– Неужели, Тэсс, вы и вправду в это верите?

– Ну… Может быть, и нет. Но, по крайней мере, меня так учили.

– А вот какой урок был преподан мне. – В голосе Присциллы прозвучала горечь. – У нас с Ричардом был сын, Джереми, наш единственный ребенок. Когда ему исполнилось десять, он умер – в невыносимых мучениях – от рака костей. Через тридцать лет я все еще просыпаюсь от ночных кошмаров, видя во сне страдания милого, доброго мальчика, никогда никому не причинившего зла, не имевшего ни малейшего представления о грехе. – Глаза Присциллы затуманили слезы. – Тем не менее Бог позволил этой ужасной болезни терзать моего сына. Если Сатана в ответе за зло на земле, то Бог, допустивший это, в конечном счете отвечает за то, что случилось с Джереми. Я до сих пор виню в этом Всевышнего. – Слезы высохли на глазах Присциллы, взгляд ожесточился. – Итак, возвращаемся к вопросу, который я задала вам ранее. Как может милосердный, вселюбящий Господь позволять творить зло? Попытка христианского учения свалить все на падшего ангела совсем не удовлетворительна, – сердито сказала Присцилла и добавила: – Однако имеется другая религиозная доктрина, дающая более логическое объяснение возникновению в этом мире зла. За тысячи лет до Христа наши предки верили в существование двух богов, одного хорошего, другого плохого, совершенно равных по могуществу и боровшихся за власть над миром. В этом случае Сатана предстает скорее падшим богом, а не ангелом. Бог добра существовал сам по себе и не отвечал за деяния своего соперника. Исторические источники датируют появление этой религии четвертым тысячелетием до нашей эры на территории Ирака, точнее в Междуречье – долине между Тигром и Евфратом. Это там, где по Библии якобы существовал сад Эдема.[12]

– Змей в саду, – сказала Тэсс.

– Совершенно верно. Но этот змей не был падшим ангелом. Он олицетворял злого бога, соперника доброго.

Тэсс, не удержавшись, взглянула на стенные часы. Крейг. Скоро он приземлится в Вашингтонском национальном аэропорту. Он надеется, что она его встретит!

– Не смотрите на часы, Тэсс. Смотрите на меня и внимательно слушайте, – с преподавательской строгостью проговорила Присцилла, расправив плечи. – Идея двух равно могущественных богов-соперников распространилась по всему Ближнему Востоку. К тому времени, как она достигла Древнего Ирана, примерно в первом тысячелетии до нашей эры, у доброго бога появилось имя – Митра.

Тэсс насторожилась.

– Митра? Вы упоминали его раньше.

– Да, фигура на барельефе, – сказала Присцилла. – Теперь вы понимаете, почему мне пришлось все так детально объяснять? Существо, убивающее быка, – не человек. Это бог. Некоторые более поздние религии, зороастризм[13] и манихейство,[14] также использовали идею равных богов-соперников – доброго и злого. Но по существу, эти боги были версиями Митры и его антипода. Как видите, Тэсс, речь идет о старых временах, очень старых. Вот почему я говорила, что Митра восходит к истокам истории. Это самый древний бог, о котором мы знаем что-либо определенное, и только случайно… – Появление профессора Хардинга, который, опираясь на палку, вкатил в кабинет сервировочный столик с чайником, чашками и тарелкой, полной печенья, заставило Присциллу прервать свою лекцию.

– Спасибо, Ричард.

– Рад помочь тебе, дорогая.

– И только случайно… – напомнила Тэсс, в нетерпении ожидая продолжения разговора.

– Налить молока, дорогая? – спросил профессор Хардинг.

– Немного.

Тэсс, снедаемая нетерпением, едва сдерживалась, чтобы поторопить Присциллу. Пока профессор Хардинг разливал чай, Присцилла задумчиво открыла книгу, лежавшую на письменном столе, пролистала ее и, найдя нужную страницу, сказала:

– Позвольте описать вам одну из религий. Когда вы входите в храм, вы окунаете руку в сосуд со святой водой и осеняете себя крестом. В алтаре вы видите изображение бога, которому поклоняетесь. Во время богослужения вас причащают хлебом и вином. Вы признаете обряд крещения и конфирмации[15], верите в спасение души через добрые дела и жизнь после смерти. Ваш бог в облике человека родился двадцать пятого декабря, а его перевоплощение происходит в день Пасхи.

