«Под невыплакавшейся ивой…» Под невыплакавшейся ивой я задумался на берегу: как любимую сделать счастливой? Может, этого я не могу? Мало ей и детей, и достатка, жалких вылазок в гости, в кино. Сам я нужен ей — весь, без остатка, а я весь — из остатков давно. Под эпоху я плечи подставил, так, что их обдирало сучье, а любимой плеча не оставил, чтобы выплакалась в плечо. Не цветы им даря, а морщины, возложив на любимых весь быт, воровски изменяют мужчины, а любимые — лишь от обид. Как любимую сделать счастливой? С чем к ногам ее приволокусь, если жизнь преподнес ей червивой, даже только на первый надкус? Что за радость — любимых так часто обижать ни за что ни про что? Как любимую сделать несчастной — знают все. Как счастливой — никто. 21 февраля 1981 НЕВЕРИЕ В СЕБЯ НЕОБХОДИМО Да разве святость — влезть при жизни в святцы? В себя не верить — все-таки святей. Талантлив, кто не трусит ужасаться мучительной бездарности своей. Неверие в себя необходимо, необходимы нам тиски тоски, чтоб темной ночью небо к нам входило и обдирало звездами виски, чтоб вваливались в комнату трамваи, колесами проехав по лицу, чтобы веревка, страшная, живая, в окно влетев, плясала на лету. Необходим любой паршивый призрак в лохмотьях напрокатных игровых, а если даже призраки капризны, — ей-Богу, не капризнее живых. Необходим среди болтливой скуки смертельный страх произносить слова и страх побриться — будто бы сквозь скулы уже растет могильная трава. Необходимо бредить неулежно, проваливаться, прыгать в пустоту. Наверно, лишь отчаявшись, возможно с эпохой говорить начистоту. Необходимо, бросив закорюки, взорвать себя и ползать при смешках, вновь собирая собственные руки из пальцев, закатившихся под шкаф. Необходима трусость быть жестоким и соблюденье маленьких пощад, когда при шаге к целям лжевысоким раздавленные звезды запищат. Необходимо с голодом изгоя до косточек обгладывать глагол. Лишь тот, кто по характеру — из голи, перед брезгливой вечностью не гол. А если ты из грязи да и в князи, раскняжь себя и сам сообрази, насколько раньше меньше было грязи, когда ты в настоящей был грязи. Какая низость — самоуваженье… Создатель поднимает до высот лишь тех, кого при крошечном движенье ознобом неуверенность трясет. Уж лучше вскрыть ножом консервным вены, лечь забулдыгой в сквере на скамью, чем докатиться до комфорта веры в особую значительность свою. Благословен художник сумасбродный, свою скульптуру смаху раздробя, голодный и холодный, — но свободный от веры унизительной в себя. 30-31 октября 1982 «Померкло блюдечко во мгле…»
Померкло блюдечко во мгле, все воском налитое… Свеча, растаяв на столе, не восстанавливается. Рубанком ловких технарей стих закудрявливается, а прелесть пушкинских кудрей не восстанавливается. От стольких губ, как горький след, лишь вкус отравленности, а вкус арбузов детских лет не восстанавливается. Тот, кто разбил семью, к другой не приноравливается, и дружба, хрястнув под ногой, не восстанавливается. На поводках в чужих руках народы стравливаются, а люди — даже в облаках не восстанавливаются. На мордах с медом на устах след окровавленности. Лицо, однажды мордой став, не восстанавливается. Лишь при восстании стыда против бесстыдности избегнем Страшного суда — сплошной пустынности. Лишь при восстании лица против безликости жизнь восстанавливается в своей великости. Детей бесстыдство может съесть — не остановится. А стыд не страшен. Стыд — не смерть. Все восстановится. 12-14 ноября 1982 ПОЛТРАВИНОЧКИ Смерть еще далеко, а все так нелегко, словно в гору — гнилыми ступенечками. Жизнь подгарчивать вздумала, как молоко с обгорелыми черными пеночками. Говорят мне, вздыхая: «Себя пожалей», а я на зуб возьму полтравиночки, и уже веселей от подарка полей — от кислиночки и от горчиночки. Я легонько кусну лето или весну, и я счастлив зелененькой малостью, и меня мой народ пожалел наперед, ибо не избаловывал жалостью. Если ребра мне в драке изрядно помнут, я считаю, что так полагается. Меня в спину пырнут и никак не поймут — отчего это он улыбается. В тех, кого зажалели с младенческих лет, силы нет, а сплошные слабиночки. Полтравиночки на зуб — вот весь мой секрет, и на вырост в земле — полтравиночки. Июнь 1984 |
