— Зачем же надо было участвовать в скачках? — закипятился Цицнакидзе — Эта лошадь достойна большего уважения! Она должна победить!

— И вы успокойтесь, князь, — усмехнулся уездный. — Лошадь, может быть, и устала. Но вряд ли наш капитан даст ей отдохнуть!

Цагарели вскочил со своего места, не отрывая глаз от бинокля:

— Они уже показались.

Попутный ветер бросил на вереницу всадников тучу пыли, и они на какой-то миг скрылись из глаз.

— Ну, что там? Что там? — стонали от нетерпения князья.

— Кто впереди?

— Моя серая, Цагарели? Моя серая?

— Капитан, Цагарели, капитан?

— Моя-а-а! — истошно завопил Амилахвари, неожиданно проворно для своего тучного тела вскочив на кресло. — Моя-а-а-а! Не зря я кормил их, господа, отборным зерном! Не зря!

— Рано торжествуете, милейший! — захохотал Цицнакидзе. — Капитан ухо в ухо с вашей идет. Ну, ну! — погонял, брызгая слюной, Цицнакидзе, словно жокей мог слышать его за добрых пару километров. — Еще немножко… Ну! Ура-а-а! Капитан впереди! — Цицнакидзе выскочил из-за стола и пошел вокруг него в кабардинке, довольно сносно стоя на носках. Видно, в годы своей молодости любил танцевать.

— Ну что я говорил? Что я говорил?! — в свою очередь завопил, забираясь уже на стол, сшибая сапогами бутылки, Амилахвари. — Моя опять впереди! Давай, милая, давай! Теперь уж она своего не упустит. Нет. Я ее характер знаю. Коркия! Кто это на ней сидит?

— Галактион Амашукели, господин!

— Если выиграет, выдашь ему мешок отрубей с мельницы!

«Княжеская щедрость не знает границ, — усмехнулся про себя Васо — Поставить на кон восемьсот рублей или выдать мешок отрубей. Что ж, это достойно старого волка. Придушить бы его тогда, в лесу!»

— А сколько же вы даете в день лошади, князь? — медленно, чтобы не сорваться, спросил уездный и сделал глоток шампанского.

Амилахвари, захваченный перипетиями скачек, не заметил насмешки.

— Вволю, господин уездный. И овса, и отрубей, и сена — всего вволю.

— Так вы их закармливаете, князь! Вот они у вас и отстают.

— Как отстают? Как отстают? Моя лошадь идет впереди…

— Неужели? Цагарели!

— Всего на корпус, господин уездный! Всего на корпус!

Цицнакидзе тут же перестал плясать, зато довольный Амилахвари, по-прежнему стоя на столе, потребовал:

— Коркия! Живо шкатулку с золотом и коробку с медалью!

— Слушаю!

— Ты не слушай, а тащи все это сюда. И вели принести попону, чтоб укрыть нашу умницу, нашу героиню!

— Ха-ха-ха! — схватился за живот Цицнакидзе. — Он уже попону приготовил! Вот самонадеянность! Ты посмотри, капитан уже твою серую на хвосте оставил! О-хо-хо! Попону ему приготовьте, героиню укрыть…

Не веря своим глазам, Амилахвари выхватил из рук Цагарели бинокль.

— Это не лошадь, а какой-то шайтан в конской шкуре! — плюнул он в сердцах, увидев, как капитан, низко пригнувшись к шее своего скакуна, пересек черту, означенную двумя кольями, что были перевиты цветными лентами.

Серая с княжеским конюхом на спине отставала от победителя уже метров на пятнадцать. Вплотную за гнедой в шлейфе пыли неслись все остальные.

…Когда капитан, вытирая белоснежным платком пот с лица, поднялся к судейскому столу, приветствовать его сбежались, сгрудившись, все княжеские семьи. Успевший изрядно захмелеть зять Амилахвари предлагал спеть в честь победителя заздравную и, не дожидаясь остальных, затягивал что-то несусветное ужасным голосом, так что Амилахвари вынужден был махнуть рукой слугам — и те, подхватив под руки упиравшегося родственника, отвели его подальше от торжественного сборища.

Уездный без слов крепко стиснул руку капитана. Тот лишь благодарно улыбнулся.

Оттеснив дам, бросавших герою дня цветы, вперед выступил князь Цицнакидзе:

— Поздравляю вас, господин капитан! Вы подлинное украшение нашего праздника. Поверьте, у меня такое ощущение, будто это я сам прискакал первым. Будто это я обогнал хваленых скакунов князя Амилахвари!

