— Ваши наручники лучше советских, — обратился я к финскому переводчику.
Финн улыбнулся и мы приступили к делу. Не успел я расписаться, как снова подлетел лейтенант с наручниками.
— Можно послабее, а то вы их чересчур затягиваете, — громко сказал я ему.
— Не затягивайте сильно! — приказал генерал.
На бревенчатой площадке, окруженной высоким лесом, стоял темно-зеленый пограничный вертолет Ми-8. Это был тот самый вертолет, за которым еще совсем недавно мы наблюдали с вершины сопки.
— Ложите лицом на пол. Чуть что, прикладом их, — приказал пилот конвою, — и смотрите, что б не переговаривались.
Фото Андрея Мезенцева. Алакуртти, 1974 г.
Лечь на живот с руками в наручниках за спиной оказалось не так-то просто в набитом до отказа пограничниками вертолете. Анатолий уже лежал в проходе. Он крутил головой, выбирая место между сапогами. Несколько прикладов автоматов уперлись в его спину. Мишины ноги и до блеска начищенные кирзовые сапоги отделяли мои глаза от Бориса. Затарахтел мотор, и вертолет взлетел.
13
ОДНА НОЧЬ В КЕЛЛОСЕЛКЕ ТОЛИКА
Финляндия 2005 год.
Мы мчались на север по лесам Лапландии, оставив позади Полярный круг. Проскочив последний городок под названием Салла, остановились на таможне. Финский офицер вдруг обнаружил, что контракт взятой нами напрокат в Хельсинки машины запрещает пересекать границу с Россией. Для нас это значило, что нужно мчаться обратно 120 км в Куусамо и брать там другую.
Ольга быстро позвонила и договорилась, что мини-вен, который мы брали раньше напрокат, будет ждать нас на парковке в аэропорту.
— Опять в Куусумо?! — взмолился Нугзар.
Из Куусамо мы выехали в полной темноте. Глубокой ночью оказаться в России было рискованно. Отыскать там гостиницу — большая проблема, и оставленная на ночь на улице машина могла быть разграблена или просто угнана.
Оля предложила переночевать в Салла. Единственную гостиницу в городке мы нашли без особого труда, но к нашему огорчению, рядом с ней стоял огромный туристический автобус и свободных мест не было. Хозяйка гостиницы, предварительно узнав, что мы не русские, предложила нам снять её кэмп в лесу, в двенадцати километрах от Салла. Мы показали ей свои паспорта, после чего она попросила ехать за ней. Я следовал за красными огнями её машины в ночной темноте.
Кэмпом оказался добротный дом, где было несколько комнат со всеми удобствами. За окнами стоял черной стеной лес, не было ни одного огонька. Ольга расплатилась с хозяйкой, и та уехала.
Я мгновенно уснул.
Проснулся очень рано. За окном светило солнце. Пока все ещё спали я пошёл побродить по лесу и поесть брусничку. Трава была подмерзшая. Я собирал ягоду и не заметил как подошел к указателю на дороге: KELLOSELKA.
Я опешил! Анатолий обещал нас провести через границу именно через эту Келлосельку, он рассказывал, что при обходе границы видел вдали строения этого поселка и дорогу, ведущую прямо в Швецию. Сейчас я знал абсолютно точно, что его Пааноярвенская застава, где мы наследили, находилась в ста километрах к югу от этой Келлосельки и что он никогда её не видел, потому как Келлоселька — это «три дома», разбросанные в лесу.
Келлоселька.
Сейчас Толик как будто доказывал мне:
— Вы же мне не верили! Вот, смотри, Келлоселька!
14
ГАУПТВАХТА В АЛАКУРТТИ
Осень, 2005 год.
Дорога, покрытая асфальтом, закончилась как только мы въехали на территорию России. Я остановил машину у вспаханной полосы. Два пограничника делали обход границы и шли в нашу сторону. Нугзар с кинокамерой шел к ним навстречу, делая съёмки.
— Не положенно здесь снимать, — подойдя к Нугзару сказал пограничник. В его голосе не было приказа.
