— Ты, вот что, Борис, — я обернулся к Сырокваше, — погоду прослушивай, а отвечать — не отвечай. Или, если выйдешь на связь, то только с одним: «Дай погоду». Взял ее и уходи со связи...
— Это нарушение всех правил, командир, — улыбнулся Дуксин.
— Хочешь, сиди слушай, — повторил я бортрадисту, — а не хочешь, выключи свое радио на фиг... Идем только в «Мирный».
Серая ниточка дороги то проявляется, как на плохой фотобумаге, то исчезает. Все ее повороты мне знакомы наизусть и нет необходимости спрашивать штурмана, сколько еще осталось лететь. Второй двигатель работает на пониженном режиме, но хоть какая-то тяга в нашем распоряжении есть. Дуксин и Чураков поглядывают на приборы, но ничего предпринимать нельзя, чтобы не ухудшить положение. Все наше внимание занято тем, как удержать высоту и скорость при несимметричной работе двигателей. А еще приходится постоянно присматривать подходящие посадочные площадки на тот случай, если оба они выйдут из строя. Сейчас мы делаем то, чем наши «старики» в начале развития авиации занимались постоянно, — моторы были очень ненадежными... Несладко же им приходилось.
«Если придется садиться, — думаю я, — хорошо бы не подломились лыжи. Передувы-то высокие... Но уходить от дороги нельзя. Здесь нам и самолет что-то может сбросить, и санно-гусеничный поезд подвезет все необходимое...»
— Командир, прошли «Восток-1», — докладывает штурман.
— Вижу.
«Значит, до «Мирного» осталось 660 километров. Высота сейчас — 3300 метров. К «Пионерской» она снизилась до 2700, — мозг услужливо подсказывает нужную информацию, — там уклон ледника увеличивается и поэтому можно будет уменьшить режим исправно работающего движка».
Когда снизились до высоты две тысячи метров, на душе у всех немного отлегло — теперь можно идти и на одном двигателе. Бледность с наших лиц ушла, в кабине стало побольше кислороду, ведь мы спускались к морю.
«Движкам тоже стало полегче, — подумал я. — Глядишь и выпутаемся».
— Боря, как погода в «Мирном»?
— Пурга. Сильный ветер. На пределе погода.
— Толя, — я окликнул Дуксина, который пилотировал Ил-14, давая мне возможность передохнуть перед заходом на ВПП, — кружить не будем. Садимся с ходу.
— Понял, командир.
— Зайдем не с левым разворотом, как обычно, а с правым...
— Хорошо.
— Командир, БЦН выключить?
— Ни в коем случае...
Зашли. Сели. Снежный заряд ударил в машину, когда мы заруливали на стоянку. Ил-14 заскрипел, задрожал. Было такое ощущение, что Антарктида сделала это со злости, из-за того, что мы все-таки проскользнули в «Мирный». Заглушили двигатели, оделись, вышли из самолета.
К нам подлетел инженер:
— Ну вы, ребята, даете! — в его голосе слышалось наигранное восхищение. — Дотопали! Сейчас запустим, погоняем движки, посмотрим, что с ними...
Мы молчали. Я почувствовал, как в душе закипает злоба. Самая натуральная злоба. Повернулся к нему:
— Ничего не трогать. Никаких запусков! Начинается пурга. Машину зачехлить! Фильтры на обоих двигателях опломбировать! — это уже инженеру по ГСМ Гарику Загарову. — И никому к машине не подходить!
— Евгений Дмитриевич... — растерялся инженер по эксплуатации, — мы же...
— Все! Кончится пурга, придем все вместе и будем смотреть, в чем причина.
— Нет, Евгений Дмитриевич...
— Петрович! Что вы беситесь? — я еле сдержал гнев. — Вас кто-то обвиняет, что вы плохо подготовили Ил-14 к полету, что по вашей вине произошел отказ? Нет... Мы же в воздухе не можем определить, почему движок барахлить начал. Может, производственный дефект, может топливо дрянное, которое на «Востоке» залили... Откуда мы знаем?! На первый взгляд оно было чистое, нормальное. Бортмеханик у нас с богатейшим опытом, слава Богу, из бочек не одну сотню раз заправлялись... К тому же топливо готовили для полета к Южному полюсу. В общем, надо смотреть...