Профессор Хардинг, подавая чашки с горячим чаем Присцилле и Тэсс, проговорил:

– Христианство.

– Да, Ричард, это первое, что приходит в голову, – отозвалась жена профессора. – Тем не менее прошу извинить меня, но ты не прав. – И, не отрывая взгляда от лица Тэсс, добавила: – Это митраизм.

– Что? – изумилась Тэсс, ставя перед собой чашку, – Но почему они так схожи между собой? Вы же сказали, что митраизм гораздо старше христианства.

– Подумайте, – Присцилла посмотрела на Тэсс поверх очков, – и я уверена, вы догадаетесь.

– Мне приходит в голову одно-единственное объяснение. Неужели это возможно, чтобы христианство заимствовало обряды у митраизма?

– Похоже, так оно и есть, – ответила Присцилла. – Первые три века нашей эры, когда христианство боролось за выживание, митраизм был ведущей религией в Римской империи. Некоторые римские императоры, не только не были гонителями митраизма, но и исповедовали его. Митру иногда называют солнечным богом и часто изображают с лучами солнца, исходящими от головы, что при изображении ликов христианских святых стало нимбом. Между прочим, крест – древний графический символ солнца. Поэтому верующие в Митру, входя в храм, крестились.

Присцилла, перевернув книгу лицом к Тэсс, придвинула ее к девушке.

– Это фотография старинного барельефа с изображением митраического обряда причащения. Заметьте, что на кусочках хлеба выдавлен знак креста.

– До христианства? – воскликнула потрясенная Тэсс. – Но тогда все мое религиозное воспитание идет прахом, мои представления о католицизме рушатся.

– Я предупреждала вас, – Присцилла назидательно подняла узловатый палец, – говорила, что моя лекция может подорвать вашу веру. То, что вам откроется, скорее всего ужаснет вас. И не только тем, что оскорбит ваши религиозные чувства. Но мы к этому еще подойдем.

Профессор Хардинг отхлебнул чаю, удовлетворенно вздохнул, оценив его вкус, и прервал жену:

– Дорогая…

– Да, Ричард?

– Своим появлением я не дал тебе закончить мысль относительно места митраизма в истории религий. Не могла бы ты довести ее до конца.

– Мне тоже хотелось бы знать, – сказала Тэсс.

– Я имела в виду, – задумчиво проговорила Присцилла, – что только благодаря случаю митраизм не занял доминирующего места в западной культуре – того, что сегодня занимает христианство. Как я уже упоминала, в течение первых трех веков нашей эры несколько римских императоров исповедовали митраизм. Но все изменилось при Константине. В 312 году перед одним из решающих сражений у Константина было, как он позже посчитал, знамение.

– Знамение?

– Вероятно, это еще одна легенда. Константин посмотрел на небо и, как он утверждал, увидел начертанный на солнце крест. Он принял его за знак Божий и приказал своим воинам нарисовать такой же крест на их щитах. Войско Константина вступило в битву с врагом и выиграло ее – пол знаком креста. Мы помним, что крест – древний символ солнца и что митраизм использовал его для обозначения бога солнца, и историкам до сих не ясно, почему Константин решил, что увиденный им крест олицетворяет распятие – крест, на котором умер Иисус. – Присцилла откинулась на спинку кресла и продолжала: – Как бы там ни было, Константин принял христианство и, в конечном счете, сделал его основной религией в Римской империи. Христиане, которых до этого в лучшем случае терпели – если не подвергали гонениям или не бросали на растерзание львам, – не преминули воспользоваться этим неожиданным преимуществом. Их первейшей неотложной целью стало уничтожение соперничающей религии. Они отыскивали и разрушали митраические храмы, убивали митраических священнослужителей и приковывали их трупы к святыням, оскверняя таким образом храмы, чтобы ими никогда больше не пользовались. Весы истории качнуло в другую сторону, и влияние митраизма резко ослабло. Его немногие оставшиеся в живых последователи, преследуемые как еретики, были вынуждены скрываться. Они втайне, маленькими группами совершали свои обряды. Но как бы сурово их ни наказывали, как жестоко ни преследовали, секте удалось выжить – митраизм до сих пор исповедуют в Индии.