Александрия, штат Вирджиния

Хотя солнце только-только начало клониться к закату, все окна на первом этаже особняка в колониальном стиле ярко горели, все фонари и прожекторы снаружи были включены. Когда такси въехало в высокие распахнутые металлические ворота, Тэсс пробежалась взглядом по окаймлявшему забор кустарнику, просторному, поднимающемуся к дому газону, увидела бесчисленные изысканные цветники, величественные могучие дубы {с одного из них она в пятилетнем возрасте упала и сломала руку; с грустной нежностью Тэсс вспомнила, как бросился к ней отец), фонтан, в котором любила плескаться (ну и сорванцом же я была, подумала она, через силу улыбаясь). Улыбка тут же слетела с ее лица, как только, подъехав по длинной изогнутой подъездной дорожке к дому, она заметила серебристый «роллс-ройс», стоявший у белых каменных ступеней, ведущих мимо колонн к огромным двустворчатым дверям парадного входа.

У «роллса» были государственные номера. Шофер (телохранитель?) стоял, рядом с машиной и настороженно косился на такси, держа руки свободными.

Несомненно, Брайан Гамильтон здесь.

Тэсс заплатила водителю и вышла из такси. Проходя мимо шофера-телохранителя, она нарочно уставилась на него во все глаза, давая ему возможность хорошенько разглядеть себя. Брайан, по-видимому, заранее описал ее внешность, потому что шофер кивнул, сделал шаг назад и больше не обращал на нее внимания. Он не сводил глаз с задних огней такси, которое, описав полукруг по подъездной аллее, выехало на усаженную деревьями улицу и исчезло из вида. Да, определенно телохранитель, подумала Тэсс.

Она донесла свой чемодан вверх по лестнице до дверец и там немного постояла, прежде чем нажать кнопку звонка. Через десять секунд дверь открыл дворецкий в ливрее.

Тэсс так давно не была в этом доме, что не узнала его.

– Я приехала повидаться с матерью.

– Я знаю, мисс Дрейк. Меня зовут Джонатан. – И, улыбнувшись, церемонно добавил: – Добро пожаловать. Вас ждут. Позвольте мне донести ваш чемодан, пожалуйста.

Когда Тэсс вошла, он закрыл дверь и повел ее через большой, с высоким потолком и мраморными полами холл, где гулко разносился звук их шагов, к гостиной справа. По дороге Тэсс заметила, что к коллекции картин, развешанных по стенам, добавился новый Матисс. Раздвигающаяся дубовая дверь гостиной была закрыта. Когда дворецкий бесшумно отодвинул ее, Тэсс при виде матери, поднявшейся ей навстречу с французской кушетки времен Регентства слева от камина, постаралась придать своему лицу безмятежное выражение.

– Тереза, дорогая, как я рада тебя видеть.

Мать всегда неодобрительно относилась к тому, что отец называл ее Тэсс. Стройная, высокая, в свои почти шестьдесят лет мать выглядела лет на десять моложе благодаря многочисленным подтяжкам кожи на лице, отчего тем не менее ее аристократическое лицо приобрело страдальческое выражение.

Как и всегда, по вечерам, она была одета словно на прием, на сей раз в дорогое шуршащее шелковое платье цвета янтаря. Ее туалет дополняло изрядное количество драгоценностей: бриллиантовое колье и к нему такие же серьги, рубиновая брошь, сапфировое кольцо на одной руке, а на другой – сверкающие, удивительные по красоте обручальное и свадебное кольца (несмотря на смерть мужа шесть лет назад, она так и не сняла их), изумрудный браслет на одном запястье и золотые швейцарские часы «пьяже» – на другом.

– Я действительно счастлива тебя видеть. – Как и многие другие выпускницы элитарной школы Рэдклифф той целомудренной старой поры, когда женский колледж еще не соединили (Господи, куда же катится мир?) столь непростительно глупо с мужскими в Гарварде, она ходила так, словно к спине у нее привязана доска, и говорила хрипловатым, напоминающим Лорен Баколл (которая не ходила в Рэдклифф) голосом. – Ты так давно не приезжала. Ты же знаешь, как я по тебе скучаю. Ты совсем отбилась от дома. – С этими словами мать подошла к Тэсс и, как полагается, модным жестом, изображавшим поцелуй, едва коснулась поочередно ее щек своими.

– Да, мама, и я рада тебя видеть. – Тэсс удалось изобразить улыбку.

– Джонатан отнесет чемодан в твою комнату. Входи. Садись. Ты, должно быть, ужасно устала от такого путешествия.

