А. Блок

Как-то раз в одной из съемных квартир мой глаз упал на книгу рассказов Всеволода Михайловича Гаршина. Заинтересовала она не тем, что я пока не был знаком с его творчеством, а тем, что сюжеты его произведений изрядно поиспарились во время долгих исканий себя. Кроме того, книга выглядела как молоденькая, худенькая девчушка в новеньком бирюзовом платьице, к которой я не мог не протянуть свои ручищи. Таким образом, было решено, чем занять вечер того дня.

Погрузив себя в объятия мягкого кресла, я открыл первую страницу. Как сейчас помню, тот сборник рассказов начинался с произведения «Четвертый день» (оно интересно по сути, но мало «пригодно» для нашего повествования, захотите — прочитаете сами). Вслед за ним шло «Происшествие». Возможно, оно не такое сильное, как, скажем, «Встреча», но рассказ этот изрядно потряс мое воображение. И я собираюсь донести децибелы моего потрясения до вас.

«Из песни слов не выкинешь». Слова этой «песни» были написаны в 1878 году (за 100 лет до моего рождения и за 128 лет до рождения того, что вы сейчас читаете). Поэтому не хочу думать, что будут упреки в том, что я, дескать, обижен на судьбу-злодейку, которая на виражах жизни подсовывала «не тех» женщин, и теперь я тут все это выливаю. Я ценю жизнь, я восхищаюсь женщинами, потому что сформированная модель их поведения с XIX века не изменилась (а «постоянство — признак мастерства», так ведь?), и отрадно понимать, что Гаршиным на 15 страницах текста написан краткий экскурс в глубь женской натуры. Однако основной акцент ставится не на модель поведения, а на вопиющий образ мысли, который доводит себя до самоистязания, до непонимания своих собственных поступков, что приводит к апатии.

Занимательно и то, что образ женщины (главной героини) нарисован мужчиной, чья психология испокон веков кардинально отличалась от женской, и сегодня не проходит и дня, когда мужское мышление обязательно противопоставят женскому.

Напрягаю память, пытаясь вспомнить что-либо подобное у ав-торов-женщин, — произведения, где более-менее известной писательницей метко прорисована гистограмма мужского мировосприятия. Подскажете? Буду признателен!

А пока хочу вас «закидать» цитатами мастера слова и ловца человеческих душ (по определению А. М. Горького). «Лица почти героического, изумительной искренности и живого сосуда великой любви». Все части располагаю в полном соответствии с тем, как они помещены в тексте у Гаршина (возможно, и буду вставлять свои 5 копеек, но обещаю — без излишнего усердия, чтобы дать вам насладиться величием мудрого человека):

«Мне хочется остановиться, удержаться за что-нибудь, хоть за соломинку, но у меня нети соломинки. Лгу я, есть она у меня! И даже не соломинка, а быть может, что-то понадежнее, но я сама до того опустилась, что не хочу протянуть руку, чтобы схватиться за опору».

Далее героиня рассказывает про ту самую «опору» — молодого человека, который «не представлял ничего особенного, кроме разве какой-то добродушной болтливости». Она познакомилась с ним во время прогулки в Летнем саду.

Потом была их встреча, он, почувствовав ее холодность (а может быть, замешательство), ушел, потом терзался, пил, и как-то раз пьяным пришел к ней, но она, как и следовало ожидать, ушла на прогулку, оставив его, заснувшего, в комнате. Привожу «занимательные» размышления героини:

«Он совсем погибает. Что мне делать, чтобы поддержать его? Могу ли я изменить свои отношения к нему? Ах, все в моей душе, вся моя внутренность горит. Я не знаю сама, почему я не хочу воспользоваться случаем бросить эту ужасную жизнь, освободиться от кошмара. Если бы я вышла за него? Новая жизнь, новые надежды… Разве то чувство жалости, которое я все-таки чувствую к нему, не может перейти в любовь?»

И тотчас одергивает себя:

«Ах, нет! Теперь он готов лизать мои руки, а тогда… тогда он придавит меня ногою и скажет: "А! Ты еще сопротивлялась, презренная тварь! Презирала меня!" Скажет ли он это? Я думаю, что скажет».

