Все, находившиеся в зале, еще секунду назад скованные ужасом, бросившись под столы, прижались к кафельному полу.

Лишь массивная Берди, все еще пытавшаяся пробраться на кухню, была отличной мишенью для убийцы.

Белая форменная одежда на спине Берди окрасилась пунцовой кровью, хлынувшей гейзером, и официантка свалилась на пол подобно подстреленному слону.

Гершель метнул из-за прилавка нож в сторону стрелявшего. Сталь лязгнула о кафель, не долетев десяти футов.

Человек повернулся к Гершелю и спустил курок. Гершаль, приседая, почувствовал резкую боль в левом плече. Он повалился на подсобные столы, стоявшие за прилавком. Человек выстрелил шесть раз, и на спину Гершеля посыпались осколки стекла и куски мяса.

Убийца сделал несколько шагов внутрь, спокойно перезарядил свой обрез 12-го калибра и сделал несколько выстрелов наугад. Кто-то из-под стола закричал: «Не надо! Остановитесь! Не надо!»

Стрелявший переложил оружие в другую руку, нагнулся к витрине и вывел на ней пульверизатором большой красный крест.

Резко повернулся и вышел.

Одна из сценаристок, прятавшаяся за перевернутым столом, продолжала кричать: «Не надо! Не надо! Ненадоненадоненадо!»

Ферфакс-авеню была безлюдна.

Уолкер добежал до угла и повернул на запад, оставляя позади яркие огни. Пробежав несколько кварталов, он осознал, что до сих пор держит в руке обрез. Он проскользнул на узкую темную улочку между двумя домами. Добежав до ее конца, сдвинул крышку с какого-то полуподвального люка, бросил туда оружие, а затем задвинул крышку на место.

Выбравшись на дорогу, Уолкер вновь направился к востоку. И вдруг похолодел: путь ему преграждала полицейская патрульная машина, сверкающая синими и красными сиренами.

Уолкер ринулся через улицу вниз к узкой аллее, которая заканчивалась разрушающейся бетонной стеной, перелез через нее, оказавшись на крыше гаража, и спрыгнул в темноту. Пробежав немного, он оказался на соседней улице.

Патрульная машина завывала за углом, следуя за ним.

Уолкер пересек улицу по направлению к шоссе. Ему пришлось прыгнуть на капот какой-то машины, чтобы преодолеть заросший сорняками проволочный забор, и он очутился на заваленной мусором улочке. Уолкер умудрился уклониться от света фар полицейской машины, показавшейся в конце улицы. Выла сирена, кто-то за его спиной кричал. Он услышал негромкие щелчки, затем нечто прожужжало мимо его уха. В него стреляли.

Уолкер бросился бежать. Изгороди и розовые кусты царапали ему лицо, он перелезал через заборы, слыша свист пуль позади себя. Он потерял направление: не мог вспомнить, где оставил свой фургон. Ночь вокруг него разрывали сирены, десятки сирен. Он бросился в парк, где днем пенсионеры играли в итальянские кегли, упал в сырую траву. Вокруг него разом заработали разбрызгиватели воды, орошай его каплями, сверкавшими в лунном свете. Уолкер скатился с холма и увидел перед собой баскетбольную площадку. Он перелез через забор и побежал к противоположному концу поля, где, опершись о забор, попытался отдышаться. Одежда, мокрая от пота и воды, прилипла к телу.

Внезапно стало светло как днем.

Прямо в него вперился луч, спускающийся прямо с неба. Зависший над ним вертолет издавал трубные звуки.

– Не двигаться! Стой, где стоишь! Не двигаться!

Уолкер побежал по аккуратно подстриженному газону, преследуемый лучом прожектора.

– Не двигаться! Стой, где стоишь! Полиция! Не двигаться!

Сзади слышались быстрые шаги. Все. Конец. Уолкер перевалился через кирпичную стену. Тень по-прежнему над ним. Он пересек крошечный дворик, заставленный пластиковой летней мебелью. После толчка Уолкера по воротам дерево треснуло и поддалось. Визжали сирены. На узкой улице, затененной пальмами и каучуковыми деревьями, ему удалось оторваться от пронзающего луча прожектора. Вертолет кружил над деревьями, прочесывая лучом улицу, но густая крона деревьев скрывала Уолкера.

