— Вам надо всерьез заняться стариком, который сгорел в машине, — сказал он. — В этом квартале Пятого округа у Момо такая репутация, что на него можно навесить убийство, имитировав его методы — они ведь у него нехитрые. Все, что нужно убийце, — это бензин и фитиль. Он делает вид, что уходит, и просит старика его подождать, потом тихонько подкрадывается в темноте и поджигает машину. Выясните, кто убитый, хорошо ли он видел и слышал. И разыщите водителя, то есть человека, с которым старик чувствовал себя в безопасности. Это не должно занять много времени.

— Но мы все-таки выясним, есть ли алиби у Момо?

— Выясняйте. Но сначала отправьте на экспертизу остатки бензина, пускай установят октановое число и все прочее. Момо использует топливо для мопеда, которое он сильно разбавляет маслом. Состав этой смеси есть в его досье, можно будет проверить. Сегодня после обеда меня не будет, — добавил он, вставая с места, — я уезжаю на весь вечер.

«Куда?» — спросил его взглядом тощий Жюстен.

— У меня встреча в лесу с группой немолодых всадников. Это не надолго. Передайте остальным. Где Данглар?

— У автомата с напитками, — ответил Жюстен, указывая пальцем на верхний этаж. — Он носил кота к миске, сегодня его очередь.

— А Вейренк?

— В противоположном конце здания, — с ехидной улыбкой произнес Ноэль.

Адамберг действительно обнаружил Вейренка в кабинете, который находился дальше всего от большой общей комнаты. Вейренк стоял, прислонясь спиной к стене.

— Вот, вникаю, — сказал он, кивнув на стопку досье. — Смотрю, что вы тут наворотили в мое отсутствие. Кот вроде бы потолстел, Данглар тоже. Он выглядит лучше.

— А как ему не потолстеть? Он же весь день валяется на ксероксе, рядом со столом Ретанкур.

— Ты говоришь о коте. Но если бы его не носили к миске, он, возможно, решился бы передвигаться.

— Мы пробовали, Луи. Но через четыре дня эксперимент пришлось прекратить, иначе бы он умер с голоду. На самом деле он может передвигаться. Когда Ретанкур нет на месте, он без проблем слезает с пьедестала и устраивается на ее стуле. А что касается Данглара, то он нашел себе новую подружку, когда ездил на конференцию в Лондон.

— Ах вот в чем дело. Но сегодня утром, когда он увидел меня, то в знак протеста весь скукожился. Ты спрашивал его про Адское Воинство?

— Да. Это что-то очень давнишнее.

— Очень, — с улыбкой подтвердил Вейренк. —

— Я и не касаюсь, просто хочу прогуляться по Бонвальской дороге.

— Это гримвельд?

— Да, тот, что возле Ордебека.

— Ты говорил Данглару об этой маленькой экспедиции?

Беседуя с Адамбергом, Вейренк тюкал по клавиатуре компьютера.

— Да, и он весь скукожился в знак протеста. Рассказывать про Адское Воинство доставляло ему огромное удовольствие, но он категорически не желает, чтобы я выслеживал этих ребят.

— Он говорил тебе о «схваченных»?

— Да.

— Так имей в виду — если рассчитываешь найти именно это, — что тела «схваченных» крайне редко остаются лежать на гримвельде. Покойников находят или просто-напросто у них дома, или на месте поединка, или в колодце, а еще возле бывших храмов. Известно ведь, что заброшенные церкви притягивают нечистую силу. Стоит оставить святое место в небрежении, там воцаряется Зло. Иначе говоря, тех, кто был схвачен Адским Воинством, доставляют в логово дьявола.

— Логично.

— Взгляни, — сказал он, указывая на экран компьютера. — Это карта Аланского леса.

— Вот тут, — сказал Адамберг, проводя пальцем по линии на карте, — та самая дорога.

— А вон там — часовня Святого Антония Аланского. А здесь, с другой стороны, ближе к югу, — придорожное распятие. Ты сможешь осмотреть и то и другое. Надень крест, чтобы уберечься.

— У меня в кармане камешек из реки.

— Этого вполне достаточно.

