Офицер, чертыхаясь, сунул пистолет в кобуру:

— Вы мне ответите за это.

— Растолкуй ему, да хорошенько, — кивнул Васо толмачу, — что сейчас скажу.

Тот от страха втянул голову в плечи и, стоя рядом с Амилахвари, в любую минуту был готов бежать сломя голову.

— Говорите, уважаемый Васо!

Васо медленно, раздумчиво сказал:

— Вот вы то и дело хватаетесь, как юнцы, за оружие. Словно одним выстрелом или одним взмахом шашки можно решить все вопросы. А задумались вы хоть раз, почему народ не хочет вас больше терпеть? Задумались? Нет. Сколько уже пролито в наших горах крови, чтобы силой заставить хизан[21] и крестьян платить князьям — и тебе, Амилахвари! — тройную подать! Сколько непокорных угнали на каторгу, в холодную Сибирь такие вот солдаты, которых ты привел, наш гость! Сколько раз брались выведенные из себя бедняки за оружие и жгли, громили княжеские усадьбы в Сванетии, в Мингрелии, в Душетии! Кончилось, князья, народное терпение, кончилось!

— Кончилось! — подхватила толпа.

— Сколько можно терпеть?

— Не ты ли, князь Амилахвари, даже меру решил подменить? Мало тебе двадцати фунтов в посудине — побольше заказал. Все не наешься, все голодный!

— Ложь! — крикнул Амилахвари. — Ложь!

— Может, и то ложь, что ты работников в лесу без расчета оставил?! — крикнул Васо.

Толпа загудела, как встревоженный улей.

Абрек поднял руку, требуя тишины:

— Так что езжай, наш дорогой гостенек, к своему губернатору и скажи: если он решил говорить с горскими аулами языком пушек, он ничего не добьется. Мы лучше погибнем все в сражениях, чем снова дадим князьям, этим ненасытным волкам, хозяйничать в наших горах. Ты понял, гость?

— Понял, понял, — мрачно закивал ротмистр. — Чего тут не понять!

— А если понял, так отправляйся к своему господину, не теряй времени даром!

Ротмистр, чертыхаясь, кивнул ездовому. Тот подвел коня. «Погоди, погоди, черная образина, — скрипел зубами, взбираясь в седло, — я еще похожу по твоей спине шомполами. Погоди!»

— По коня-ам! — гаркнул он, выпрямляясь в седле — Подумайте, подумайте, люди! Я не хочу напрасного кровопролития.

— Скачи! Скачи! — щурили глаза старики. — Уже подумали.

— Я с вами, ротмистр, — заспешил и Амилахвари.

— Вам шах, полковник, — тонкими холеными пальцами князь Цагарели передвинул на доске пешку, которая, того и гляди, могла сделаться ферзем.

Шахматы из коллекции какого-то турецкого владыки были гордостью Амилахвари. Искусно вырезанные из слоновой кости, они были на редкость красивы.

Альфтан поспешно убрал своего короля.

— Но тут его тоже ждет шах, — усмехнулся соперник, — от коня.

— Ах да! — Полковник двинул короля в другую сторону, и Цагарели заменил проходную пешку ферзем.

— Вы сегодня явно не в форме, господин губернатор, — довольно сказал он. — Я слышал от многих, что вы опытный игрок.

Альфтан, не отвечая, встал из-за столика.

Да, прав этот хилый щеголь. Он сегодня не в форме. Какая тут форма, если его ожидания не подтвердились и в малой мере? Он рассчитывал, что не успеет его полк войти в Ксанское ущелье, как старшины аулов поспешат к нему с заверениями верноподданиичества. Но вот он, губернатор, уже третий день стоит с войсками в горах, а ниоткуда ни одного сообщения, что его требования приняты, что зачинщики бунтов выданы и, связанные по рукам и ногам, лежат в подвалах присутственных домов. Ниоткуда.

Вот-вот должен явиться ротмистр Юрченко, с которым вызвался отправиться и гостеприимный хозяин дома князь Амилахвари. Неужели и этим ничего не удалось сделать?

Альфтан снял со стены турецкий ятаган, повертел в руках, любуясь синеватым отливом дамасской стали.

