— Хорошо, я остаюсь, — сказал Васо, беря повод ее коня. — Будьте осторожнее, не всполошите собак…
— Не всполошим, — улыбнулась Ольга. — Не забыли они еще нас. Верно, Илас? Пошли…
Шаг, другой, и их силуэты растворились в темноте.
2
Сакли тетушки Техон и Хачировых стояли рядом.
Едва ли не на ощупь зная каждую дыру в плетнях, каждый уступ каменистой тропинки, Ольга и Илас неслышно приблизились к родному порогу.
Аул спал. Никого. В сумеречном свете луны блестела роса на крышах.
От волнения гулко стучали сердца.
Илас шел первым, и Ольга, задержавшись у калитки, видела, как он слегка надавил дверь плечом. Заперто!
«Вот незадача! — посочувствовала Ольга, зная, что их-то дверь наверняка открыта: Габила приучил никого не бояться. — Конечно, женщине одной страшновато», — мимолетно подумала она, оправдывая тетушку Техон. И тут заскулили, почуяв своих, собаки.
«Тихо, тихо, Тескол, тихо», — прошелестел голос Иласа, и юноша перегнулся через низкий плетень, чтобы постучать в оконце сакли.
Ольга на мгновение не поверила своим глазам, но ей не померещилось: с обеих сторон сакли Техон, загораживая Иласу путь к отступлению, показались темные силуэты.
Не замечая их, Илас осторожно стучал.
— Руки вверх, паршивец абрек!
Отпрянув от окна, Илас выхватил шашку. Не размышляя, Ольга вскинула карабин, целясь в ближнего из нападавших. Короткое пламя выстрела молнией высветило белое лицо Иласа и опрокидывающегося навзничь человека в черной жандармской шинели.
— Илас, беги! — крикнула Ольга отчаянно. — Беги!
Стрелять она не могла: гибкая фигурка товарища металась прямо перед стволом — Илас отчаянно нападал на жандарма.
— Беги-и! — крикнула она снова, потому что дверь сакли распахнулась и еще один жандарм, выхватывая шашку, хотел вступить в схватку.
Ее выстрел настиг жандарма у порога. Испугавшись, что и его может постичь та же участь, жандарм, дравшийся с Иласом, юркнул за угол сакли.
— Уходим, Илас! Уходи-и-им!
Юноша с обнаженной шашкой махнул через низкий плетень. В тени сакли, низко пригнувшись, бежала и Ольга.
«Скорей, Илас! Скорей, миленький!» — молила она его в душе, оглядываясь на угол сакли, за которым скрылся третий жандарм.
— Ну покажись же, проклятый, на мгновение! Ну покажись! — шептала она в исступлении. — Покажись, и я вгоню в твой лоб пулю, а потом будь что будет.
Но тут во дворе Хачировых кто-то громко, не таясь, скомандовал: «Отрежьте ему дорогу», и она увидела, как перед Иласом опять выросли двое.
«Вот оно что: и у нас засада! Если б я сунулась первой, может, уже читала бы предсмертную молитву».
— К лесу, Илас! К лесу!
Ольга на всякий случай дважды выстрелила в сторону своей сакли. «Мать с отцом в доме, а если еще один жандарм на пулю нарвется, туда ему и дорога!»
Стрелять в тех, кто нападал на Иласа, Ольга не решалась — в темноте она запросто могла угодить в него — и, отступая к оврагу, обрадовалась, когда Илас, отбившись от неповоротливых противников, кинулся к балке, рассекавшей аул надвое.
«Теперь уйдет, — успокоилась она — Жандармы не решатся прыгать в балку, а Илас, если только не ранен, выберется».
Несколько раз выстрелив в темные силуэты, грохочущие по камням тяжелыми сапогами, она поспешила к лесу. «Скажу Васо: «Прости меня, сумасбродку! Все обошлось. К тому же парочку жандармов подстрелила».
Над балкой гремели выстрелы.
«Палите, палите, — злорадно усмехаясь, думала Ольга — Сшибайте глину с оврага. Пока вы в темноте разберетесь, что к чему, я буду далеко».
Если бы она могла предположить в ту минуту, что жандармы палили не в нее, а в Иласа! Если бы она знала, что пуля уже опрокинула Иласа навзничь и, выронив шашку из рук, юноша только и успел шепнуть холодеющими губами: «Прости меня, гыцци… Прости, родная… Прощай, Тамрико, мечта моя!..»
