8 Иваново-Иваново, ты было Танцеваново, ты было Целованово где поцелуи жгут, а стало биржей девичьей, где не Иван-царевичей — а клиентуру ждут. Клиенты азиатские, кавказские, арабские на «мерсах», «БМВ» приехав за «невестами», заходят в бары местные — ткачихи там прелестные, но безработные. В поисках свеженького господин Кавказ спрашивает вежливенько: «Девочки, как вас?» «А зачем все сразу наши имена?» «Выбираю только Зазу — в честь моя жена». И заходит господин Дынестан, выбирает, пообхватистей стан, чтобы дыни, как твердыни, на груди, а не пели, чуть сожмешь: «Уйди-уйди». Господин Новоарбатов — он владелец депутатов, ресторанов, казино, ювелирных магазинов, и газет, и лимузинов, и конюшен в Косино, он в Иваново давно — не в какое-то Авруццо заезжает «оттянуться». Он, любитель бедных Лиз, любит в сексе вокализ: «Мне — блондинку покрасивей, да с косой не приплетной, чтобы новый гимн России она пела подо мной, чтобы я, как патриот, знал — Россия мне дает». Иваново, Иваново, доставит боль и вам оно. Была ярмарка невест, но на ней сегодня крест. Знать, нечистый завертел ярмарку голодных тел. Хорошо клиенты платят, но прощаются, спешат, и не свадебные платья — только доллары шуршат. Скажи, Ваше величество, рабочий класс, почем девичество нонеча у нас? Олечки да Верочки, революционерочки, для чего был ваш террор? Чтоб сейчас такой позор?! Кто наши гегемоны и генералы свадебные? Те, у кого мильоны краденые. Но лучше зашить разговорчивый рот. Язык до киллера доведет. И все-таки сказ про Ивана-дурака еще продолжается наверняка… 9 Мы рваными Иванами росли, полынный хлеб грызя, и выросли, и вынесли все то, что вынести нельзя. Иван-дурак умен, да так, что не купить его враньем. Безвременье беременно началом будущих времен. Сеченые, моченые в соленой собственной крови, мы высились у виселиц, шепча: «Россия, ты живи». И выжила, и выживет, как правде руки ни вяжи, и чище нет, и выше нет, чем правда, выжившая в лжи. Вся царщина, вся барщина прошли, тебя не раскроша, безбрежная, мятежная, России нежная душа. Да славится красавица земля, где правда не умрет. Да здравствует, да властвует великий государь-народ! 1976–2001 МОЙ ВАРИАНТ ОКУДЖАВЫ
Так повторяю Богу, строчку чуть-чуть изменя: «Дай же Ты всем понемногу и позабудь про меня». Февраль 1977-1998 «Однажды мы спали валетом…» Однажды мы спали валетом с одним настоящим поэтом. Он был непечатным и рыжим. Не ездил и я по Парижам. В груди его что-то теснилось — война ему, видимо, снилась, и взрывы вторгались в потемки снимаемой им комнатенки. Он был, как в поэзии, слева, храпя без гражданского гнева, а справа, казалось, ключицей меня задевает Кульчицкий. И спали вповалку у окон живые Майоров и Коган, как будто в полете уснули их всех не убившие пули. С тех пор меня мыслью задело: в поэзии ссоры — не дело. Есть в легких моих непродажный поэзии воздух блиндажный. В поэзии, словно в землянке, немыслимы ссоры за ранги. В поэзии, словно в траншее, без локтя впритирку — страшнее. С тех пор мне навеки известно: поэтам не может быть тесно. Март 1977 |
