Алехандро, сидя на отдельном сиденье за спиной у Писсаро и Барриоса, поглядывал в иллюминатор на унылые воды Флашинг-Бэй. Западнее ему были видны обнесенная колючей проволокой тюрьма на Райкерс-Айленде и остров Южного Брата. Когда частный самолет взмыл в небо, Алехандро почувствовал определенное беспокойство. «Такой самолет может летать на большие расстояния, — подумал он. — Куда это, интересно, они меня потащат?» Поглядев на Писсаро и Барриоса, он заметил, что те о чем-то шушукаются. Двое парней, забравшие ранее чемоданы у Алехандро, расположились сейчас в заднем углу.

Алехандро вновь посмотрел в иллюминатор. Но теперь ему были видны только тучи. Самолет продолжал набирать высоту. Набрав крейсерскую высоту, которая, по прикидке Алехандро, составляла по меньшей мере двадцать тысяч футов, он прекратил подъем и полетел куда-то на запад.

Минуты складывались в часы; Алехандро становилось все неуютней. Он по-прежнему смотрел в иллюминатор, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь просветы в тучах, — что-нибудь, что имело бы знакомые хотя бы по карте географические очертания. И такие просветы время от времени возникали, но внизу Алехандро была видна только вода — сплошной бесконечный океанский простор.

Они летели уже примерно пять часов в юго-западном направлении. Внезапно тучи рассеялись, и они оказались в безоблачно чистом, ослепительно синем небе. Внизу Алехандро сразу же распознал знакомые очертания Калифорнийского залива, причем в его южной части. Сердце у Алехандро затрепетало от страха. «А что, твои мать и сестра по-прежнему проживают в Зихуатанеджо?» В этих словах заключалась недвусмысленная угроза и ему самому, и его семье. Он почувствовал, как начинает обуревать его ярость, но заставил себя успокоиться. Желая ничем не выдать своих чувств, он сказал Писсаро, перегнувшись к нему через проход:

— Приятно будет ненадолго заглянуть домой.

Писсаро в ответ только улыбнулся.

В два часа дня по центральному времени «Гольфстрим» перемахнул через гребни гор и совершил посадку в аэропорту Зихуатанеджо. Самолет подкатился к той части аэродрома, где в непринужденном соседстве уже стояли аэропланы военные и гражданские, принадлежащие спецслужбам и торговцам наркотиками. Все эти самолеты здесь словно бы объединил экуменический девиз: «Ты меня не тронешь, и я тебя не трону».

Для прибывающих из США здесь не был предусмотрен ни паспортный, ни иммиграционный контроль. Черный седан с цветастой эмблемой местной судебной полиции уже дожидался, с занавешенными окнами, около того места, куда подрулил самолет. Прислонившись к машине, стояли двое крупных мужчин в солнечных очках с зеркальными стеклами и в пестрых мексиканских рубахах. Писсаро, сойдя по трапу первым, направился к этим двоим. После непродолжительной беседы, он обернулся и подал знак остальным последовать его примеру.

Когда двое служащих судебной полиции уселись спереди, а самого Алехандро усадили сзади, между Писсаро и Барриосом, он понял, что балансирует на канате без подстраховки в виде натянутой внизу сетки. Оглянувшись, он сквозь щель в занавеске увидел, как из самолета выгружают его чемоданы, содержащие систему «Парапойнт».

Пока седан выезжал за пределы аэропорта, Алехандро подумал о том, что не был на родине уже восемь лет. Но когда машина проезжала мимо жилых строений, ему стало ясно, что ничего здесь не изменилось. Домохозяйки все еще, взвалив ношу на голову, трусили вслед за мужьями по залитым солнечным светом дорожкам, тогда как глава семейства восседал на единственном, как правило, во всем хозяйстве ишаке, болтая ногами и лихо заломив соломенное сомбреро, а к изготовленному из обыкновенной веревки поясу было прикреплено устрашающих размеров мачете. Он заметил также, что здешняя золотая молодежь по-прежнему мчится сломя голову в шикарных автомобилях по национальному шоссе номер 200, тогда как женщины и дети подолгу дожидаются на многолюдных остановках битком набитых автобусов, которые вечно опаздывают и передвигаются с черепашьей скоростью. Откинув занавеску, Алехандро обнаружил, что у многих лачуг, лепящихся по склонам холма, появились новые — и более просторные — пристройки, и невольно подумал о том, связно ли нынешнее процветание местных жителей с упорным трудом или же с участием в торговле наркотиками.