Более странного образа мысли придумать сложно, самое страшное — в нем нет надежды на хорошее…

Смотрим далее:

«Господи, что я сделала такого, что еще при жизни меня следовало бросить в ад? Разве не хуже всякого ада то, что я переживаю?»

Я считаю, что истребила себя!

Потом героиня решается принять приглашение на именины и отправляется, практически с порога начинается диалог:

«— Благодарю вас, что пришли.

— Зачем вы звали меня? — спросила я.

— Боже мой, неужели вы не знаете, что значит для меня видеть вас! Впрочем, этот разговор для вас неприятен…».

И правда, неужели вы не знаете?..

Оказалось, что вовсе не именины были поводом их встречи, он придумал это, чтобы перед своим «отъездом» увидеться с ней в последний раз. А голос его дрожал, и он не скрывал своей нервозности, не сдерживал эмоций.

«Мне стало невыразимо жалко его. Справедливо ли все то дурное, что я чувствовала против него? За что я так грубо и резко оттолкнула его? Но теперь уже поздно сожалеть».

И он ее отпускает. Она спускалась вниз по лестнице, а «сердце ныло пуще прежнего». Последний кусок рассказа сознательно оставляю без комментариев — не имею права трогать нечистыми руками чистые чувства человека. Читайте, думайте вместе с Всеволодом Михайловичем Гаршиным:

«Пусть он едет и забудет меня. Останусь доживать свой век. Довольно сентиментальничать. Пойду домой. Я прибавила шага и думала уже о том, какое платье надену и куда отправлюсь на сегодняшний вечер. Вот и кончен мой роман, маленькая задержка на скользком пути! Теперь покачусь свободно, без задержек, все ниже и ниже. "Да ведь он теперь стреляется!" — вдруг закричало что-то у меня внутри. Я остановилась, как вкопанная; в глазах у меня потемнело, по спине побежали мурашки, дыхание захватило… Да, он теперь убивает себя! Он захлопнул ящик — это он револьвер рассматривал. Письмо писал… В последний раз… Бежать! Быть может, еще успею. Господи, удержи его! Господи, оставь его мне! Смертельный, неиспытанный ужас охватил меня. Я бежала назад, как безумная, налетая на прохожих. Не помню, как я взбежала по лестнице. Помню только глупое лицо чухонки, впустившей меня, помню длинный темный коридор со множеством дверей, помню, как я кинулась к его двери. И когда я схватилась за ее ручку, за дверью раздался выстрел. Отовсюду выскочили люди, бешено завертелись вокруг меня, вместе с коридором, дверьми, стенами. И я упала… и в моей голове тоже все завертелось и исчезло».

Уж сколько раз мы охали над тем, что каждый прожитый день к вечеру так и стремится взорвать наш мозг бесчисленными вопросами: «Почему же так?» Надеюсь — нет, я верю, — что хотя бы 40 % нашего, российского, общества тоже не может найти на них ответы. Да, мы не мудры, как наши родители, которые постоянно корректируют наше восприятие, но мы пытаемся стать умнее, чтобы не подвергаться корректировкам, хотя… нет предела совершенству! Ну что вы скажете, например, на это (диалог в интернете):

Филипп 23 апреля в 20:56

Еду на днях в метро, сижу, рядом со мной свободное место, напротив еще одно, захотят мама с дочкой (дочке примерно 25 лет), мама садится рядом со мной и говорит: «Леночка, вон напротив садись!» Леночка садится, я встаю и говорю Лене: «Да садитесь на мое место!» она говорит: «Нет!» Я присаживаюсь обратно со словами: «Ну ладно, нет, так нет!»

Вот и тебе тоже говорю: «Ну нет, так нет!»

Ирина 23 апреля 2007 в 20:58

А ты еще и невоспитанный.

Филипп 23 апреля 2007 в 20:59

В чем моя невоспитанность? В том, что она отказалась?

Ирина 23 апреля 2007 в 21:07

Это была шутка такая.

Филипп 23 апреля 2007 в 21:11

(смеюсь) Прикольная шутка! Я столько раз сталкивался с ситуацией, когда девушка хочет сказать: «Да!», но говорит: «Нет!». Кто ее этому научил?

Ирина 23 апреля 2007 в 21:16

Ну, смотря как ты это сказал, может быть, это выглядело как одолжение, т. е. она почувствовала недоброе.

Филипп 23 апреля 2007 в 21:19