В Нормандии температура была на шесть градусов ниже, и как только Адамберг вышел из здания автовокзала, он затряс головой, чтобы ощутить дуновение свежести на затылке и за ушами: так лошадь мотает мордой, отгоняя слепней. Он обошел Ордебек с севера и через полчаса ступил на Бонвальскую дорогу — ее название было написано от руки на старом деревянном дорожном указателе. Дорога оказалась узкой, а он представлял ее себе широкой, наверное, потому, что рассказ о сотнях всадников в рыцарских доспехах вызывал в воображении величественную аллею под густолиственным сводом из ветвей старых буков. Однако в реальности дорога была куда скромнее: две колеи, разделенные продолговатым, поросшим травой холмиком, а по бокам — сточные канавки, в которых буйно разрослись ежевика, молодые побеги вяза и орешника. Из-за аномальной жары на кустах ежевики было уже много созревших ягод, и Адамберг стал собирать их, продвигаясь по лесной тропе. Он шел медленно, обшаривал взглядом обочины и не спеша поедал ягоды, которые держал в горсти. Вокруг него вились мухи, садились ему на лицо, чтобы высосать пот.

Каждые три минуты он останавливался и пополнял запас ежевики, обдирая старую черную рубашку о колючки. На середине пути он остановился как вкопанный, сообразив, что забыл оставить сообщение Кромсу. Он так долго жил один, что привычка предупреждать о своих отлучках давалась ему с трудом. Он набрал номер Кромса.

— Эльбо встал на ноги, — доложил ему сын. — И сам поклевал зернышки. Только потом он нагадил на стол.

— Это признак, что он возвращается к жизни. Застели стол куском пластика, его полно на чердаке. Я вернусь только вечером, Кромс, я сейчас на Бонвальской дороге.

— И ты их видишь?

— Нет, пока еще слишком светло. Я смотрю, не лежит ли где убитый охотник. По этой дороге три недели никто не ходил, тут полно ежевики, она поспела раньше срока из-за жары. Если позвонит Виолетта, не говори, где я, ей это не понравится.

— Ясное дело, — отозвался Кромс, и Адамберг подумал, что у этого парня более чуткая душа, чем можно подумать, если судить по внешности. Так, по крохам, он накапливал информацию о своем сыне.

— Лампочку на кухне я вкрутил, — добавил Кромс. — На лестнице тоже лампочка перегорела. Вкрутить?

— Да, только не слишком яркую. Не люблю, когда все видно.

— Встретишь Адское Воинство — позвони.

— Это вряд ли. Если они проедут, сотовая связь прервется. От столкновения двух временных пластов.

— Наверняка, — согласился молодой человек перед тем, как закончить разговор.

Адамберг прошел еще восемьсот метров, оглядывая обочины дороги. Он нисколько не сомневался, что Эрбье мертв, это был единственный пункт, в котором его мнение совпадало с мнением мадам Вандермот, женщины-одуванчика. Он вдруг осознал, что уже забыл, как называются летучие семена этого растения.

Впереди на дороге виднелась фигура человека, Адамберг сощурился, стараясь ее разглядеть, и замедлил шаг. На стволе поваленного дерева сидела очень высокая женщина, такая старая и костлявая, что Адамберг подумал: только бы не напугать ее.

— Хэллоу! — приветствовала старуха подошедшего Адамберга.

— Хэллоу! — удивленно отозвался Адамберг.

«Хэллоу», наряду с «йес» и «ноу», было одним из немногих известных ему английских слов.

— Долго же вы шли от вокзала, — заметила она.

— Я собирал ежевику, — объяснил Адамберг, не понимая, как такой уверенный голос может исходить из такого иссохшего тела. Иссохшего, но сохранившего силу. — Вы знаете, кто я?

— Ну, не совсем. Лионель видел, как вы сошли с парижского поезда и сели на автобус. Бернар сказал об этом мне, и наконец я вижу вас здесь. А в теперешние времена и при таких делах вы, скорее всего, должны быть полицейским из города, и никем больше. В воздухе потянуло гнилью. Учтите, однако, что Мишель Эрбье — небольшая потеря.