Бангура — «афрофранцуз», а попросту — араб. Мусульманин. Вырос в одном из пригородов Лиона, где еще не поджигают машины и автобусы. Но, как и повсюду во Франции, все обитатели пригорода с французскими паспортами уже требуют от коренных французов одного: «Вы нам тут позволили жить? Дакор, а теперь платите за наше содержание здесь, но мы все равно к «вам ходить» не станем!» Рэп, торговля наркотиками, мелкий рэкет, пьяные ночные гонки на угнанных «тачках», приводы в районный комиссариат и бесконечные воспитательные беседы. Впереди — тюрьма. Но случайно разговорился в центре по работе с «трудными» подростками со старым легионером… Сегодня — водитель грузовика.
Бабицкий — еврей. Иудей. Сын советских эмигрантов — «отказников» семидесятых годов прошлого века. Вырос в секторе Газа в Израиле. Родители отпустили мальчика поучиться чему-нибудь путному в Париж. Там, на параде 14 июля, он увидел легионеров. И вместо того чтобы стать приличным человеком — юристом или врачом, через пару дней вместо занятий отправился на призывный пункт в форт Де-Ноге под Парижем. Служил во Втором парашютном полку. Во время высадки на Берег Слоновой Кости был ранен. Теперь занимается призывниками в парижском округе.
Изабегович — боснийский серб. Православный. Во время гражданской войны на Балканах хорватский снайпер «завалил» его младшую сестренку. Если бы не своевременная помощь легионеров-медиков, девочка бы умерла. После этого, как по обету, вступил в легион. Служил в разных «горячих точках», а сейчас работает фельдшером в одном из гарнизонов.
Пономарев — русский. Православный. Образование среднее, художественное. Отслужил в российском десанте два года. Вернулся домой в провинцию. Перспектива? Мелкий бизнес «купи-продай», ОМОН или ЧОП — с палкой стоять, а в выходные валяться на диване и смотреть телик… Работал на стройке. Со второй попытки вступил в легион. Направлен во Второй парашютный. Служил хорошо. Сегодня — главный художник журнала легиона.
И так весь список в семь тысяч человек…
Современные легионеры делятся на две категории: одни — это те, кто использует службу как трамплин в гражданскую жизнь. Это — прагматики, если не сказать циники. Но их — меньшинство. Интересно, но, по мнению французских офицеров, — это в основном их соотечественники-французы. Обычно такие уходят сразу по истечении пятилетнего срока первого контракта. Или дезертируют еще раньше.
Вторая категория — это те, кто считает легион своей новой семьей. Таких — большинство. Это — иностранцы. Хотя, казалось бы, должно быть все наоборот. Человеку из России, СНГ и прочих, оставленных без «десерта» в виде членства в Евросоюзе, не говоря о выходцах с Ближнего Востока, из Африки, Латинской Америки или Азии, так проще стать настоящими «европейцами», получить «папье» — документы на право проживания в «цивилизованном мире» и пользование его привилегиями. И не нужно будет давать взятки чиновникам, врачам, полицейским, а на выборах не задействуют «административный ресурс». Богатые за свою красивую жизнь платят такие налоги, что это дает бедным возможность вполне сносно существовать и не очень сильно роптать. Обеспечены свобода передвижений, качественное медобслуживание, экологически чистые продукты питания, уважение к личности, презумпция невиновности и так далее, то есть все то, что удерживает наших соотечественников от возвращения в Россию, несмотря на ностальгические всхлипы из-за «отсутствия березок» и душевного общения, когда и поговорить «тут» не с кем…
И все же по «зову сердца», а не подзаработать, в Иностранный легион сегодня приходят именно те, кому дома живется несладко. И остаются в нем надолго. А поселившись на этом «острове», вовсе не спешат покидать его, потому что легион — это свой мир, весьма отличающийся от того, что мы называем Западом. Раньше все было иначе. В легион вступали, например, из-за вопросов чести — понятия, окончательно исчезнувшего в наше время. Легионер, впоследствии советский писатель Виктор Финк, в книге «Иностранный Легион (Роман в 13 новеллах)», описывает один из обычных окопных будней, когда был убит его сослуживец: случайный снаряд вырвал сержанту Борегару живот.