– Мама, из Нью-Йорка только час лета.

– О? Действительно? Да, я полагаю, это так. Тогда почему я не вижу тебя чаще?

Тэсс подошла к креслу той же эпохи, что и кушетка, стоявшему напротив.

– У меня полно работы. Нет времени постирать, не говоря уж…

– Постирать? – Мать вскинула голову. – Ты сама стираешь? Я все время забываю. Ты ведь хочешь быть независимой.

– Это так, мама. – Тэсс, ерзая на кресле, обитом тканью с вычурным рисунком, обежала комнату глазами и, к своему беспокойству, не обнаружила в ней Брайана Гамильтона. – Независимой.

– А что твоя работа? Как идут дела в вашем маленьком журнальчике?

– Он не маленький, мама. И я думаю, он делает полезное дело.

– Ну конечно, мы все к этому стремимся. – Мать Тэсс поудобнее устроилась на кушетке. – Он ведь занимается проблемами окружающей среды. Что-то о загрязнении.

Тэсс кивнула.

– И эти проблемы становятся все серьезнее.

– Ну, в моем возрасте… я вряд ли доживу… Ладно, оставим это. Главное – что ты счастлива.

– Да, мама. – Несмотря на все смятение, вызванное смертью Джозефа и появлением человека, который по описанию походил на него и который пытался украсть фотографии, сделанные ею в спальне Джозефа, Тэсс удалось улыбнуться без всякого притворства. Она повторила, подражая матери: – Я действительно счастлива.

– Ну, – мать оправила платье, – в таком случае, – она поправила колье, – по-моему, это главное, – произнесла она, по-видимому не очень убежденная в этом.

Тэсс стало не по себе, когда мать принялась изучать ее кроссовки, джинсы и пуловер с короткими рукавами.

– Я знаю, мама. Тебе хотелось бы, чтобы я одевалась как…

– …леди. Сейчас ты выглядишь, словно явилась со спортивных соревнований. По крайней мере, ты могла бы надеть бюстгальтер.

– Мне так удобнее, мама. Особенно когда так влажно.

– Влажно? Вот именно. Твой пуловер такой мокрый, что видны твои… Я никогда не прощу себе, что позволила тебе учиться в Джорджтаунском университете, а не отправила в одно из приличных заведений.

– Это не ты позволила, а папа, – вспылила Тэсс.

Мать покачала головой.

– Это извечная тема. Мы обсуждали ее слишком часто. Извини, что затронула ее снова. Поскольку мы так редко видимся, давай не будем ссориться.

– Именно этого я больше всего и хочу, мама.

– Вот и прекрасно. Решено – мы не будем ссориться. – Мать Тэсс снова оправила платье. – Я знаю, ты говорила, что не будешь обедать, но я взяла на себя смелость и приказала Эдне приготовить паштет. Я помню, что тебе он всегда очень нравился.

– Да, очень, – солгала Тэсс.

– И, конечно, чай. По-моему, хороший чай всем пойдет на пользу.

Когда мать подняла маленький серебряный колокольчик и изящным жестом позвонила, Тэсс снова огляделась.

– Кстати обо всех. Я просила Брайана Гамильтона быть здесь. – Тэсс неодобрительно посмотрела на мать. – Кажется, у дома стоит его «роллс-ройс», но я не…

Двери гостиной раздвинулись. Тэсс резко обернулась. Вошла служанка в форме, включая наколку. Она несла серебряный поднос с тостами и паштетом, который поставила на антикварный столик ценой в тридцать тысяч долларов. Вслед за ней в комнате появился мужчина в смокинге. Он держал в руках другой серебряный поднос, на котором стояли чашки и японский чайник двухсотлетней давности.

– Прошу прощения, что так долго разговаривал по телефону, Мелинда. Я подумал, что могу быть полезным и помочь Эдне. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Возражаю? Конечно, нет. Я уверена, что Эдна отдаст должное твоей любезности, к тому же ни один мой гость не может сделать что-то не так.

Мужчина поставил поднос на стол рядом с первым и с улыбкой повернулся к Тэсс. Ему было за шестьдесят, но он сохранил отличную выправку, был худощав, подтянут, с густыми, темными, великолепно подстриженными волосами и красивым лицом с резкими чертами, которое прекрасно выходило на фотографиях. В подписях под газетными снимками обычно упоминалось о его бесчисленных заслугах во Вьетнаме и головокружительной карьере лихого генерала морской пехоты. От улыбки морщинок вокруг его глаз прибавилось, и они стали резче. Голос вошедшего был хрипловатым, но с мягкими интонациями телевизионного комментатора.