ЯРМАРКА В СИМБИРСКЕ Ярмарка! В Симбирске ярмарка! Почище Гамбурга! Держи карман! Шарманки шамкают, а шали шаркают, и глотки гаркают: «К нам, к нам!» В руках приказчиков под сказки-присказки воздушны соболи, парча тяжка, а глаз у пристава косится пристально перчаточка. Но та перчаточка в момент с улыбочкой взлетает рыбочкой под козырек, когда в пролеточке с какой-то цыпочкой, икая, катит икорный бог. И богу нравится, как расступаются платки, треухи и картузы, и, намалеваны икрою паюсной, под носом дамочки блестят усы. А зазывалы рокочут басом. Торгуют юфтью, шевром, атласом, прокисшим квасом, пречистым Спасом, протухшим мясом И, продав свою картошку да хвативши первача, баба ходит под гармошку, еле ноги волоча. И поет она, предерзостная, все захмелевая, шаль за кончики придерживая, будто молодая: «Я была у Оки, ела я-бо-ло-ки, с виду золоченые — в слезыньках моченые. Я почапала на Каму. Я в котле сварила кашу. Каша с Камою горька. Кама — слезная река. Я поехала на Яик, села с миленьким на ялик. По верхам и по низам — все мы плыли по слезам. Я пошла на тихий Дон. Я купила себе дом. Чем для бабы не уют? А сквозь крышу слезы льют…» Баба крутит головой, все в глазах качается. Хочет быть молодой, а не получается. И гармошка то зальется, то вопьется, как репей… Пей, Россия, ежли пьется, только душу не пропей!.. Ярмарка! В Симбирске ярмарка! Гуляй, кому гуляется! А баба пьяная в грязи валяется. В тумане плавая, царь похваляется… А баба пьяная в грязи валяется. Корпя над планами, министры маются… А баба пьяная в грязи валяется. Кому-то памятник подготовляется… А баба пьяная в грязи валяется. И мещаночки, ресницы приспустив, мимо, мимо: «Просто ужас! Просто стыд!» И лабазник стороною, мимо, а из бороды: «Вот лежит… А кто виною? Все студенты да жиды…» И философ-горемыка ниже шляпу на лоб и, страдая гордо, — мимо: «Грязь — твоя судьба, народ!» Значит, жизнь такая подлая — лежи и в грязь встывай?! Но кто-то бабу под локоть и тихо ей: «Вставай…» Ярмарка! В Симбирске ярмарка! Качели в сини, и визг, и свист, и, как гусыни, купчихи яростно: «Мальчишка с бабою… Гимназист!» Он ее бережно ведет за локоть, он и не думает, что на виду. «Храни Христос тебя, яснолобый, а я уж как-нибудь сама дойду…» И он уходит, идет вдоль барок над вешней Волгой, и, вслед грустя, его тихонечко крестит баба, как бы крестила свое дитя. Он долго бродит… Вокруг все пасмурней… Охранка — белкою в колесе. Но как ей вынюхать, кто опаснейший, когда опасны в России все! Охранка, бедная, послушай, милая: всегда опасней, пожалуй, тот, кто остановится, кто просто мимо чужой растоптанности не пройдет. А Волга мечется, хрипя, постанывая. Березки светятся над ней во мгле, как свечки робкие, землей поставленные, за настрадавшихся на земле. Ярмарка! В России ярмарка! Торгуют совестью, стыдом, людьми, суют стекляшки, как будто яхонты, и зазывают на все лады. Тебя, Россия, вконец растрачивали и околпачивали в кабаках, но те, кто врали и одурачивали, еще останутся в дураках! Тебя, Россия, вконец опутывали, но не для рабства ты родилась. Россию Разина, Россию Пушкина, Россию Герцена не втопчут в грязь! Нет, ты, Россия, не баба пьяная! Тебе страдальная дана судьба, и если даже ты стонешь, падая, то поднимаешь сама себя! Ярмарка! В России ярмарка! В России рай, а слез? — по край, но будет мальчик — он снова явится — и скажет праведное: «Вставай…» 1964–1997 вернуться Салиас — популярный в то время среди мещанства писатель. |