— Я сейчас. Всё, всё, — снимая их в упор, отвечал Нугзар. Через час езды по пыльной дороге мы въехали в Алакуртти, о чем сообщал щит: «Краснознаменный Алакурттинский пограничный отряд».
— Так, я была здесь. Нас, артистов, сюда на вездеходе привезли, и мы концерт давали в погранчасти, — радостно сообщила Ольга.
— И мы здесь три дня сидели на пограничной гауптвахте, — сказал я, подъезжая к воротам воинской части, за ними был виден большой плац и выстроенные из кирпича дома.
Случилось так, что даже мой племянник Юра Капитонов служил здесь, он мне рассказывал:
«Когда я служил в армии в пограничных войсках в в/ч №2201, вызвал меня к себе капитан из особого отдела. А дело было в 1991 году. Как раз перед развалом СССР. Особист спросил меня, как служба, не обижают ли старослужащие, а потом задал вопрос который я не ожидал услышать.
— Знаешь ли ты, что в 1974 году твой дядя, который сейчас живёт в Америке, переходил границу здесь, где ты служишь?
Я знал, что дядя переходил границу, но не знал точно где. Капитан знал о переходе и обо мне ВСЁ!!! Он начал рассказывать, как всех четверых задержали и как они сидели на нашей гаупвахте. Тут он предложил мне написать письмо в Америку дяде, что я, его родственник, служу там, где он переходил границу 17 лет назад, и могу ему рассказать много интересного о границе в надежде, что дядя заинтересуется и будет выведывать любую информацию о моей службе, расположении техники и о состоянии границы. За перепиской капитан будет следить и рекомендовать мне, что писать в письмах. Он очень надеялся, что дядя из Америки захочет затем посетить Россию, где его и арестуют как шпиона. Я пообещал особисту, что напишу письмо и буду ждать ответ. Отказываться наотрез было опасно из-за непредвиденных последствий.»
Развал Советского Союза сделал своё дело: этот коварный план переписки «арест шпиона» никому больше не были нужны.
Я вспомнил лето 1974 года. Вертолет летел долго. Пограничники дремали в жутком шуме мотора. Они очнулись от сильной вибрации, когда вертолет пошел на посадку. При каждом шевелении руками наручники автоматически затягивались сильней, и кисти рук у меня отекли и болели. Приземлившийся вертолёт плотным кольцом окружили солдаты, — стриженые наголо новобранцы в мешковатой рабочей форме. Они были без оружия и, выбегая из казарм, с любопытством разглядывали нас.
— По одному, в машину их! — скомандовал офицер.
Алакуртти, 1974 г. Фото Андрея Мезенцева
Два пограничника осторожно взяв под руки брата, повели его к грузовику с кузовом, покрытым брезентом. Следом — Бориса.
— Что вы его, как дамочку, ведете! Пинками в машину! — приказал офицер конвою.
Конвой вцепился ещё сильней в рукава куртки Бориса.
Грузовик проехал несколько метров и остановился возле трехэтажного кирпичного здания. Здесь в полуподвальном помещении находились камеры гауптвахты, а выше — казармы.
В узкое с решеткой окно проникал свет. Под окном стоял маленький столик и рядом — сделанная из кирпича кровать. В оббитых жестью дверях был вставлен глазок и кормушка. Она была открыта, и в ней — глаза любопытных солдат. Брат находился за стенкой. Голоса Анатолия и Бориса иногда звучали в коридоре. Часовой за дверями кому-то кричал:
— Старшина курить хочет.
Это потом я узнал, что Анатолий во время службы был на заставе старшиной. Для солдат — это большое звание, и теперь, на гауптвахте, они называли его «старшина».
Мы, пограничники, зеленые погоны,
Отчизны рубежи мы бережем…,
— горланили солдаты.
Я встал на кровать, чтобы увидеть, как за окном строем шли солдаты, наверное, в столовую на обед.
Невысокие сопки, покрытые лесом, окружали военную часть, и толстая решетка камеры делала их теперь далекими, как звезды в небе. Не хотелось верить в реальность.
