Теперь «Серый» ни днем ни ночью не расставался с горячей грелкой, залитой до верха… свежим чифирем.

Поступил «подлечиться» в больницу подпольный коммерсант Юрка Лис, до этого просидевший в зонах много лет. Надоело ему в лагерях сидеть, а для работы на советских заводах он был чересчур умный. Случай его выручил. В поезде вместе с ним в купе ехала пьяная компания, слово за слово — и драка. Он один, а их много. Он взял и откусил одному ухо. Попал в дурдом за это и получил вторую группу инвалидности то, что и надо бывшему зеку. Вот теперь он сам наведывался в дурдом, чтобы подтвердить, что он всё ещё дурак и чтобы вторую группу не отменили.

Юрка всех любил угощать, денег у него «куры не клюют». До Гейковки он возил и продавал ковры из Молдавии и жизнь спекулянта ему нравилась. Пришли менты к нему в дом, а там на всех стенах рядами ковры развешаны, даже на кухне и в туалете.

— Всё, мы взяли тебя с поличным, — показывая на ковры, говорят ему милиционеры, готовые его арестовать.

— С чего это вы взяли, что я продаю эти ковры? Они меня защищают от черной магии ведьмы, что живет в соседнем доме и чем больше этих ковров висит на стенах, тем меньше сила её чар проникает в мой дом, — разъяснил он ментам.

Милиция поняла, что имеет дело с дураком и больше к нему не приставала.

Наступил новый 1979 год. Первого января приехал ко мне на свидание отец. Он был расстроен, получив короткую телеграмму от мамы: «Ваня, выезжай срочно. Миша в тяжёлом состоянии». Мама находилась в отпуске в своём родном городе Онега, куда Миша уехал осенью. Отец собирался вылететь туда завтра.

Я никому не сказал о случившемся, понимая, что если об этом узнают врачи, то они меня могут закрыть в отделении, опасаясь нервного срыва. Второго января, как обычно, я выехал в город за продуктами. Загрузив товар в кузов машины перед самым возвращением в больницу я показал телеграмму экспедитору Василию Ивановичу и, получив его разрешение посетить КГБ отправился туда. Дежурному офицеру я рассказал о себе и о случившемся с братом, попросив отпустить меня из больницы на несколько дней. Моя фамилия была ему знакома и он с желанием помочь мне позвонил в кабинет сотруднику КГБ. Борис Иванович выслушал меня в своём кабинете внимательно и без всяких дополнительных вопросов позволил вместе с отцом отправиться в Онегу. Все недоразумения какие могут возникнуть в больнице он пообещал уладить и попросил, чтобы шофёр или экспедитор зашли к нему в кабинет. Молодой шофёр Вася так боялся одного слова КГБ, что наотрез отказался, пришлось идти старому Василию Ивановичу, который от страха посетить здание КГБ превратился в робкого мальчишку.

Мне было разрешено пробыть столько дней, сколько понадобится, чтобы привезти Мишу домой.

Отец был дома и не ожидал меня увидеть. Наспех собравшись мы поехали в аэропорт и через сутки были уже в Онеге, занесённой снежными сугробами. Брат был жив, но с ним случилось то, чего никто не ожидал. Миша сошёл с ума и чуть было не покончил с собой, находясь в бредовом состоянии. По ночам он видел повсюду чертей, а днем бежал скорее в церковь и подолгу молился.

Старенькая бабушка Зина была рада внуку не употреблявшему алкоголь как все местные. Он рубил ей дрова, топил печь, таскал вёдрами воду в дом. Дом этот, построенный моим дедом, как я писал раньше, известным в Онеге большевиком, был необычным, потому что в нём жили привидения, они плакали, выли женскими голосами, был слышен топот ног, предупреждавший о смерти кого-то из жильцов. С привидениями пришлось сталкиваться всем моим родственникам, кто был в этом доме и мне самому в детстве.

Врач Николай Петрович хорошо знал Мишу и был очень удивлён снова увидев его в Гейковке.

— Возможно причина Мишиной болезни — сильный стресс или употребление алкоголя, — предположил врач.

Миша будет болеть ровно десять следующих лет, болеть тихо без буйства, живя в своём нереальном мире. Его болезнь была горем для нашей семьи. Это хуже смерти, когда перед тобой нет больше человека, которого все хорошо знают. Он «умер» с появлением болезни, но он каждый день был дома со всеми вместе. По моему вызову из Америки мама, отец и брат готовились к отъезду, упаковывая вещи. 22 января Миша вышел из дома, через несколько дней его нашли замерзшим в поле, далеко за городом. Ему было 33. Он похоронен в Кировоградской области, на Украине.

В конце января состоялась моя комиссия на выписку, она прошла быстро и без лишних вопросов. Через несколько дней я достал документ, характеризующий мою личность и успел в больнице переписать текст с оригинала.