– Что там происходит? – спокойно обратился Голд к патрульному.

– Не знаем, сэр. Скорей всего, стреляет один человек. А может, и дюжина. Видите, трупы у самого входа. Машины «скорой помощи» уже выехали, будут здесь с минуты на минуту. Мы ждем их, перекрыли все выходы. Может быть, кто-то из заложников еще жив. Мы не...

В здании прогремел выстрел. Копы пригнулись ниже за своими машинами.

– Он не в нас целится, – сказал Голд. – Он только что убил кого-то из них.

– Там, в здании!! Сложите оружие и сейчас же выходите! Сейчас же! – кричали в рупор.

– Есть еще один выход?

– Сзади. Мы перекрыли оба.

– Пошли, – кивнул Голд Заморе.

– Лейтенант! Едет специальная группа!

Они, не оборачиваясь, пригнувшись, бежали мимо патрульных машин к зданию. Свернули за угол и наткнулись на двух полицейских, охранявших черный ход. Голд велел им идти следом и стоять у самой двери, чтобы в крайнем случае оказаться под рукой.

Дверь была взломана, Голд и Замора, по-прежнему согнувшись, проскользнули внутрь. Коридор петлял, они двигались медленно, осторожно, проверяя каждый угол. С последнего выстрела прошло пять минут.

Они завернули в последний раз, и страшная картина открылась перед ним. Груда утопающих в крови трупов. Замора прислонился к стене, сглотнул, его вырвало.

Они услышали женский крик: «Нет! Нет!» Второй выстрел – и снова пронзительный крик: «Нет! Нет!» Побежали на голос, спотыкаясь о трупы, скользя в крови, и через полупрозрачное стекло увидели две тени – женщину и мужчину, занесшего над ней топор.

Они открыли огонь, стекло разлетелось, Уолкер медленно сползал по стене, глаза его стекленели, он опустился на пол, он был мертв. Голд и Замора вбежали в зал.

– Убейте его! – кричала Эстер. Они уставились на нее. Наполовину голая, избитая, вымазанная кровью. – Убейте его!

Голд опустился на колени рядом с ней.

– Он мертв, – сказал он мягко.

– Нет! Нет! – Эстер колотила кулаками по полу. – Убейте его! Убейте!

Голд взял ее за руку, она вырвалась.

– Убейте, убейте его! – Она подползла к трупу Уолкера, схватила его топор.

– Хорошо, – сказал Голд. Он подошел, разрядил револьвер в неподвижное тело. Кивнул Заморе.

– Убейте его!

Замора стрелял в труп. Примчались копы, которых Голд оставил у входа. Взглянули на него, на Эстер, друг на друга. Ничего не сказали.

– Он мертв, – обратился Голд к женщине.

Эстер посмотрела на труп, подняла глаза на Голда, заплакала.

– Он в самом деле мертв? – Она боялась поверить, слезы катились по лицу, оставляя светлые борозды на грязных щеках, рот жалобно кривился. – О-о-о-о-о, – стонала она.

Голд снял рубашку, прикрыл ее, обнял. Она прижалась к его груди.

– Вызовите санитаров. Проверьте другие комнаты.

Замора присел на металлический стул, взъерошил волосы.

– Все хорошо, все хорошо, – шептал Голд на ухо Эстер.

Шел дождь. Всю неделю шел дождь. Как в ту неделю, когда умерла Анжелика. Прибрежное шоссе перекрыли. Дома съезжали в каньон Лорел. Небо было низким, серым, и как только дождь прекратился, становилось необычайно чистым. Снег на вершинах был виден с бульвара Сансет.

В этом году Рождество и Ханука совпали. На празднично сверкающих улицах в Беверли-Хиллз полно покупателей. Витрины одних магазинов украсились красным и зеленым, других – синим и белым.

Голд отыскал ресторан, в котором он должен был встретиться с Уэнди. Она пригласила его на ленч. Претенциозное заведение, папоротники, графика по стенам. Волосы у официанта были как шахматная доска – прядь черная, прядь оранжевая. Голд заказал виски, но тот сказал, что здесь подают вино и пиво. Голд попросил кружку пива, и официант закатил глаза, словно говоря: «Естественно», – и удалился прочь.

– Просто пиво? – Официант презрительно усмехнулся, мол, так я и знал.