— Поздравляю, капитан! — загудел и Амилахвари. — Не ожидал. Честно скажу, не ожидал. Хотите тысячу рублей за вашего орла? Это не лошадь, а какая-то гончая. Обогнать моих арабских скакунов! До сегодняшнего дня им не было равных во всей округе. Поздравляю, капитан. Вот ваш приз!

Он вручил смущенно улыбавшемуся, но полному внутреннего достоинства офицеру шкатулку с золотыми и маленькую коробочку, обтянутую алым бархатом, в которой лежала специально изготовленная кубачинскими мастерами золотая медаль.

— Ура-а-а! — неохотно крикнул Амилахвари. — Ура победителю!

Толпа нестройно, но громко подхватила:

— Ура-а-а! Сла-ва-а!

— Погодите, погодите, Амилахвари! — Цицнакидзе раззадорил восторг тесно сгрудившейся толпы, в которой блистало несколько приятных женских лиц — гостей княгини Нато Цагарели. — Погодите! У нас, господин капитан, для вас сюрприз.

Габила кинул быстрый взгляд на стоявшего неподалеку Васо. Тот пожал плечами: не знаю, мол, в чем этот сюрприз, но вроде ничего опасного.

— Дело в том, — торжественно продолжил Цицнакидзе, наслаждаясь поражением своего ненавистного соседа, — что мы с князем Амилахвари держали небольшое пари, моя тысяча против его восьмисот рублей. На кого бы я ни ставил сегодня, я бы неминуемо проиграл. Но тут явились вы, капитан, и сохранили мне мою тысячу. Так что любая половина ее ваша! А то, что ставил на кон князь Амилахвари, мне не принадлежало, значит, оно и вовсе ваше по праву!

— Но… — было возразил капитан.

— Никаких «но»… — любовался собой Цицнакидзе. — Князь Цагарели, будьте добры вручить герою дня его выигрыш. — И довершил удар: — Князь не доложил на кон двести рублей, он их вам пришлет. Надеюсь, в самое ближайшее время!

— Ура-а-а! — закричали все вокруг.

У Цагарели дрожали пальцы, когда он протягивал капитану пухлую пачку ассигнаций.

У подножия холма между тем гремели барабаны, пробовали свои звонкие, веселящие душу инструменты зурначи — шли приготовления к состязаниям борцов. Подмывало и уездного броситься в круг за своей долей славы, но он сдерживал рвущееся за песней зурны горячее сердце. Еще придет время, когда, не думая ни о чем, кроме честной победы над противником, каким-нибудь ловким и сильным парнем из соседнего аула, он выйдет в круг. А пока…

— Капитан! — нарочито весело воскликнул он. — Пока вы не успели истратить свой нечаянный выигрыш и не бросили его к ногам какой-нибудь прелестницы, я напоминаю вам, что нас ждет дорога!

— О-о-о! — разочарованно протянула разношерстная нарядная толпа. Слышнее других в ней звучали женские голоса, словно красавицы из княжеских замков и впрямь надеялись не выпустить удачливого капитана из своих объятий с такими деньгами.

— Простите, дамы! Простите, господа! — церемонно (и откуда что взялось!) приложил руку к сердцу, а затем бросил ее к козырьку фуражки капитан. — Служба. — Металлические нотки появились в голосе: — Всего хорошего, господа. Не забывайте о наших словах и поручениях. Время тревожное. А мы вас скоро навестим.

Красивые, стройные, вызывая черную зависть обрюзгших, с отвисшими животами князей и вздохи женщин, они спустились к коновязи. Обернулись разом и еще раз на прощание приветно взмахнули руками. Легконогие кони понесли друзей туда, где их ждали боевые товарищи.

Веселье в замке князя Амилахвари было в полном разгаре, когда в сверкающем от множества газовых рожков зале появились капитан Внуковский и новый уездный начальник.

— Господа! Господа! — закричал, распахивая руки, словно собираясь заключить пришедших в объятия, хозяин. — Наши дорогие гости вернулись! Прошу приветствовать их! — Он первый захлопал мясистыми ладонями: — Проходите на почетные места, господа! Прошу, прошу!

Радостно засверкали глаза княгини Нато. Рядом с ней справа сидел горбясь муж и в чем-то взволнованно убеждал ухмыляющегося Гиви. Кресло слева было свободно. Всем своим видом неприступная княгиня говорила, что она не станет возражать, если герой скачек, этот молчаливый и серьезный капитан, сядет рядом, тонкой белой рукой она даже сняла край пышного платья, накрывшего угол этого свободного кресла, как бы приглашая: «Смелее, капитан. Это кресло ждет вас».