— Приехали, командир, — Белов осторожно тряс меня за плечо.
— А-а, да...
Убедившись, что ребята нормально устроены и легли спать, я пошел к Зусману. Полдела сделано, мы выхватили Родина с «Востока», но еще в полете Маврицын сказал мне, что его надо вывозить в «Молодежную», а потом — на корабль и в Ленинград. Да и нам нужно, как можно скорее, прорываться в «Молодежку» — стремительно надвигалась зима, циклоны, словно спущенные Антарктидой с цепи, метались у побережья, и любой из них мог надолго «запечатать» нас в «Мирном». И тогда корабли уйдут без нас, а ведь так хочется домой.
Юрий Михайлович ждал меня, подошел к столу, взял пачку радиограмм и протянул мне:
— Это — вашему экипажу и тебе персонально.
Я стал читать и у меня горло перехватило от волнения.
«Восток», 17 марта, 15 ч 00 мин.=
Москва, объединенный Мячковский авиаотряд=
Москва, Министерство гражданской авиации=
«Молодежная», Шамонтьеву=
НЭС «М. Сомов», Максутову=
ТХ «Эстония», Галкину=
Ленинград, ААНИИ, Короткевичу.
Дорогой Евгений Дмитриевич, настоящий наш друг Женя. Все мы бесконечно благодарны тебе, твоему экипажу, восхищены твоим профессиональным мастерством, инженерным расчетом, мужеством. Твой рекордный полет, посадка на «Востоке» в рекордно экстремальных условиях (давление, высота, температура, абразивность снега будут даны дополнительно) при выполнении санрейса, взлет с плохо подготовленной ВПП (хотя мы трое суток без сна и отдыха старались гладить, брызгать водой, опалять 70-градусный снег огнем факела) — твой подвиг во имя спасения человека будет символом 25-летия «Востока», останется в истории антарктической авиации. Техническая, профессиональная, психологическая, физическая готовность отдельных людей и коллективов к чрезвычайным обстоятельствам будут измеряться и сравниваться с «Полетом Кравченко». Замечательно, что ты грамотно проанализировал погодные условия, технические возможности летательного аппарата, состояние ВПП, мастерство и способности экипажа и принял мгновенно единственно правильное, неповторимое решение, выдал всем короткие ясные команды, при этом соблюдая правило Чкалова: осторожность — лучшая часть мужества.
Твой санрейс останется в памяти полярников Антарктической легендой.
От имени коллектива, преданные тебе друзья — «восточники» Астахов, Парк, Баранов, Головин, Моисеев, Козорез, Морозов, Полянский.
17 марта, АПС Астахов
«Черт подери, как же я мог заказать им километр наледи?! — я почувствовал себя виноватым перед «восточниками». — Ладно, это — наука на будущее». И стал читать дальше:
«Восток», 17 марта 15 ч 25 мин. =
«Мирный», КО Кравченко-
Молодец, Женя, спасибо тебе, всему экипажу за спасение жизни Миши. Извини за ВПП, мы сделали все, что могли. До встречи в следующий сезон за кофе со «Старым Таллином»=
Вэлло=
* * *
«Мирный», Кравченко, Белову, Зусману=
«Восток», Астахову=
НЭС «Михаил Сомов», Максутову-
ТХ «Эстония», Галкину=
Дорогие Евгений Дмитриевич, Валерий Иванович! Сердечно поздравляем вас, экипаж: самолета, участников перелета «Мирный» — «Восток» — «Мирный» с выдающейся победой, удачной посадкой и взлетом со станции «Восток» в неимоверно сложных условиях сверхнизких температур. Это настоящий подвиг, который вы совершили во имя гуманнейшей цели — спасения человеческой жизни. Разрешите от имени участников 26 САЭ, кончающих зимовку в Антарктиде, выразить сердечную благодарность вам, вашим товарищам, отважным летчикам, коллективам станции «Восток», обсерватории «Мирный», обеспечившим этот героический перелет, который станет яркой страницей летописи исследований ледяного континента=
18 марта, Шамонтьев-
* * *
Срочно. НЭС «Михаил Сомов» 18 марта, 01 ч 00 мин. =
Все пункты
Радио срочная 3 пункта 3 адреса
«Мирный» Кравченко, Белову, Зусману=
«Молодежная», Шамонтьеву=
«Восток», Астахову=
Примите, Евгений Дмитриевич, мою сердечную благодарность вам лично, Белову, всему экипажу за этот исключительный беспрецедентный рейс на «Восток». Выражаю мою признательность, благодарность всем руководителям, участникам экспедиции, принимавшим участие в подготовке, осуществлении этого рейса, моя особая благодарность всем, кто готовил ВПП на «Востоке». Зная ваши условия, могу представить, чего вам это стоило. Еще раз всем большое спасибо. Этот рейс войдет в историю советской антарктической экспедиции. Уважением=
18 марта, Максутов-
Я быстро пробежал глазами еще несколько радиограмм. Они пришли от людей, не раз смотревших смерти в глаза, хорошо знающих цену мужеству, героизму и профессионализму. Поэтому более точно, чем они, оценить наш полет невозможно. Казалось бы, я должен быть сейчас горд и счастлив. Но почему этого нет? Почему меня не покидает беспокойство?
