавляющее большинство помещиков либо, по обыкновению, игнорировали заседания, либо посещали их в состоянии обиды за прошлое, озабоченности за будущее и недоумения перед лицом усиливающихся нападок на самодержавие. И, как и само самодержавие, консервативные дворяне-землевладельцы были атакуемой стороной. Они ждали руководящих указаний из Петербурга, но видели там лишь слабость и шатания. Понятно, что в такой ситуации многие дворянские собрания временно подпали под влияние более либеральных, активных и лучше организованных членов.
Либеральные требования конституционных реформ были усилены общим негодованием по поводу сдачи Порт-Артура и Кровавого воскресенья в Петербурге. Потрясенный этими событиями и убежденный советниками, что требования реформ дольше игнорировать невозможно, 18 февраля Николай II указом на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина объявил о своем намерении создать совещательное собрание народных представителей. В манифесте, составленном в нарочито традиционных выражениях, император призвал «всех истинно русских… людей доброй воли всех сословий и состояний…» встать на защиту трона и отечества{453}. Поскольку летом и осенью 1905 г. революционный натиск продолжал усиливаться, Николай был принужден сначала согласиться на принцип представительства в соответствии с собственностью, а не сословной принадлежностью, а затем даже на предоставление ожидавшемуся собранию народных представителей не совещательных, а законодательных функций.
Губернские предводителя дворянства, de jure являвшиеся вождями первого сословия, а на деле — представителями нарождавшегося класса крупных землевладельцев, на своем мартовско-апрельском совещании 1905 г. отвергли принцип сословного представительства. Двадцатью голосами против шести они высказались за то, чтобы булыгинская Дума, как позднее стали называть совещательное собрание, избиралась разделенными на группы по интересу или классы и по принципу, установленному для проведения земских выборов в 1864 г. Хотя некоторые дворянские собрания на внеочередных летних сессиях продемонстрировали отсутствие согласия по вопросу о природе избирательного права, июньское совещание двадцати пяти губернских предводителей, вопреки возражениям традиционалистского меньшинства, предпочитавшего сословное представительство, подтвердило принятую на апрельском совещании резолюцию. Источником массового давления в пользу выборов, основанных на принципе правового равенства, стали три общегосударственных земских съезда, проведенные весной и в начале лета, которые единодушно высказались против сословного представительства и поддержали требование Союза Освобождения о проведении всеобщих, равных, тайных и прямых выборов. Майский земский съезд даже послал к императору делегацию во главе с князем С. Н. Трубецким, профессором философии Московского университета и единокровным братом московского губернского предводителя дворянства. Предостерегая 6 июня Николая II от попыток организации выборов на основе сословной принадлежности, Трубецкой заявил, что «русский царь — не царь дворян, не царь крестьян или купцов, не царь сословий, — а царь всея Руси…»{454}.
Последняя попытка защитить принцип сословного представительства в Думе была сделана четырьмя из пяти народных представителей, включенных в проходившее в двадцатых числах июля преимущественно бюрократическое Петергофское совещание по обсуждению проекта Думы. Среди этих четверых были бывшие губернские предводители граф А. А. Бобринский и А. П. Струков, которых поддержал А. С. Стишинский, бывший товарищ министра внутренних дел и член Особого совещания по делам дворянства, являвшийся в то время членом Государственного совета. Стишинский направил императору личную просьбу, в которой предупреждал, что система выборов, основанных не на сословной принадлежности, а на собственности, явится роковым ударом, от которого дворянство не оправится. Пятым народным представителем был историк В. О. Ключевский, который за два десятилетия до этого характеризовал в своих лекциях сословия как анахронизм. Ключевский присоединился к большинству совещания, рекомендовавшего разделение избирателей не по сословной принадлежности, а по владению собственностью{455}.
По избирательному закону, принятому в августе 1905 г., члены Думы, не считая депутатов от двадцати шести крупнейших городов, избирались в соответствии с принципами, по которым проводились выборы в уездные земские собрания в 1864–1890 гг. В каждой губернии депутатов Думы должны были избирать собрания выборщиков, назначенные тремя куриями избирателей, а именно: частных землевладельцев, владельцев городской недвижимости и представителей крестьянских обществ. Когда четыре месяца спустя Думу наделили ограниченными законодательными правами, а избирательный закон был изменен во исполнение обещаний, данных в октябрьском манифесте, была добавлена четвертая курия для промышленных рабочих и был отменен имущественный ценз для голосования в курии мелких землевладельцев. Курия мелких землевладельцев избирала представителей, которые заседали в первой курии вместе с крупными землевладельцами, имения которых давали право на прямое участие в голосовании. Благодаря отмене имущественного ценза, в первой курии появилась обширная, даже доминирующая фракция крестьян, владевших кроме наделов купленными участками земли; в некоторых губерниях, где крупное землевладение не получило распространения, они даже оказались в большинстве. В рамках всей страны в результате выборов 1906 г. почти 30 % губернских выборщиков по первой курии составили крестьяне, а 54–55 % — крупные землевладельцы, преимущественно дворяне{456}.[134]
