— Откуда ты знаешь?

— От него самого. Он любит показать, как далеко простирается его власть.

— И кого, по-твоему, он выгораживал?

— Мы всегда считали, что Вандермота убил кто-то из его детей. Вспомни: после убийства люди видели, как Лина держала топор и вытирала с него кровь.

— Она этого и не скрывает.

— А какой ей смысл скрывать, если это зафиксировано в материалах следствия? Но она могла вытирать топор, чтобы снять подозрения с Иппо. Ты знаешь, что с ним сделал отец?

— Отрубил пальцы.

— Да. Топором. Но Вальрэ мог и сам подстроить убийство этого изверга, чтобы защитить от него детей. Предположим, что Эрбье узнал об этом. Предположим, он стал шантажировать Вальрэ.

— Тридцать лет спустя?

— Может быть, он начал шантажировать его еще тогда.

— А Глайе?

— Глайе вообще ни при чем, это инсценировка.

— То есть ты предполагаешь, что Лина и Вальрэ в сговоре. И она заявила, будто видела Адское Воинство, чтобы дать графу возможность избавиться от Эрбье. Что все остальное — упоминание о Глайе, Мортамбо и так далее — это просто прикрытие, уловка, чтобы пустить тебя по ложному следу и заставить искать какого-то маньяка, который верит в Воинство и исполняет волю его Владыки.

— Выглядит логично, разве нет?

— Да, Эмери, логично. Но я думаю, что маньяк, который всерьез опасается Адского Воинства, все-таки существует. Либо это один из «схваченных», который пытается таким образом спасти свою шкуру, либо потенциальный «схваченный», который надеется умилостивить Эллекена, став его слугой.

— Почему ты так думаешь?

— Не могу объяснить. Думаю — и все.

— Тогда я тебе объясню. Потому что ты не отсюда и не знаешь местных жителей. Скажи, что тебе обещал Вальрэ за то, чтобы ты поднял Лео с больничной койки? Наверно, какое-нибудь произведение искусства? Ну, так не рассчитывай на это. Он раздает такие обещания направо и налево. А почему он хочет во что бы то ни стало спасти Лео? Ты не задавал себе этот вопрос?

— Потому что он привязан к ней, Эмери, ты же знаешь.

— А может, чтобы узнать, что ей известно?

— Черт возьми, Эмери, он же сейчас чуть сознание не потерял. Он хочет жениться на ней, если она выживет.

— Это будет очень кстати. Показания жены на следствии и в суде ничего не стоят.

— Определяйся, Эмери. Либо ты подозреваешь Вальрэ, либо детей Вандермота.

— Вандермоты, Вальрэ, Лео — это все одна команда. Папаша Вандермот и Эрбье — дьявольская ипостась. Граф и дети Вандермота — ипостась невинности. Соедини одно с другим — и получится зловредное, неуправляемое отродье с примесью глины.

— Убийство было совершено вчера около полуночи, — заявила судебно-медицинский эксперт Шази. — Жертву дважды ударили топором. Хотя и одного удара вполне хватило бы.

Глайе, полностью одетый, лежал в своем кабинете, голова его была рассечена в двух местах. Поток крови залил письменный стол и ковер, эскизы, которые он разложил на полу, были покрыты кровавыми пятнами. Под одним из таких пятен виднелся лик Мадонны.

— Мерзкое зрелище, — сказал Эмери, указывая на эскизы. — Дева Мария, сплошь покрытая кровью, — добавил он с отвращением, словно запачканный эскиз ужасал его больше, чем вид человека с размозженной головой.

— Владыка Эллекен показал свою силу, — пробормотал Адамберг. — И лик Мадонны не смог его остановить.

— Ясное дело, нет, — хмуро сказал Эмери. — Глайе выполнял заказ для церкви в Сент-Обене. А он всегда работал допоздна. Преступник — или преступница, пока мы этого не знаем — вошел беспрепятственно, Глайе принял его здесь. Если он принес топор с собой, на нем должен был быть непромокаемый плащ. В такую жару это выглядело бы странно.

— А помнишь, вчера собирался дождь? На западе небо было затянуто тучами.

Из другой комнаты до них доносились рыдания Мортамбо. Он скорее вскрикивал, чем плакал, как бывает у мужчин, чьи слезы текут нелегко.