Уолкер пробрался сквозь плотную изгородь на соседнюю улицу, где не было красно-синих вращающихся огней полицейских машин. Он задыхался, все тело болело, но он заставил себя бежать.

Снова сзади шаги. Кажется, один человек.

Уолкер пробежал через огромную стоянку около темного супермаркета. Вертолет потерял его и трещал где-то вдалеке, луч прожектора скользнул по крышам. Сирены напоминали далекий лай гончих.

Он остановился, попытался успокоить бешеный стук сердца и выровнять дыхание. Никаких шагов. Никого.

Свой фургон он нашел там, где припарковал его, – за супермаркетом. Он распахнул дверь машины и ввалился внутрь, слишком уставший, чтобы закрыть ее за собой. Сердце бешено колотилось. Неровное дыхание рвалось из груди. Прислонившись к стене фургона, он подтянул колени к груди и глубоко вдохнул.

Вдруг он замер.

Шаги! Близкие и осторожные.

Уолкер опустил руку в тайничок под сиденьем водителя и вытащил обрез. Он положил оружие на колени и прикрыл его газетой. С трудом, но заставил себя дышать медленно, через нос.

Шаги приближались. Булыжники гулко грохали под подошвами грубых ботинок.

Уолкер ждал.

Молодой полицейский в форме приблизился к фургону и заглянул в открытую дверь. Он заметил Уолкера и напрягся, крепче сжав в руке револьвер.

– Вылезай! – приказал он дрожащим голосом.

– А в чем дело?

– Просто вылазь, черт бы тебя побрал! – заорал полицейский, и тут Уолкер в упор выстрелил в него. Удар отбросил парня на десять футов, но палец, лежавший на курке, неожиданно дернулся. Уолкер почувствовал росчерк полицейской пули на щеке.

Уолкер стоял и тупо смотрел на мертвое тело. Просто чтобы быть уверенным до конца, он выстрелил еще раз.

Он захлопнул дверь кабины фургона, повернул ключ зажигания. Вертолет, как голодный стервятник, кружил несколькими улицами дальше. Уолкер проехал немного назад, а затем выскользнул на освещенное шоссе Ла-Сьянега. В зеркале заднего обзора заметил три патрульные машины. Держась за руль левой рукой, правой обхватил пистолет. Но полицейские машины вскоре отстали. Уолкер вздохнул.

Проехав несколько кварталов, он расслабился и спокойно продолжил путь.

Если раньше все было плохо, то теперь – просто ужасно.

Корреспонденты сновали везде, наступали друг другу на ноги, бубнили на разных языках в микрофон о «деликатесной резне». Вспышки камер ярко осветили Ферфакс-авеню, рассеивая туман и помогая солнцу, тускло засветившемуся на востоке.

Голд подумал, что все это было похоже на театр, на одну из трагедий Шекспира. Кровавую и неизбежную. Трое убитых, даже четверо, считая молодого полицейского, двое серьезно раненных, трое в состоянии шока. Одним из тяжело раненных был Гершель Гусман, его старый товарищ, которого на «скорой помощи» доставили в больницу в критическом состоянии. Другой жертвой оказался один из нью-йоркских актеров. Пулю извлекли из его легких, но у него почти не было шансов выжить. Его коллегу из Нью-Йорка, насмерть перепуганную писательницу и басиста «Скузз» задело лишь слегка. Остальные – пара голубых, вторая писательница, гитарист и ударник из «Скузз», вдова Скара, все официантки и мальчишки-помощники – давали сбивчивые показания и описания стрелявшего. Некоторых, вежливо посадив в полицейские машины, отвезли в Центр Паркера на просмотр фотографий возможных убийц. Мэр и начальник полиции Гунц выглядели несколько смущенными, были небрежно одеты – они стояли, окруженные возбужденными журналистами, пытаясь отвечать на вопросы корреспондентов. Два репортера из соперничающих японских компаний новостей затеяли драку и были задержаны. Долли Мэдисон стоял за начальником полиции, что-то шепча ему на ухо. Член муниципального совета Оренцстайн пытался держать себя в руках. Репортеры закидывали мэра новыми вопросами, не получая ответа на только что заданные. Впрочем, основная масса журналистов и не пыталась услышать ответ – это было просто невозможно в том анархическом беспорядке, который царил на улице.