Когда машина судебной полиции проезжала по площади Киото, представляющей собой единственную транспортную развязку во всем Зихуатанеджо, и Алехандро, выглянув из окна и увидев синтоистские храмовые ворота, — в который уже раз! — подумал: под воздействием какого дурмана отцы-основатели воздвигли эти синтоистские ворота и назвали площадь в честь далекого японского города.

Седан помчался по пересохшему дну канала, служащего во многих местах и городской свалкой, потом выехал на прибрежную дорогу, пролегающую вдоль берега Ла-Плайя-Ропы. На склоне гор вовсю шли строительные работы, и, увидев их размах, Алехандро понял, что сонный рыбацкий поселок пробуждается к жизни, и вновь подумал о том, в какой мере этим своим пробуждением он обязан наркобизнесу.

Когда машина проезжала мимо «Бэй-клуба» и ресторана «Контики», Алехандро пересел слева направо и, раздвинув занавеску с другой стороны, принялся любоваться здешним великолепным пейзажем. Меж двух гор, в лагуне, сияла ослепительной синевой морская вода. На якоре стоял круизный лайнер, яхт же здесь было без счету. Откинувшись на сиденье, Алехандро спросил у Писсаро:

— Ну и когда нам предстоит вернуться в Нью-Йорк?

— Завтра после полудня.

Писсаро раздвинул занавеску на своем окне и увидел, как с булыжной дорожки у въезда в гостиницу «Сотовенто» выезжает и пристраивается им в хвост небольшой грузовик.

Поехав мимо гостиницы «Каталина», седан внезапно свернул влево и помчался по длинной извилистой дороге, откровенно игнорируя дорожные знаки, извещающие о том, что здесь начинаются государственные владения и что въезд посторонним лицам воспрещен.

Они ехали в Парфенон, многомиллионное роскошное здание, построенное по образцу афинского Парфенона в самом центре наиболее крупного поместья во всем Зихуатанеджо. Поместье и здание принадлежали начальнику полиции города Мехико, ежемесячное жалованье которого составляло триста пятьдесят долларов США.

Караван, состоящий из седана и из грузовика, въехал на возвышенный участок почвы и остановился там. Из грузовика высыпали люди с автоматическим оружием, они сразу же разбежались во все стороны, спеша занять стратегически выгодные позиции на склоне холма. Барриос подошел к грузовику, сунулся в кабину, достал оттуда бинокль и, расхаживая по всему участку, принялся следить в бинокль за дорогой. Наблюдая за ним, Алехандро подумал: «Мы находимся на их территории, здесь у них все схвачено и за все уплачено, а они все равно сходят с ума от страха. „Хорошим парням“, покажись они здесь, пришлось бы весьма несладко».

Подойдя к Писсаро, стоящему у грузовика, Алехандро спросил:

— Когда и где проведем испытания?

Проигнорировав его вопрос, Писсаро сказал:

— Раз уж мы в твоем родном городе, почему бы тебе не пригласить нас к себе домой, посмотреть, как твоя матушка стряпает. Да и с сестрицей твоей неплохо бы познакомиться. Ее ведь зовут Мария, верно?

Алехандро мрачно посмотрел на него:

— Если мне захочется повидаться со своими, я повидаюсь с ними один. Вас с собой брать не собираюсь.

На этом участке они оставались три с половиной часа. За это время солнце уже опустилось, коснувшись линии горизонта и окрасив морскую гладь в алый цвет. Вот-вот должен был начаться закат, и Алехандро было известно, что в этот час люди по всей Ла-Плайя-Ропе высыпают на берег, чтобы полюбоваться «зеленой вспышкой» — особым световым эффектом, присущим этому часу.

В северо-западной части Ла-Плайя-Ропы находится пляж, который местные жители называют «Заливом гринго», потому что именно здесь обретались американские и канадские хиппи и другие изгои западной цивилизации. Люди на пляже уже собирались на ритуал любования закатом в ресторане «Росси» — двухэтажном, с открытой верандой строении типа бунгало на самом берегу.