Вдалеке послышалась сирена милицейского патруля. Я схватил Свиридова за рукав, и мы рванули в обратную сторону.

— Видал! — на бегу говорил я. — Сейчас бы мы с тобой имели бледный вид. Наверняка соседи позвонили, вызвали патруль.

За углом мы остановились.

— Ну, что у тебя такого срочного? — спросил я. — И как это ты случайно оказался неподалеку от дома Владимирова?

— Оказался действительно случайно, — оправдывался Свиридов. — Я здесь живу недалеко. Решил дочку больную проведать. Она на весь день одна оставлена. Мать поехала за бабушкой, та отказалась на городском транспорте к нам ехать. А срочное: некая гражданка в обменный пункт принесла стодолларовую купюру. Кассирша ее стала рассматривать, заметила, что один уголок слегка обожжен. Чуть коричневый. Почти не видно. Мы все обменные пункты предупредили насчет обоженных купюр. Кассирша деньги взяла, адрес гражданки переписала и позвонила нам. Никаноров вызвал меня и велел найти тебя в первую очередь, а потом уже сообщить ментам. Я позвонил в Межинск, мне в гостинице сказали, что ты уехал и вернешься через несколько дней. Времени у меня еще было полчаса свободного, я и решил дочку проведать, вдруг вижу — Батогов собственной персоной! От такого везения малость ошалел и рванул в квартиру… Где бы я тебя искал? А Никаноров насчет выполнения его указаний суровый, сам знаешь…

Рассказ Свиридова звучал вполне правдоподобно, но я все-таки еще сомневался. Как он меня узрел? Что это за везение такое? Но возражать не стал, спросил, где теперь эта купюра и что предпринимает Никаноров?

— Купюра у него. Ждет тебя. И адрес гражданки у шефа. Поехали, Слава! У меня, правда, машины нет, жена взяла, чтобы тещу привезти, но у тебя ведь есть.

— Моя на проспекте стоит. Сейчас посмотрим, не конфисковали еще мою «девятку»?

Мы выглянули из-за угла. Патрульный «уазик» стоял рядом с подъездом дома Владимирова. В нем сидел водитель. Больше никого не было видно.

— Рискнем, — решил я, и мы деловым шагом независимых предпринимателей подошли к машине, сели и тронулись с места. Нас никто не остановил. Через двадцать минут я уже был в кабинете Никанорова.

Банкир встретил меня хмуро, заявил, что дело продвигается медленно, и в связи с появлением обоженной купюры у руководства банка появились подозрения не об уничтожении суммы, а об ограблении вагона. Потом Никаноров упрекнул меня, что до сих пор не получил ни одного вразумительного доклада от моего сыскного агентства. Наконец банкир заявил, что теперь, после появления реального следа, он надеется на более успешные мои действия.

Никаноров вручил мне купюру и добавил, что охрана банка уже успела установить женщину, продавшую купюру. Это — продавщица коммерческого ювелирного магазина Любезнова Анастасия Ильинична.

Я поблагодарил своего нанимателя за помощь и спросил, не пыталась ли охрана выяснить, есть у Владимирова любимая женщина или невеста.

— Мы не выясняли. Это, по-моему, твое дело, — отрезал банкир. — Но ментовская следственная бригада установила, что невеста у него есть. Звать Валентина, отчество Николаевна, фамилия Тимофеева. Адрес тоже имеется. — Он вынул из внутреннего кармана электронную записную книжку и продиктовал: — Ул. Ленсовета…

Я подивился способности финансиста узнавать милицейские секреты, но промолчал. Аккуратно все записал, пообещал выяснить и ретировался, оставив Свиридова в кабинете шефа.

Около трех часов пополудни я подъехал к ювелирному на Московском проспекте. Войдя в магазин, я игнорировал дюжего охранника, который сразу взял меня «на прицел», и, подойдя к прилавку, спросил Анастасию Ильиничну Любезнову.

— Это я, — ответила мне девушка, к которой я обратился.

Я не стал ходить вокруг до около. Надеясь, что официальное следствие еще не знает о купюре, я вынул ее из внутреннего кармана и спросил, как она к ней попала.

К прилавку подошел охранник, начал прислушиваться к нашему разговору.

Анастасия не удивилась и не испугалась. Она спокойно взяла в руки банкноту, осмотрела ее и недоуменно уставилась на меня.

