Смотреть на лица в ходе подобных диалогов для меня сущее наслаждение. Подозреваю, что это входит в число моих экзистенциальных ценностей. Чело собеседницы прошло все стадии анаэробного брожения и под конец моего экскурса выглядело весьма и весьма не свежо. Мучительный ком слипшихся слов, возражений, контрдоводов забил танины дыхательные пути, чтобы в итоге выпростаться наружу селем междометийных нечистот. Она очень многое хотела сказать, она готова была разорвать себе когтями грудь, как задыхающийся астматик, чтобы выпустить наружу свое мнение, свое слово, свою мысль… Мы могли бы прекрасно, увлекательно поспорить, порассуждать, ведь не претендую же я на окончательную правоту, мать-перемать… Но хорошего, оживляющего воображение спора не получилось. Таню примитивно вырвало нерожденными словами. Она умела говорить, но неумела разговаривать. Это были звуки и клубок искалеченных жестов. Человек, давящийся речью и не понимающий сам себя, выглядит унизительно. Меня засыпало ее «Ну-у-у…», «Типа как…», «Как бы…», «Вообще-то…», «Как объяснить-то?..» Фи!

Но главный подарок я заготовил для финального аккорда. Я спросил:

— Татьяна, ты как верующая, как крещеная православная женщина вообще не имеешь права связываться с гороскопами. Церковь строго порицает астрологию и расценивает ее как богопротивную языческую ересь. Что же теперь с этим делать? Как совместить?

— А че? Не, ну а че, ведь ниче же… Ведь многие… и ниче, нормально.

— Вот мне, например, как неверующему прислушиваться к гороскопам и руководствоваться ими не заказано. Но ты-то под иной юрисдикцией, так сказать. У тебя есть правила, они прописаны в цитируемых источниках и их надлежит придерживаться. С меня бог спросит, но с тебя он спросит вдвойне. Как с этим жить-то будешь?

Не произошло чуда и на этот раз. Я снова утонул в ее эканьях, бэканьях, «понимаешь», «как бы».

А теперь вдумайтесь: Таня на что-то в этой жизни рассчитывает. Таня хочет уважения/признания, не последнего места в обществе. Таня хочет мужика, Таня хочет хорошего толкового мужа для создания добротной семьи. Таня хочет достатка и благоденствия. Единственное, чего Таня не хочет, это задуматься, а достойна ли она всего этого. Живет и мыслит ли она так, чтобы претендовать на все это. Я люблю пофантазировать, без фантазий мир вокруг съеживается до размеров туалета. Давайте пофантазируем вместе. Давайте представим Таню при коммунизме, при коммунизме в широчайшем значении данного слова. Это не просто общественная формация, это Вселенная, где нарушены все главные законы развития: энергия не рассеивается, а только накапливается, материальные объекты создать гораздо проще, чем уничтожить, а все двигатели исключительно вечные. Ах да, еще один момент: для всего этого ничего не надо делать, ничто из вышеуказанного не требует затрат и усилий. От человека в этой Вселенной требуется единственное — максимально эффективно потреблять и расходовать сыплющиеся сверху блага. Такой вот однобокий коммунизм; что-то типа рая. Что бы она делала в таком мире? Отвечаю: она бы его уничтожила. Жить достойно, широко и сильно надо уметь. Это требует особого сознания, особого полета, это требует креативности, в конце концов. Плебейский, захлебывающийся сам в себе ум не справится с такой задачей. Для этого надо быть внутренне богаче, для этого надо быть хотя бы немножко творцом и преобразователем, нравственно и ментально дорасти до уровня, вытащить себя за скальп из трясины, как барон Мюнхгаузен. Быть адекватным надо, вот что! Латинское «adaequatus» означает именно «приравненный», «соразмерный», «соотносимый». Если и был на Земле Золотой Век, то загубили его такие вот Тани. Ими двигало желание хапать, но они со своим скудоумием не знали, что с этим делать и как распорядиться нахапанным. Они не были адекватны своим аппетитам. Совершенный изобилующий мир разорвало, как выхлопную трубу, забитую картофелиной. Рай был по халатности разрушен, а замашки остались те же. Нытье, претензии и жалобы на судьбу-злодейку раздаются то тут, то там. Скажите, вы хоть раз встречали безвольного, слабого человека, который бы честно признал: «Я живу ровно настолько хорошо, насколько заслужил своей головой»? Я — нет. Исключение составляют знакомые мне деревенские жители, опустившиеся до состояния сивушной комы. Они так напрямую и заявляют: работать не хотим, денег не хотим, жить лучше не хотим, а на стакан самогона при любом строе наскребем. И их все устраивает. Но это единичные случаи, это редчайшие ископаемые, которые так и остались в раю, ибо рай неизбывно у них в душе.

