Адамберг ждал приезда жандармов, сидя на корточках возле Лео. Как и Лод, он положил руку на ее тело.

— Где Эмери? — спросил он бригадира, который вошел в комнату вместе с какой-то женщиной, очевидно врачом.

— У психов. Сейчас приедет.

— Вызовите «скорую помощь», — скомандовала женщина-врач. — Она жива. Хотя, возможно, жить ей остается считаные секунды. Она в коме.

Адамберг поднял голову.

— Я не услышал пульс, — сказал он.

— Да, пульс очень слабый, — согласилась женщина, на вид лет сорока, привлекательная и с твердым выражением лица.

— Когда это случилось? — спросил бригадир, с явным нетерпением дожидавшийся своего начальника.

— Несколько минут назад, — сказала женщина. — Максимум пять. Она упала и расшиблась.

— Нет, — сказал Адамберг. — Ее ударили головой об пол.

— Вы прикасались к ней? — спросила женщина. — Кто вы вообще?

— Нет, не прикасался. А вообще я полицейский. Осмотрите пса, доктор, он не может встать. Он защищал Лео, и убийца его ударил.

— Уже осмотрела, он не пострадал. Я знаю Лода: если он не хочет вставать, с этим ничего не сделаешь. Он не двинется с места до тех пор, пока не увезут его хозяйку. А может, и потом не встанет.

— Наверно, ей стало плохо, — невпопад предположил толстяк-бригадир, — или она споткнулась о стул. И упала.

Адамберг покачал головой и не стал с ним спорить. На Леону напали, и случилось это потому, что она видела, как бабочка в Бразилии взмахнула крыльями. Когда? По какому поводу? Только в одном Ордебеке ежедневно возникают несколько тысяч неповторимых мелких деталей, несколько тысяч взмахов. И столько же событий неизбежно следуют за этим. Как, например, убийство Мишеля Эрбье. Громадная масса машущих крыльев, и вот два из них затрепетали перед глазами Леоны, наделенной даром видеть или чувствовать этот трепет. Но что это были за крылья? Искать бабочку в городке, где живут две тысячи человек, — все равно что пресловутую иголку в стоге сена. Впрочем, Адамберг никогда не мог понять, почему эта задача считается такой трудной. Ведь стог сена можно сжечь, и иголка сразу найдется.

Перед входом остановилась «скорая помощь», хлопнули дверцы. Адамберг встал и вышел. Когда санитары стали медленно задвигать носилки в машину, он провел тыльной стороной ладони по волосам старой женщины.

— Я еще вернусь, Лео, — сказал он ей. — Я буду здесь. Бригадир, передайте капитану Эмери мою просьбу: чтобы ее охраняли днем и ночью.

— Хорошо, комиссар.

— И чтобы никого не пускали к ней в палату.

— Хорошо, комиссар.

— Этого не понадобится, — холодно заметила женщина-врач, усаживаясь в машину «скорой помощи». — Она не доживет до вечера.

Еще более медленной, чем обычно, походкой Адамберг вернулся в дом, который охранял толстый бригадир. Он подставил руки под кран, чтобы смыть кровь Леоны, и вытер их тряпочкой, которой вчера после ужина вытирал посуду. Сине-белой тряпочкой с рисунком в виде пчелок.

Пес не двинулся с места даже после того, как увезли его хозяйку. Теперь он скулил совсем тихо, издавая на выдохе жалобный звук.

— Заберите пса, — сказал Адамберг бригадиру. — Дайте ему кусочек сахару. Здесь его оставлять нельзя.

В поезде от ботинок Адамберга то и дело отставали засохшие листья и грязь и осыпались на пол буро-черными кусками, а женщина, сидевшая напротив, осуждающе смотрела на него. Адамберг поймал один кусок, повторявший узор его рифленой подошвы, и сунул в карман рубашки. Женщина напротив, подумал он, и не подозревает, что находится рядом с реликвиями, частицами Бонвальской дороги, которую топчут своими копытами кони Адского Воинства. Владыка Эллекен вернется и снова покарает Ордебек, ведь там осталось еще трое из тех, кого он должен утащить в преисподнюю.