— Свою мать он так не оплакивал, — недобрым голосом заметил Эмери.

— Ты в курсе, где он был вчера?

— Он с позавчерашнего дня был в Кане, у него там крупный заказ на саженцы грушевых деревьев. И масса людей сможет это подтвердить. Он вернулся только сегодня, поздним утром.

— А известно, где он был в полночь?

— В одном тамошнем кабаке, который называется «Вверх дном». Он провел ночь со шлюхами и пьяницами, и теперь ему совестно. Когда он перестанет хныкать, бригадир возьмет у него показания.

— Возьми себя в руки, Эмери, от злости толку нет. Когда приедут эксперты?

— Они едут из Лизьё, им нужно время на сборы плюс время на дорогу. Прикинь, сколько это получится. Ну почему Глайе не послушал моего совета, почему этот подонок не согласился на постоянную охрану?

— Возьми себя в руки, Эмери. Ты сожалеешь о его смерти?

— Нет. Пусть его заберет Эллекен, так ему и надо. Я вот о чем думаю: из тех, кто был схвачен Воинством, убиты уже двое. Ты представляешь, что теперь будет?

— В городе начнется паника.

— Судьба Мортамбо никого не волнует, но ведь намечена еще и четвертая жертва, чье имя остается неизвестным. Мы можем дать охрану Мортамбо, но не сможем защитить каждого жителя Ордебека. Если бы я хотел узнать, у кого из них совесть нечиста, то сейчас для этого был бы самый подходящий момент. Надо просто наблюдать за людьми, подмечать, кто трясется, как овечий хвост, а кто совершенно спокоен. И составлять список правонарушителей.

— Я отойду на минутку, — сказал Адамберг, убирая телефон в карман, — приехал Данглар, надо его встретить.

— Он что, сам дверь не найдет?

— Я не хочу, чтобы он видел Глайе.

— Почему?

— Он не выносит вида крови.

— И работает в полиции?

— Успокойся, Эмери.

— Хорош бы он был на поле боя.

— Хорош или плох, какая разница, он же не потомок маршала. Все его предки вкалывали на шахте. Это тоже опасная работа, но славы она не приносит.

Перед домом Глайе уже собралась небольшая толпа. Люди знали, что он был одним из тех, кого схватил Владыка Эллекен. Увидев у дома машину жандармерии, они сразу всё поняли. За толпой неподвижно стоял Данглар.

— Я привез Антонена, — сказал он Адамбергу. — Парень хочет вам что-то сказать, вам и Эмери. Но он боится идти через толпу в одиночку, надо освободить ему проход.

— Мы впустим его в дом через заднюю дверь, — ответил Адамберг, мягко взяв Антонена за руку.

Еще вчера, наблюдая за тем, как Мартен делает Антонену массаж, комиссар сделал вывод, что кисть руки у него крепкая, а вот запястье — из хрупкой глины. Поэтому держать его за руку надо было очень осторожно.

— Как себя чувствует граф? — спросил Адамберг.

— Он снова на ногах, а главное, снова одет. Он в ярости оттого, что в больнице с него сняли рубашку. Доктор Мерлан полностью изменил свою позицию, он услужливо предоставил один из кабинетов в распоряжение коллеги Эльбо, который обедает со своими охранниками и ведет с ними долгие беседы. Мерлан ходит за ним по пятам и производит впечатление человека, чьи прежние стойкие убеждения развеяны ураганом. А как выглядит картина убийства Глайе?

— Так, что вам на это лучше не смотреть.

Адамберг и Данглар, прикрывая Антонена с двух сторон, повели его вокруг дома к задней двери. Навстречу им, опустив голову, как обессилевший бык, тащился Мортамбо, которого бригадир Блерио любезно провожал до машины. Блерио знаком попросил комиссара остановиться.

— Капитан сердит на вас из-за того, что случилось с Глайе, — прошептал Блерио. — Он говорит — извините меня, — что вы ни черта не делали. Я сказал вам об этом, потому что хотел предупредить: капитан иногда может быть очень злым.

— Я заметил.

— Не обращайте внимания, это у него быстро проходит.

Антонен осторожно сел на стул в кухне Глайе и опустил руки на колени.

— Лина сейчас на работе, Иппо уехал покупать дрова, а Мартен в лесу, — сообщил он. — Вот я и решил пойти к вам.