««Длинного сержанта», как его прозвали в роте, любили… Правда, он ни с кем не был близок в роте. Правда, создавалось иногда впечатление, будто он смотрит на всех свысока. Но он никогда ни на кого не кричал. Он не только не придирался, но даже умел относиться к солдату внимательно и снисходительно. Однажды во время длительного перехода он увидел, что Рабиновичу тяжело, и сам понес его ранец. Никакой сержант не сделал бы этого…» На груди мертвого сержанта товарищи нашли кожаный мешочек, в котором лежали алюминиевая пластинка с порядковым номером, воинская книжка и письмо в конверте, завернутое в бумагу с надписью: «Отправить по адресу после моей смерти». Письмо предназначено графине Марии Терезе фон Эрлангебург. Конверт был плохо запечатан. Особо не церемонясь, один из легионеров зачитывает его товарищам, переводя с немецкого: «Я понял, что не застрахован от неприятных неожиданностей, и ушел в Иностранный легион. Для людей чести, которые хотят похоронить свое прошлое, нет лучшего кладбища, чем Легион, его суровая дисциплина военной каторги и его жизнь, исполненная трудностей, лишений и военных опасностей. Я пришел сюда в поисках смерти или успокоения…»
Немецкий аристократ поступает матросом на грузовой пароход в Киле. «…По пути в Сидней на корабле скончался матрос, бездомный бродяга. У берегов Тасмании мы бросили в море его труп. Документы покойного подлежали передаче консулу его страны. Младший помощник капитана отдал их мне взамен на мои и согласился за бутылку рома сделать подчистку в судовой роли…»
За десять лет до описываемых событий мать получает извещение от немецкого консула в Сиднее, что ее сын Фридрих Иоганн Лоренц Альберт, граф фон Эрлангебург скончался от тропической лихорадки на корабле «Вести» и тело его, по морскому обычаю, брошено в море. В действительности, матрос Борегар бороздит море от Сиднея до Саутгемптона, ходит на невольничьих шхунах из Джибути в Йемен, на фелюгах контрабандистов из Трапезунда в Батум.
А затем вступает в Иностранный легион. Уход из общества молодого графа был вызван отнюдь не несчастной любовью, а вопросом чести. Посмертное письмо было, оказывается, адресовано матери:
«…Я не мог сказать отцу, что моя мать взяла любовника, что она выбрала для этой роли товарища моих детских игр и что она оплачивает его услуги фамильными драгоценностями. Я не мог сказать ему этого. Я ушел из дому. Я ушел из жизни, из нашей жизни и, главным образом, из Вашей…»
Легионеры начинают скучать: мама, пусть и графиня, но все-таки это не интрига с женщиной… И оживляются лишь тогда, когда узнают, что любовника матери покойный сержант встречает в легионе.
«…B форт Аман-Ислам, где стояла моя рота, стали прибывать из штаба полка казенные пакеты, написанные мучительно знакомым почерком. Случайно я узнал, что почерк принадлежал новому сержанту-мажору Планьоли. Через три месяца, захватив полковую кассу, сержант-мажор исчез».
Фамилия Планьоли была вымышленной. В действительности, это был немец-аристократ. Он бежал к туарегам и стал организовывать их налеты на форты и обозы легиона. За ним начинается охота. Однажды автор письма встречается с ним один на один. В момент чтения этого эпизода ветераны марокканской кампании вспоминают ту стычку: «Борегар вложил этому молодчику Планьоли штык в живот, как в ножны, а Планьоли поместил в него шесть пуль, как на призовой стрельбе». Оба заклятых врага выживают. Командир полка в Сиди-Бель-Аббесе приговаривает перебежчика к расстрелу, но предатель обращается с помилованием к президенту Республики. Срок истекает, и казнь назначают на утро. Честь расстрелять предателя предоставляют Борегару и его полувзводу. Приговоренный ведет себя трусливо: плачет и извивается в ногах расстрельной команды. Молит о пощаде, даже допускает, чтобы ему завязали глаза, это уж совсем нонсенс…