С тех пор как Адамберг в последний раз видел Момо Фитиля, прошло два года. Сейчас парню двадцать три: староват, чтобы играть со спичками, но еще слишком молод, чтобы прекратить борьбу. Теперь его щеки затеняла борода, однако этот мужественный аксессуар не прибавлял ему внушительности.

Молодого человека привели в комнату для допросов, где не было ни дневного света, ни вентилятора. Адамберг заглянул в окошечко в перегородке, разделявшей комнату пополам: Момо сидел на стуле сгорбившись и смотрел в пол. Его допрашивали лейтенанты Ноэль и Морель. Ноэль расхаживал вокруг, небрежно играя в йо-йо, которую он отобрал у Момо. Тот был многократным чемпионом по этой игре.

— Кто напустил на него Ноэля? — спросил Адамберг.

— Ноэль только что сменил другого коллегу, — стал оправдываться Данглар.

Допрос начался утром, и майор Данглар еще ничего не сделал, чтобы прервать его. Упорно, час за часом Момо повторял свою версию: он пришел один в парк района Френэ, где ему назначили встречу, но прождал зря, а эти новые кроссовки он нашел у себя в шкафу и вытащил из пакета. Кроссовки были заляпаны бензином, он взялся за них и запачкал руки, вот почему у него на руках бензин. И он в жизни не слышал о Клермон-Брассере, понятия не имеет, кто это такой.

— Вы давали ему еду? — спросил Адамберг.

— Да.

— А пить?

— Две банки кока-колы. Черт возьми, комиссар, о чем это вы? Мы его тут не пытаем.

— Нам звонил сам префект, собственной персоной, — вмешался Данглар. — Надо, чтобы Момо раскололся сегодня же вечером. Это приказ министра внутренних дел.

— Где кроссовки, которые нашли у него в шкафу?

— Здесь, — ответил Данглар, показывая на один из столов. — До сих пор воняют бензином.

Адамберг осмотрел кроссовки, не дотрагиваясь до них, и покачал головой.

— Пропитались до кончиков шнурков, — сказал он.

К Адамбергу и остальным присоединился подошедший быстрым шагом Эсталер, затем Меркаде с телефоном в руке. Если бы Адамберг по какой-то ему одному известной причине не покровительствовал Эсталеру, тот давно бы уже служил не в Конторе, а где-нибудь в маленьком комиссариате за пределами Парижа. Все коллеги были уверены, ну почти уверены, что молодой бригадир не справляется с работой, более того — что он полный идиот. Эсталер глядел на мир широко распахнутыми зелеными глазами, словно старался ничего в нем не упустить, но при этом сплошь и рядом не замечал самого очевидного. Комиссар считал, что он еще в процессе роста, но однажды сможет реализовать свой весьма значительный потенциал. Каждый день этот молодой человек прилагал массу усилий, чтобы узнать и осознать происходящее, но за два года пресловутого роста не наметилось никаких сдвигов. Эсталер повсюду таскался за Адамбергом, не рассуждая, словно путешественник, постоянно сверяющийся с компасом, и одновременно благоговейно поклонялся лейтенанту Ретанкур. То, что эти двое придерживались в своей работе прямо противоположных методологических принципов, повергало Эсталера в глубочайшую растерянность. Адамберг продвигался вперед извилистыми обходными путями, тогда как Ретанкур шла прямо к цели, согласно несложной, но эффективной тактике буйвола, узревшего воду. И нередко молодой бригадир останавливался на распутье, не зная, на какую из этих дорог свернуть. В те минуты, когда душевное смятение Эсталера достигало апогея, он шел варить кофе для всей Конторы. Это он умел делать в совершенстве, поскольку в точности, до мельчайших нюансов помнил, какой кофе предпочитает каждый из его коллег.

— Комиссар, — запыхавшись, выпалил Эсталер, — у экспертов катастрофа!

Молодой человек неожиданно умолк и заглянул в блокнот.

— Пробы, взятые у Момо, непригодны для исследования. В результате непредвиденного инцидента в лаборатории произошло загрязнение образцов.

— Проще говоря, — вмешался Меркаде (который в данный момент, против обыкновения, не спал), — кто-то из лаборантов опрокинул на пробы чашку кофе.

— Чашку чая, — поправил его Эсталер. — Так что Энцо Лалонду придется брать пробы во второй раз, но результаты будут только завтра.

— Вот незадача, — пробурчал Адамберг.