В обиталище же Элрика не было и тени великолепия — раскладная кровать, солома на полу из плитняка, единственное высокое окно, простая глиняная кружка и кувшин с небольшим количеством солоноватой воды, за которую он отдал свой последний изумруд. Доступ к бесплатной воде иностранцам был запрещен, а вода, поступающая в продажу, стоила чрезвычайно дорого. Вода Элрика наверняка была украдена из общественного фонтана. Об установленных законом наказаниях за такого рода воровство предпочитали не говорить даже в узком семейном кругу.
Элрику были нужны редкие травы, чтобы подкрепить его больную кровь, но даже если бы они здесь и продавались, то теперь ему были не по карману, в котором оставалось всего несколько золотых монет. В Карлааке это было бы целым состоянием, но они ничего не стоили в городе, где золото использовали для облицовки водоводов и сточных канав. Походы по улицам выматывали и угнетали Элрика.
Раз в день мальчик, нашедший Элрика в пустыне и приведший его в эту комнату, посещал альбиноса. Мальчик разглядывал его, словно Элрик был каким-то занятным насекомым или пойманным грызуном. Мальчика звали Анай, и, хотя он и говорил на всемирном языке, в основу которого был положен мелнибонийский, акцент у него был такой сильный, что нередко Элрик не понимал ни слова.
Элрик еще раз попытался поднять руку, но она тут же упала. В это утро он смирился с тем неопровержимым фактом, что никогда не увидит свою возлюбленную Симорил и никогда больше не воссядет на Рубиновый трон. Он испытал сожаление, но какое-то отчужденное, словно речь шла не о нем — болезнь странным образом наполняла его сердце ликованием
— Я думал продать тебя...
Элрик, мигая, вглядывался в полумрак комнаты — в тот дальний ее угол, куда не проникало солнце. Он узнал голос, но видел лишь неясный силуэт у двери.
— ...но, похоже, на ярмарке, что будет через неделю, я смогу предложить только твое тело и оставшиеся вещи.
Это говорил Анай, которого такая перспектива удручала не меньше, чем Элрика.
— Конечно, ты все еще большая редкость. У тебя лицо, как у наших древних врагов, вот только кожа почему-то белее кости. Я раньше никогда таких не видал.
— Мне жаль, что я не оправдываю твоих надежд,— Элрик с трудом приподнялся на локте. Он полагал, что было бы неблагоразумно говорить здесь о его истинном происхождении, и представился наемником из Надсокора, города нищих, который был известен тем, что давал приют любому отребью.
— Я даже было подумал, что ты — волшебник и вознаградишь меня каким-нибудь тайным знанием, с помощью которого я стану богатым и, возможно, войду в Шестерку. А еще я тебя представлял духом пустыни, который наделил бы меня каким-нибудь полезным умением. Но я, похоже, только попусту потратил на тебя воду. Ты всего лишь больной наемник. У тебя что, вообще нет ничего? Ну, например, какой-нибудь безделушки, которая может быть ценной? — Взгляд мальчика остановился на длинном и тонком предмете, завернутом в материю и стоявшем в изголовье кровати Элрика.
— Это вовсе не сокровище, приятель,— мрачно сообщил мальчику Элрик,— О том, кто им владеет, можно сказать, что он несет проклятие, которое нельзя снять.
Он улыбнулся, представив себе мальчика, который пытается найти покупателя для Черного Меча. Меч, завернутый в драный кусок плаща, время от времени испускал что-то вроде тихого шепотка, как слабоумный, пытающийся восстановить дар речи.
— Ведь это оружие, да? — спросил Анай. Его живые голубые глаза казались огромными на тонком загорелом лице.
— Да,— ответил Элрик.— Это меч.
— Древний? — Мальчик засунул руку под свой полосатый коричневый халат и поскреб коросту у себя на плече.
— Точно сказано.— Элрика забавляло происходящее, но даже такой короткий разговор был для него утомителен.
— И сколько ему лет? — Анай шагнул вперед и теперь был хорошо виден Элрику в лучах солнца. У него был вид существа, идеально приспособившегося обитать среди рыжеватых камней и темного песка Вздыхающей пустыни.
— Может быть, десять тысяч.— Испуганное выражение на лице мальчика помогло Элрику на мгновение забыть о собственном почти неминуемом близком конце — так, по крайней мере, ему показалось,— А может, и больше.
— Ну, тогда это огромная редкость! Знатные дамы и господа Кварцхасаата ценят редкости. А среди Шестерки есть любители, которые собирают такие вещи. Например, его честь владетель Унихт Шлура. У него даже есть доспехи илмиорской армии. И каждый из этих доспехов находится на мумифицированном теле настоящего воина. А у госпожи Талит есть коллекция из тысячи военных предметов — и все разные. Позволь мне, господин наемник, взять этот меч, и я найду покупателя. И тогда я поищу тебе твои травы.
— И тогда я поправлюсь, и ты сможешь выручить за меня хорошую цену, так? — Элрик забавлялся все больше.
На лице Аная появилось абсолютно невинное выражение.
— Нет-нет, господин. Тогда ты станешь сильным, и я ничего не смогу с тобой сделать. Я просто возьму с тебя комиссионные за твой первый договор.
Элрик чувствовал симпатию к мальчику. Он помолчал, собирая силы для следующих слов.
— Ты полагаешь, что я смогу найти работу здесь, в Кварц-хасаате?
— Конечно же,— ухмыльнулся мальчик.— Ты сможешь стать телохранителем кого-нибудь из Шестерки или у кого-нибудь из их приближенных. У тебя очень необычная внешность — возьмут сразу. Я ведь тебе уже говорил, что наши правители — жуткие интриганы и заговорщики.
— Это обнадеживает.— Элрик перевел дыхание.— Видимо, я смогу жить достойной и полной жизнью здесь, в Кварц-хасаате,— Он попытался заглянуть в сверкающие глаза мальчика, но тот отвернул голову, и теперь солнечный свет падал только на часть его тела.— Но, судя по всему, травы, о которых я тебе говорил, растут только в далеком Кване, а это несколько дней пути, у подножия Зубчатых Столбов. Я умру еще до того, как самый быстрый скороход пройдет половину пути до Квана. Ты пытаешься утешить меня, мальчик? Или у тебя менее благородные мотивы?
— Я сказал тебе, господин, где растут эти травы. Но может быть, кто-то уже собрал урожай в Кване и вернулся?
— Тебе известен такой аптекарь? Но сколько он попросит за столь ценное лекарство? И почему ты не сказал мне об этом раньше?
— Потому что раньше я об этом не знал.— Анай устроился в относительной прохладе у двери.— После нашего последнего разговора я навел справки. Я простой мальчик, мой господин, а не ученый и, уж конечно, пока еще не прорицатель. Но я умею скрыть свое невежество и подать его как знание. Я, может, и невежественный, мой добрый господин, но вовсе не глупый.
— Я разделяю это твое мнение о тебе, любезный Анай.
— Тогда я возьму меч и найду на него покупателя? — Он снова вышел на свет и протянул руку к мечу.
Элрик откинулся назад, покачал головой и улыбнулся.
— Я тоже, юный Анай, невежествен. Но, в отличие от тебя, я, похоже, еще и глуп.
— Знания дают силу,— сказал Анай.— А став сильным, я, может быть, попаду в окружение баронессы Нарфис. Я мог бы стать капитаном ее стражи. А может, и благородным!
— Я не сомневаюсь, настанет день и ты будешь гораздо больше, чем то или другое.— Элрик вдохнул застоявшийся воздух. Тело его затряслось, легкие словно обожгло огнем.— Поступай как знаешь, хотя я и сомневаюсь, что Буревестник подчинится тебе.
— Так я могу попробовать?
— Попробуй,— Превозмогая боль, Элрик дергаными движениями переместился на край кровати и освободил от тряпья огромный меч.
Испещренный рунами, неясно поблескивающими на черном клинке, сверкающий металл которого был украшен древней и тонкой резьбой — то таинственным и непонятным рисунком, то изображениями драконов и демонов, сошедшихся в схватке, Буревестник определенно являл собой неземное оружие.
Мальчик открыл рот и отпрянул, словно жалея о том, что предложил такую сделку.
— Он живой?
Элрик смотрел на свой меч со смешанным чувством — отвращением и чем-то родственным чувственной любви.