С тех пор как я стал активно узнавать людей и присматриваться к тем, кто меня окружает в этой жизни, я засыпаю с просьбой к небу: «Лишь бы не было войны». Мирное время худо-бедно стерпит глупость, переварит, спустит на тормозах. Но мне страшно подумать, что будет, случись война или вообще какая-нибудь катастрофа. В экстремальных, пограничных ситуациях в зависимость от идиотизма и тупости попадут чьи-то жизни, иногда исчисляемые тысячами. В мирное время от глупых людей вред чаще абстрактен, не фатален, но в ситуациях «или-или» чья-то недалекость соберет жуткий кровавый урожай.

Ира вертит в руках коробок спичек.

— О! А хочешь, я погадаю? — осеняет ее ни с того, ни с сего.

— Изволь, Ирочка, погадай, — не возражаю я. — На что гадать будем? На изменение индекса РТС?

— На меня и тебя.

— А поконкретнее?

— На то, кто к кому питает больше симпатии.

Ира извлекает из коробка две спички. Втыкает их в щель между внешним каркасом и выдвижной частью. Спички торчат чуткими антеннами, розовея головками.

— Вот эта, — Ира указывает на ближнюю ко мне спичку, — ты. А вот эта — я.

— Похоже.

— Что?

— Я говорю, похоже на нас. Только в такой же степени деревянные люди могут относиться к гаданиям серьезно.

С непроницаемым лицом, как физик-ядерщик в лаборатории, Ира запаливает обе спички. Огонь брызгает двумя серными минифейерверками, а потом лениво сползает по спичкам, то едва теплясь, то вспухая маленькими волнами. Спичка, ассоциируемая с Ирой, начинает своей выжженной частью скрючиваться в сторону моей спички, которая сохраняет строгую устремленность в потолок. Комочки пламени, достигнув коробка, издыхают. Ирин спичечный индикатор после выгорания сильно повело в сторону моего, что особенно заметно на фоне сохраненной прямизны последнего.

— Ой, — озадаченно роняет Ирочка. — Тут получается, что ты мне симпатичен больше, чем я тебе.

Ее лицо растерянно. Спички торчат обугленными рогульками из коробка. Но так быть не должно, так быть не может! С какой это стати я ему нравлюсь меньше, чем он мне? Эксперимент считать неудачным и нерепрезентативным!

Я-то прекрасно понимаю, что ее Приоритет Противодействия жаждет незамедлительной сатисфакции, и ради интереса бросаю спасательный круг.

— Ирочка, а ты вообще в это веришь?

— А? Ой, да ну что ты! — Она машет на меня рукой и облегченно смеется. — Это же несерьезно. Так, забавы ради.

Из чего я сделал вывод, что Женский Приоритет Противодействия превалирует по силе, даже если женщина склонна к суевериям.

На заре Филиного знакомства с Наташей Германовой мы с ним были приглашены в гости к ней и ее компаньонке по аренде жилья Эле. По дороге от метро до дома мороз окончательно догрыз нежные Наташины ручки и стал ощутимо портить ей настроение.

— Надень мои перчатки, Наташ, — предложил Филя.

— Э-э-э, нет! — не согласилась она, качая головой. — Ты разве не в курсе, что с чужой одежды можно нацеплять всяких плохих привычек? И вообще подточить собственное биополе?

— Да-да, — подхватывает Эля — Нельзя этого делать. Я даже много всяких таких историй знаю.

Я иду и молчу. Мне жгуче стыдно за моего друга Филиппа, что он пришел на встречу с девушкой, а сам не ведает таких элементарных вещей. Что за бестактность, елкина мать?! Срамотища какая!

Ты бы еще ей свои подштанники предложил, в самом-то деле! (Ладно, это я так… С недавних пор мы с ним загорелись идеей: научиться думать и изъясняться, как женщины. Вот и упражняюсь).