ШЕСТИДЕСЯТНИКИ Кто были мы, шестидесятники? На гребне вала пенного в двадцатом веке, как десантники из двадцать первого. И мы без лестниц и без робости на штурм отчаянно полезли, вернув отобранный при обыске хрустальный башмачок поэзии. Давая звонкие пощечины, чтобы не дрых он, современнику, мы прорубили зарешеченное окно в Европу и Америку. Мы для кого-то были модными, кого-то славой мы обидели, но вас мы сделали свободными, завистливые оскорбители. Пугали наши вкусы, склонности и что мы слишком забываемся, а мы не умерли от скромности и умирать не собираемся. Пускай шипят, что мы бездарные, продажные и лицемерные, но все равно мы легендарные, оплеванные, но бессмертные! 24 июня 1993 P.S. Когда Роберт Рождественский, с которым у меня были сложные отношения, заболел, мы сдружились снова, и я посвятил Роберту эти стихи, успев прочитать их ему. «Все больше, больше моей маме лет…» Все больше, больше моей маме лет. Все реже поднимается чуть свет на шорох свежевыпавших газет, в которых утешений нет и нет. Все горше каждый воздуха глоток, все скользче пол, опасный, как ледок, все тяжелей, нечаянно жесток, обнявший плечи легонький платок. Когда она по улице бредет, снег осторожно, бережно идет, и дождь ей боты лижет, как щенок, и ветер сбить ее боится с ног. В нелегкие такие времена все легче, легче делалась она, и страшно мне, что может кто-нибудь, как перышко, ее с России сдуть. Как мне испить живой воды тогда из маминого слабого следа? Любимая, прошу тебя, — сумей стать хоть немного матерью моей. 17 августа 1994 НАПУТСТВИЕ Надо собственные ноги донашивать, и дорогу у дороги не спрашивать. Пусть сама дорога спросит, как ей выгнуться, нас полюбит и не бросит, даст нам выбраться. Все пророки — лжепророки, но в безбожии, наши женщины — дороги в бездорожии. Пусть судьба им не отплатит ни морщиночкой и не капнет им на платья ни борщиночкой. Надо так любить любимых и детей своих, чтоб злодеям стыдно было в их злодействиях. Каждый носит сам дорогу в своей совести. То ли к власти, то ли к Богу — выбор собственный. И еще одна забота пусть прибавится — стать дорогой для кого-то не предательской. Быть своим там, где дубравы и поля тихи, и подальше быть от славы и политики. И у гроба на погосте с речью длинною не сползти к могиле в гости вместе с глиною. Перед смертью не метаться. С ней условиться и навек в живых остаться, как пословица. Апрель 1994 Нью-Йорк — ст. Зима — Братск МЫ — «СТАРЫЕ РУССКИЕ»
Мы — «старые русские», наивно погрязшие в частностях, в честностях. Хребты наши хрустнули у новеньких русских на челюстях. Понятие «взятка» для нас, почитателей ямба с хореем, как зоологическая загадка, ни брать, ни давать до смешного никак не умеем. Название «мафия» для нас — это что-то из фильма «Под небом Сицилии», хотя автоматами парни помахивают в клифтах от Армани, но в пятнах от нашенского «сациви». Звенит, как забытое, детское, у нас «Бригантина» в сердцах, в сокровенной середочке. Мы старосоветские помещички кухонек тех, где окурки в селедочке. Все купчики-ухари, вся неблагодарная шатия-братия забыли о том, что рождалась в тех кухоньках их всех, к сожаленью, потом породившая демократия. И ненастоящая свобода, пошлее накрашенной куколки, как девка гулящая, всю интеллигенцию вновь запихнула на кухоньки Мы старцы, старушки лишь с первого взгляда… Мы — в тайном расцвете и силе. Мы «старые русские», но знайте — без нас не получится новой России. Июнь 1994 |