Если бы она знала, что, услышав первые же выстрелы, устремился к селению Васо!
3
Уже неделю капитан Внуковский, решив одним махом обезглавить движение народных мстителей в Горийском уезде, держал засады в Цубене и Верхнем Закоре, в Накити и Надабуре.
— Не может волк не прийти в свое логово, — изрекал он, пощелкивая костяшками длинных, худых пальцев. — Кто-то же кормит-поит бандитов? Перекроем дорогу сообщникам — и абреки в наших руках!
Не ожидая для себя от нового губернатора ничего хорошего, Ростом Бакрадзе торопил капитана, требовал арестовать родных и близких тех, кто ушел в отряды Хачирова и Хубаева.
— Нет, нет, ни в коем случае, — убеждал его Внуковский. — Мы не должны давать народу пищу для толков. Если мы проявим жестокость, мы запугаем трусливых, а те, кто посмелее, пополнят банды абреков. Не против них, а на руку им сработаем арестами.
Сам капитан устроился в сакле Хачировых.
Они заняли дом ночью и выпускали родителей Габилы только во двор. Люди какое-то время и не подозревали о засаде: они видели во дворе стариков, а то, что переговаривались те с соседкой, тетушкой Техон, как-то необычно тихо и несмело, никому не бросалось в глаза: чего шуметь, чему радоваться, если их дети мыкают горе где-то в непроходимых лесах? Что с ними? Навестят ли когда стариков? Один бог знает.
Ночью жандармы приникали к окнам, осторожно выбирались во дворы и ждали, ждали…
Бакрадзе нервничал. Пока Бнуковский распивает чаи в засадах, разбойники Габилы нанесли визит князю Цицнакидзе и очистили его «арсенал». Мало этого, они еще взяли с князя расписку, что тот не будет требовать с крестьян недоимок. Совсем обнаглели!
Бакрадзе просил у губернатора казачий отряд, чтобы прочесать горы и леса в уезде, выкурить оттуда всех этих абреков, а Внуковский твердил:
— Потерпите. Что, если эти бандиты пощиплют казачков? Они ведь не примут открытого боя, куснут, как собаки, и спрячутся в свои берлоги. А так мы их без риска, можно сказать, голыми руками возьмем.
Бакрадзе чертыхался, но уступал.
Впрочем, сейчас кусал ногти уже капитан: прозевала его засада абреков. Он еще не знал, что один из них убит в перестрелке, а потому рвал и метал: пять минут продолжалась стычка, а трех жандармов как не бывало, четвертый лежит в углу сакли с перебитой рукой и стонет, выводя капитана из равновесия.
Внуковский проклял тот день и час, когда ему в голову пришла сама мысль о засадах: абреки, видно, как кошки, видят в темноте, а разреши он солдатам стрелять, они же друг друга перебьют!
…Со двора донесся шум борьбы. Лихорадочно расстегивая кобуру, капитан метнулся к окну.
Луна выкатилась из-за облака, и на площадке перед саклей он увидел плечистого абрека, который шашкой отбивался от трех жандармов. Они медленно теснили его во двор, но, похоже, он и не думал уступать.
«Ну уж этого-то абрека надо во что бы то ни стало взять», — решил капитан.
И вовремя решил: один из жандармов, отступив, лихорадочно рвал со спины карабин.
— Не стрелять! Только живым! — рявкнул Внуковский и послал еще двух солдат на подмогу. И опять вовремя, так как один жандарм уже выронил шашку и с воплем схватился руками за голову: видно, достал его бешеный клинок абрека.
Капитан толкнул в бок жандарма, стоящего рядом:
— К дереву его, к дереву, а сам — на дерево, ясно?
Солдат убежал, а капитан, не снимая пальца со спуска браунинга, продолжал наблюдение за схваткой.
«Да, вряд ли решился бы и я скрестить шашку с этим дьяволом», — думал Внуковский, глядя из-за приоткрытой двери.
Еще один жандарм выронил шашку и рухнул на колени: клинок абрека ранил его в живот.
Но счастье наконец-то улыбнулось воякам капитана: абрек сам стал отходить к дереву: там ему было бы удобней защищаться — никто не нападет со спины.
Шаг, еще шаг, еще — и тяжелый удар прикладом по голове оглушил Васо.
Он рухнул на землю.
— Связать! — крикнул, выскакивая из сакли, капитан. — Да покрепче.
Над аулом, растревоженные выстрелами, криками, стонами раненых, отчаянно заливались лаем собаки.