Еще раз перелистал радиограммы. И вдруг понял: молчит Москва. Астахов отправил свою радиограмму в министерство, в МОАО, моему прямому руководству, значит, о полете оно уже проинформировано. Но молчит. Вот это молчание меня и беспокоит — я не знаю, что за ним кроется.
— Что-то не так? — Зусман уловил перемену в моем настроении.
— Из Москвы ничего для нас не было?
— Нет. Все радиограммы у тебя.
— Я могу их забрать?
— Да, они же адресованы тебе и экипажу.
— Спасибо, — я бережно сложил радиограммы и спрятал в карман. Значит, я правильно сделал, что не поставил в известность Москву о санрейсе. Оттуда точно бы пришел запрет...
— Я могу чем-то помочь? — Юрий Михайлович, видимо, начал понимать, что уходя на «Восток», мы рисковали не только собой и машиной, но и своим профессиональным будущим. Нарушения остаются нарушениями, и, хотя во всем мире в таких случаях победителей не судят, наших чиновников от авиации эта истина не касалась.
— Если начнется заваруха, — сказал я, — защитите экипаж. Решение на вылет принимал я, мне и отвечать. Пойду к синоптикам и радистам, утром мы улетаем в «Молодежную».
— Хорошо.
Я решил показать экипажу полученные радиограммы, но ничего не говорить о том, что Москва молчит. Если там готовят оргвыводы, то этот удар в спину может самым пагубным образом отразиться на состоянии ребят, а нам еще топать в «Молодежную» 2200 километров. Санрейс не закончен... Но теперь совесть моя чиста, мы вытащили больного с «Востока», и кто бы что ни клал на чашу весов, его жизнь перевесит все. Вот теперь можно отправлять телеграмму в Мячково. Я достал ручку и написал:
Люберцы, Московской, аэропорт Мячково, КО Борисову.
15 марта экипаж в составе — КВС Белое, второй пилот Кузнецов, штурман Игнатов, бортмеханик Маслов, бортрадист Пустохин, командир отряда Кравченко, с участием старшего инженера Колба, прибыли в «Мирный» с целью выполнения срочного санрейса. В санрейсе принял участие старший врач 26-й САЭ Маврицын. 17 марта выполнен санрейс, больной доставлен в «Мирный». 18 марта планирую перелет на «Молодежную».
18 марта, КО Кравченко-
С аэродрома приехал Ларин и доложил, что полоса в порядке, самолет заправлен, остается перед вылетом только прогреть двигатели.
Знает ли наш больной, сколько совершенно незнакомых ему людей, забыв о себе, на морозе и ветрах готовили аэродром, технику, обеспечивая полет? Увидит ли он когда-нибудь этого парня и мужественных ребят из транспортного отряда, выполнявших тяжелейшую работу и боровшихся за его жизнь? И если, как сказали «восточники», этот рейс останется в памяти полярников Антарктической легендой, то имена Ларина, Колба, Маврицына должны быть вписаны в нее наравне с экипажем. Это будет справедливо!
Я вышел из дома. Южный Крест горел не мигая на стылом, иссиня-черном небосводе. Морозный воздух прогнал дрему, которая обволакивала меня в тепле. Пора поднимать экипаж на вылет. В шесть утра я вместе с Зусманом пошел на радиотелефонные переговоры с «Молодежной». Шамонтьев интересовался ходом полета, состоянием больного, временем вылета из «Мирного».
Взволнованная радиограмма пришла и с «Востока». Астахов спрашивал, почему не удается собрать барокамеру. Оказалось, что в спешке, когда выбрасывали груз на ВПП, отдельные ее части остались в машине за раскрытой дверью, чего никто не заметил. Так мы с ними и вернулись назад. Пришлось извиниться за нашу оплошность. Это «разрядило» начавшую накаляться обстановку на станции, где уже стали искать виноватого — того, кто не поднял с полосы эти части и не принес на станцию.