— Что вы имеете в виду? — спросила продавщица.

— Эту банкноту вы сегодня утром продали в обменном пункте напротив кафе «Роза ветров», в магазине «Годива».

— Возможно. Хотя я и не помню, та ли это купюра. Она что — поддельная?

— Нет, купюра подлинная, но происхождение ее, мягко говоря, сомнительное. Она из партии денег, украденных из ЭМЕСК-банка.

Девушка пожала плечами:

— Откуда мне знать, какими деньгами со мной расплачиваются клиенты?

К нам подошел холеный мужчина с перстнем на безымянном пальце.

— Что-нибудь не так, Настенька? — спросил он. — Господин чем-нибудь недоволен?

— Нет, — заверил я. — Господин пребывает в недоумении. Разве вы отпускаете товар за доллары или другую валюту?

— Ни в коем случае, — оскорбился «холеный». — Только за наши отечественные. Цены некоторых товаров, правда, указаны в валюте. Но плата принимается рублями. А в чем дело? И кто вы будете?

— Сотрудник охраны ЭМЕСК-банка Батогов Вячеслав Андреевич, — представился я и показал удостоверение, выданное по моей просьбе Никаноровым.

— Значит, частный сыщик, — констатировал «холеный». — Что же вам угодно?

— Я не частный сыщик, — упрямо возразил я. — Я представляю крупный банк. Вы, очевидно, слышали о взрыве поезда под Межинском?

— Что-то слышал, — осторожно сказал мужчина. — И что же?

— Там была похищена крупная сумма в долларах, принадлежащая нашему банку. До сих пор мы не были уверены, сгорела она во время взрыва или все-таки исчезла. Сегодня утром ваша сотрудница Любезнова Анастасия Ильинична продала в обменном пункте стодолларовую купюру, которая, судя по внешним признакам, происходит из тех денег, которые перевозились в поезде. Меня интересует, откуда она появилась у гражданки Любезновой? Это все, что мне пока нужно выяснить. Надеюсь, вы не в претензии, что мы не сообщили сразу же об этом факте следственным органам?

— В принципе, нам безразлично, сообщили вы следствию или нет, — заявил «холеный». — У нас честный бизнес. Но тем не менее от имени Настеньки и от себя как от директора благодарю вас. Мы, конечно, могли иметь небольшие неприятности в связи с нарушением правил торговли. Настя, объясните господину Батогову, как к вам попала банкнота.

— Да уж будьте так добры! — подхватил я просьбу «холеного».

— Да что же здесь объяснять? — фыркнула продавщица. — Ну, бывает, нарушаем в исключительных случаях. Вчера как раз и был такой случай. Пришла девушка, симпатичная, представительная. Купила сережки, серебряные с камушками. Денег, в смысле рублей, не хватило, попросила взять стодолларовую бумажку. В таких случаях я могу оказать услугу, чтобы не упускать покупателя. Беру валюту, потом сама ее обмениваю и вкладываю в кассу. Банкноту эту я проверила, а что она была обгорелая, не заметила.

— А я пока ни словом не обмолвился о том, что купюра была обгорелая, — заметил я. — Как вы прочли мои мысли?

— Ну ладно, поймали, — разозлилась Настя и покраснела. — Я сама это увидела, но только потом, когда клиентка ушла.

— Клиентка не называла себя?

— С какой стати! — фыркнула продавщица. — Я эту купюру сразу хотела отнести, продать, но замоталась, не успела. Сегодня с утра и пошла, продала.

— И деньги не забыли положить в кассу? — осведомился я.

— Не забыла! А вы что, проверять будете?

— К сожалению, не имею права. Хотя надо бы. Тем не менее попробуйте эту даму описать.

— Да с какой стати? Кто вы такой? — возмутилась продавщица, но меня неожиданно поддержал «холеный»:

— Это действительно важно, Настя. Вспомни клиентку, пожалуйста, — и он многозначительно посмотрел на Любезнову.

— Ну, лет двадцати пяти, с пышными волосами, блондинка, роста примерно как я, то есть метр шестьдесят пять… Да… на левой щеке родинка.

Я вынул фотографию Валентины, которую прихватил с собой, надеясь сделать копию и вернуть владельцу. Показал продавщице: