— Поджог совершили сыновья Клермон-Брассера. Им уже предъявлено обвинение в предумышленном убийстве.
Тремя днями ранее, перед отъездом комиссара из Ордебека, граф пообещал ему поторопить судью с предъявлением обвинения. Адамбергу нетрудно было добиться от графа этого обещания: старика глубоко потрясло зверское убийство, совершенное братьями Клермон. После всех ужасов, которые случились в Ордебеке, граф не был расположен миндальничать даже с самим собой.
— Его сыновья? — притворно удивился Мо. — Его собственные сыновья подожгли тачку, в которой он сидел?
— Да, и устроили так, чтобы подозрение пало на тебя. Подожгли машину твоим способом, подбросили залитые бензином кроссовки тебе в шкаф. Только вот Кристиан Клермон не умел завязывать шнурки, как сейчас принято у вас, у юнцов. И вдобавок огонь от пожара опалил ему волосы.
— Так бывает почти каждый раз.
Мо вертел головой то направо, то налево, как человек, вдруг осознавший, что обстановка резко изменилась.
— Значит, я свободен?
— Да неужели? — жестко сказал Адамберг. — А ты забыл, как ты вышел отсюда? Нападение на офицера полиции, угроза оружием, побег из-под стражи.
— Я был вынужден, — повторил Мо.
— Может быть, и так, мой мальчик, но закон есть закон. Сейчас тебя поместят в камеру предварительного заключения, а где-то через месяц твое дело рассмотрит суд.
— Я же вам ничего не сделал, — запротестовал Мо. — Ну, стукнул разок, да и то еле-еле.
— За это «еле-еле» ответишь перед судом. Тебе не привыкать. Пусть решает суд.
— Сколько мне могут дать?
— Два года, — ответил Адамберг. — Учитывая исключительные обстоятельства и причиненный тебе ущерб. При хорошем поведении сможешь выйти через восемь месяцев.
— Восемь месяцев? Черт! — возмутился Мо, на этот раз почти искренне.
— Ты бы лучше спасибо мне сказал за то, что я нашел настоящих поджигателей. А ведь у меня нет никаких причин помогать тебе. Знаешь, что могут сделать с комиссаром, который позволил преступнику сбежать?
— Да плевал я на это!
— Кто бы сомневался, — сказал Адамберг, вставая. — Уведите его.
Адамберг поднял руку и взглянул на Мо. Это означало: «Я же предупреждал тебя. Восемь месяцев. Другого выхода нет».
— Вы правы, комиссар, — сказал вдруг Мо, протягивая к нему скованные наручниками руки. — Мне бы надо сказать вам спасибо.
Пожимая руку Адамбергу, Мо сунул ему в ладонь шарик, скатанный из бумаги. Размером он был чуть больше, чем скатанная в шарик обертка из-под сахара. Когда Мо увели, Адамберг плотно закрыл дверь, оперся о нее спиной, чтобы никто не вошел, и развернул записку. Крошечными буквами Мо написал ему целое исследование о тонкой веревочке, которой были связаны лапы у голубя Эльбо. В конце он указывал фамилию и адрес сукиного сына, сотворившего эту подлость. Адамберг улыбнулся и засунул записку поглубже в карман.
LVI
Как в прошлый раз, граф Вальрэ принял необходимые меры и добился, чтобы остеопат в назначенный день прибыл в больницу к Лео. Двадцать минут врач священнодействовал в палате, за ним наблюдали только доктор Мерлан, не желавший упустить ни минуты этого чуда, и охранник Рене. Остальные, как в прошлый раз, ждали в коридоре. Адамберг, Лина, медсестра нервно расхаживали взад-вперед, граф, сидя на стуле, постукивал тростью по линолеуму, охранники из тюрьмы Флери стояли перед дверью. Такая же тишина, такое же напряжение, как тогда. Но сегодня у Адамберга была другая причина для волнения. Если в прошлый раз доктор должен был спасти жизнь Лео, то сейчас важно было узнать, вернется ли к ней речь. И сможет ли она назвать имя ордебекского убийцы. Адамберг сомневался, что без ее показаний капитану Эмери предъявят обвинение. Вряд ли на судью произведут впечатление обертки из-под сахара, на которых, как и опасался Адамберг, не нашлось никаких отпечатков. Да и нападение на Ипполита у колодца никак не могло служить доказательством того, что капитан совершил четыре убийства.
А графу важно было знать, станет ли Лео такой, как была прежде, или навсегда замкнется в своем безмятежном молчании. О повторном браке он больше не вспоминал. После всех потрясений, страхов и скандалов Ордебек словно притих, наклонно растущие яблони склонились еще ниже, медлительные коровы превратились в изваяния.
Волна дождливой и прохладной погоды захватила Нормандию и вернула ее в привычное состояние. По этому случаю Лина сегодня была не в одной из своих цветастых блузок с низко расстегнутым воротом, а в джемпере, закрывавшем шею почти до подбородка. Адамберг как раз размышлял над этой неприятностью, когда из палаты наконец вышел Доктор Эльбо, сияя и почти что подпрыгивая от радости. В одном из кабинетов для него, как и в прошлый раз, был накрыт стол. Все молча зашли туда вслед за ним, и он, потирая руки, заверил их, что с завтрашнего дня Лео будет говорить как всегда. За это время она поднакопила достаточно душевных сил, чтобы стойко перенести возникшую ситуацию, поэтому он смог снять блокировку с речевой функции. Мерлан, подперев голову рукой, смотрел, как ест Доктор Эльбо, и глаза его были полны обожания.
— Хотелось бы кое-что прояснить, — сказал доктор, продолжая есть. — Когда кто-то набрасывается на вас и хочет убить, вы в любом случае переживаете моральную травму. Если этот кто-то ваш друг, травма значительно усиливается. Но шок, который пережила Лео, был просто непомерным, таким, что она категорически отказывалась воспринимать это событие как реальность. Примерно такой могла бы быть ее реакция, если бы на нее напал, скажем, ее собственный сын. Не знаю, что там произошло, но, уверен, нападавший был для нее не просто знакомым, а чем-то большим.
— Вы правы, — задумчиво произнес Адамберг. — Это человек, которого она в последние годы видела нечасто. Но очень давно она познакомилась с ним при необычных обстоятельствах.
— Каких? — спросил врач, и глаза у него загорелись напряженным вниманием.
— Когда этому человеку было три года и он провалился в прорубь, Лео спасла ему жизнь.
Врач долго качал головой.
— Этого мне достаточно, — сказал он.
— Когда я смогу ее увидеть?
— Прямо сейчас. Но допрашивать сможете только завтра утром. Кто ей принес эти ужасные книги? Идиотский любовный роман и ветеринарный учебник. Бред какой-то.
— А мне понравился любовный роман, — сказала медсестра.
Адамберг еще раз прогулялся по Бонвальской дороге, обошел вокруг часовни Святого Антония, наведался к старому Уазонскому колодцу и, порядком устав, пришел ужинать в «Кабан», то ли «синий», то ли «бегущий». Во время ужина ему позвонил Кромс, вернувшийся в Париж из своего итальянского путешествия, и сообщил, что Эльбо впервые сумел подняться в воздух и улетел навсегда. Это была прекрасная новость, но Адамберг почувствовал в голосе сына что-то похожее на растерянность.
Этот день для него начался в семь утра с последнего завтрака под яблоней. Он торопился к Лео, хотел поговорить с Лео первым, до майора Бурлана. Доктор Мерлан и та самая медсестра обещали устроить так, чтобы двери больницы открылись для него на полчаса раньше положенного. Он положил в кофе два кусочка сахара, который больше не вызывал у него отвращения, а затем аккуратно закрыл коробку и снова обернул ее резинкой.
В восемь тридцать медсестра сама открыла ему дверь. Лео уже ждала его, сидя в кресле, полностью одетая. Доктор Мерлан решил сегодня ее выписать. В двенадцать за ней должен был приехать бригадир Блерио вместе с Лодом.
— Вы пришли не только ради удовольствия повидаться со мной, верно, комиссар? Хотя зачем я так с вами, — спохватилась она. — Ведь это вы привезли меня сюда, вы сидели со мной, вы привели ко мне этого доктора. В какой клинике он работает?
— Во Флери.
— Мерлан сказал, что вы даже причесывали меня. Какой вы славный.
«Мы славные ребята». Адамберг мысленно увидел лица младших Вандермотов, двух светловолосых и двух темноволосых. В сущности, то, что они о себе говорили, оказалось чистой правдой. Адамберг строго запретил доктору Мерлану говорить Леоне об аресте Эмери, чтобы это не повлияло на ее показания.