— Все это так, но я бы погонял двигатель... — инженер тупо стоял на своем.
— Так, — я вдруг почувствовал, как ко мне пришло какое-то ледяное спокойствие. Какой смысл жечь свои душевные силы, которых и так почти не осталось после полета, на этот дурацкий спор, — что вы мне сейчас его газами будете пробовать? Ну, «пробьете» пробку на шелковом фильтре. Но здесь, на земле, давление совсем не то, что в воздухе, на «Востоке». И причина отказа останется неизвестной. А нам надо знать причину.
Нет, никаких фокусов не будет! И если вы сейчас не отойдете от самолета, я возьму ракетницу...
— Командир, мы же хотим только...
— Вон от самолета! Зачехлить и не трогать! — я повернулся к бортмеханику. — Нилыч, швартуйте машину к трактору, видишь, ветерок разыгрывается.
— Будет сделано, командир!
— Как дела у Заварзина? — спросил я. Вокруг нас уже сгрудились все, кто был на аэродроме.
— Сел на «Эймери». Все в порядке.
— Ну и хорошо. Поехали домой.
Весь день мела пурга. К утру ветер стих. Успокоились и мы. В экипаж пришел инженер по ГСМ:
— Командир, я хотел бы заглянуть в движок...
— Гарик, я тебя знаю не первый день и полностью доверяю, — мне и самому не терпелось узнать, насколько серьезен дефект, — время-то не ждет, полеты надо продолжать. — Бери инженера и бортмеханика и начинайте смотреть. А я — следом за вами.
Когда я подъехал, двигатель был уже открыт. Загаров показал мне лист бумаги, на котором лежала добрая пригорошня чего-то, похожего на липкий песок.
— Фильтр промыли?
— Нет, только выскребли эту гадость.
— Инженер видел?
— Видел.
— Промойте фильтр, поставьте, отгоняйте двигатель. Если не будет при этом никаких неприятных нюансов, будем считать, что весь инцидент исчерпан. Но теперь-то нам причина ясна. Согласен?
Загаров улыбнулся:
— Конечно, согласен.
— Ну, пробили бы вы бешеным давлением эту пробку на земле, а что дальше? Мы ведь так и не знали бы, отчего да почему движок барахлил, А нам с ним на «Восток» ходить...
Как попало «грязное» топливо на полюс холода, мне так до конца и не удалось выяснить, хотя усилий и времени потратил на это немало. Обычно бочки перед тем, как в них заливают бензин, тащат на ДЭС, где их пропаривают, чтобы они были стерильно чистыми. Скорее же всего, в тех бочках, из которых мы закачали топливо на «Востоке», раньше хранилось масло селективной очистки. Такой вывод мы с Загаровым сделали по характеру примеси в фильтре — она напоминала глинозем, с помощью которого и очищают авиационное масло. Потом кто-то сказал, что бензин из одних бочек переливали в другие — какая-то нужда заставила... В общем, концов этой истории так и не удалось найти, но Судьба нам явно улыбнулась, дав возможность дойти в «Мирный».
Загадка «Вилки»
Через несколько дней прилетел Петр Павлович Москаленко. Он пришел с «Эймери» с Толей Загребельным, чтобы маленько подбодрить и поддержать нас. В нем, несмотря на почтенный для полярника возраст, сохранился дар и руководителя, и организатора, и стратега и в то же время — дар смелого летчика, умеющего не только выполнить полет на пределе возможностей машины и экипажа, но и по достоинству оценить такую же работу других.
Когда я получил радиограмму, что прилетает Москаленко, я, естественно, поехал на аэродром их встречать. Но, когда добрался туда на вездеходе, неожиданно быстро начал набирать силу стоковый срывной ветер. И почему-то он ударил не как обычно — с юго-востока, а с юга, под углом к ВПП. Косые полотнища снега метнулись через нее. Мы услышали гул самолета, увидели тень, скользнувшую несколько раз над нами. Как только Ил-14 снижался до ста — ста двадцати метров, отлично видимая с большой высоты полоса тут же исчезала в пляшущей мутной пелене.
Руководитель полетов начал нервничать. Я это понял по командам, в которых проглядывала растерянность.
— Дай-ка микрофон, — попросил я, — может, у меня получится... Он, ни слова не говоря, передал мне связь с бортом.
— Петр Павлович, хвосты наших Ил-14 видишь?