«Чего ты ждешь? — спрашивал он себя. — Преврати свой полк в лавину огня и мстительной, нерассуждающей стали, коси этих горцев целыми аулами. Стоит сейчас со смотровой площадки замка махнуть белым платком — и солдаты стиснут горку этих безумцев. Прикажи палить пушкам, чтобы их грохот заглушил рев горных рек и водопадов, чтобы одуревшие от гула канонады быки рогами разметали стены своих сараев, чтобы собаки подняли истошный вой. Кто тебя осудит? Кто посмеет тебе сказать слово против? Ведь ты действуешь от имени государя!»

И тем не менее полковник не чувствовал в себе решимости начать карательную операцию. Ну как тут воевать? С кем? Бить по вершинам гор, надеясь, что обломки скал погребут под собой абреков? Вот если бы выкурить их из этих расщелин в долины! Если бы каким-то маневром окружить их!

— Ваше превосходительство! — В дверях вырос адъютант-Капитан Внуковский сообщает, что занял выгодную позицию в тылу у банды Хубаева около аула Барот.

— А у капитана Сокола?

— Прибыл ротмистр Юрченко.

— Так какого черта вы?.. Немедля его сюда!

Адъютант выглянул за портьеру, сделал знак рукой и тут же посторонился.

— Ну, ротмистр, что скажете? — Альфтан заложил руки за спину, глядя на усталого, запыленного офицера тяжелыми, свинцовыми глазами.

— Ничего утешительного, господин полковник, — выдавил из себя, раздумывая, как бы получше обойти то обстоятельство, что в его руках оказались оба вожака бунтовщиков, а он не сумел ни схватить их, ни, на худой конец, уничтожить. — Ни князю Амилахвари, ни мне они рта не дали открыть. Требуют, чтобы мы убирались…

— Что?!

— Требуют, чтобы мы… уходили…

Полковник, не дослушав, стремительным для своего тучного тела шагом выбежал из зала, и не прошло минуты, как стены замка дрогнули от залпа нескольких орудий.

Вестники заспешили из аула в аул:

— Люди, война! Люди, уходите, кто может, подальше от беды!

Оставив ротмистра на пороге замка, взбешенный происшедшим в ауле, Амилахвари решил собственноручно схватить Васо.

Он же видел: с ним в ауле Цубен не было и тридцати человек. Если не мешкая посадить на коней свою сотню, то можно захватить абреков голыми руками…

Ротмистр Юрченко еще только отряхивал пыльный мундир, а князь мчался назад, торопя своих удальцов.

Однако, когда сотня ворвалась на узкие улочки аула, они были пустынны. На площади, всего три-четыре часа назад заполненной конными и пешими, бегала лишь собачья свора. Она встретила Дружину князя истошным лаем.

Князь раздраженно махнул плеткой в сторону ближайшей сакли. Дружинники выволокли наружу дряхлого старика.

— Креста на вас нет, проклятые! — колотила дружинников по спинам сухими, сморщенными кулачками такая же древняя, но бодрая старушка. — Куда вы его тащите? Будьте прокляты!

— Отстань! — толкнул старуху один из молодцов, и она упала, но, тут же вскочив, опять принялась осыпать дружинников бранью:

— Чтобы матерей ваших так били, ироды! Чтобы провалились вы в волчью яму! Оставьте старика!

— Пошла прочь! — И тяжелая плеть князя обрушилась на голову старухи.

На шум из ближних домов показались встревоженные люди.

— Что вы делаете, разбойники?

— В чем виноват старик? За что его?

— Погоди, князь, попляшет плетка и по твоей спине!

— Молчать! — гремел, вертясь на коне, Амилахвари. — Куда скрылся разбойник Хубаев? Говори, старик!

— Ты бы, князь, не приехал, я бы не знал и где ты, — выпрямляясь, с достоинством ответил тот. — Откуда мне знать?

— Ты что, не видел его здесь?

Старик пожал худыми плечами.

— Отвечай! Я тебя спрашиваю!

— А ты у гор спроси. Они его тоже видели.

— Ты еще будешь смеяться надо мной, трухлявый пень! — Плетка князя взвилась над седой головой старика.

— Стой, проклятый! — опять истошно завопила, поднимаясь с земли, старуха. — Люди! Помогите! Что же это делается на земле, люди?! — Старуха загородила собой мужа. Седые волосы ее были растрепаны, взгляд безумен: — Ты что, убить его хочешь, сын змеи? Не видел он ничего, не был он на площади, когда вы тут шумели! Не был!