Голд снял целлофан с новой сигары, закурил. Он потягивал пиво и смотрел на потоки воды, сбегавшие по оконному стеклу.

Он увидел, как подъехала Уэнди в своем «вольво», как искала место для парковки, как перешла улицу. Она выглядела похудевшей, повзрослевшей.

Уэнди заметила его, тепло улыбнулась. Сердце Голда растаяло.

– Привет, папочка, – поздоровалась она, снимая пальто. – Я видела твою фотографию в газете. На свадьбе той девушки. Девушки, на которую напал садист-наци.

Она проскользнула к нему за столик, уселась напротив. Нет, выглядела она замечательно. Но по-другому, совсем по-другому.

– Как ты? – спросил Голд.

Она только рукой махнула.

– Очень мило со стороны той девушки пригласить тебя на свадьбу. За кого она вышла, за полицейского?

– За офицера из отдела по условным освобождениям. – Голд рассматривал дочь, как будто видел ее впервые. Она так изменилась.

– На фотографии она хорошенькая. Она совсем оправилась? От того... того избиения? – Уэнди запнулась на слове «избиение» и несколько секунд избегала взгляда Голда. Потом прямо, спокойно посмотрела на него.

– Я думаю, она еще лечится. Но у нее все прекрасно, просто превосходно.

– С ее стороны было очень мило пригласить тебя.

– Очень мило.

– Хотя естественно. Ты спас ей жизнь. – В голосе Уэнди слышалась гордость за отца.

Голд пожал плечами.

– Я опоздал. Я должен был спасти остальных.

– Ты сделал все, что мог. Больше. Ты спас ей жизнь. Не будь так строг к себе, папочка. Ты всегда слишком строг к себе, – запротестовала Уэнди.

Они помолчали. Дождь усилился, нагруженные свертками люди разбегались в разные стороны, спешили укрыться где-нибудь.

– И еще один полицейский был на свадьбе. Красивый мексиканец.

– Наполовину мексиканец, наполовину ирландец. Но он ушел из полиции.

– Да?

– Он стал актером. Сразу после каникул начнет сниматься в одном фильме в Мехико.

– Я не знала.

– После этой истории у него было много предложений. С тех пор он все время снимается.

Вернулся официант с шахматными волосами. Уэнди заказала шпинат и шабли. Голд долго изучал меню: Какие-то диковинные пиццы, салаты для гурманов, торты с пикантными наполнителями, горячие сдобные булочки с ломтиками ананаса. Официант нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Гамбургер, – наконец сказал Голд.

Официант покровительственно улыбнулся.

– С авокадо, сэр?

Голд улыбнулся в ответ.

– С луком. И побольше майонеза.

Официант ушел. Голд чиркнул спичкой, зажег потухшую сигару.

– И мне, папочка. – Уэнди порылась в сумочке, вытащила сигарету.

– Ты-то когда начала? – Голд дал ей прикурить.

Уэнди затянулась.

– Забыл? Той ночью.

Они долго молчали. Потом Голд увещевающим тоном сказал:

– Все же это нехорошо.

Уэнди улыбнулась, погладила его по руке.

– Папочка, я подала на развод.

Голд кивнул.

– Думаю, ты права. – Глаза его сверкнули. – Подожди-ка. Ты потому пригласила меня? Хоуи беспокоит тебя? У него хватает наглости предъявлять права на Джошуа?

– Нет, нет. Ничего подобного.

– Если он на что-то такое осмелится, скажи мне. Я с ним разберусь по-своему.

– Папочка, – у Уэнди тоже загорелись глаза, – это как раз то, чего я тебя прошу не делать. Оставь Хоуи в покое. Он тебя до смерти боится, и я прошу тебя не трогать его после того, как развод будет завершен. Что случилось, то случилось. Ничего изменить нельзя. Но я знаю, какой ты злопамятный. Обещай мне, что оставишь Хоуи в покое.

Голд жевал сигару.

– Кроме того, он достаточно настрадался. – Голд ухмыльнулся, но она продолжала: – Он потерял жену. Он потерял сына. И я слышала, что его выгоняют из фирмы.

– Сам виноват.

– Это убивает его, папочка. Я понимаю, он жалкий человечек. Наркоман к тому же. Но, какой бы он ни был, он отец Джошуа. Пусть он не муж мне, но всегда будет отцом твоего внука. Обещай мне не обижать его. Обещай не мстить ему. Обещай.