— Не знаю, — продолжая точить, сказал Щукин. — Вроде как не принято, но и не запрещено. У меня, вообще-то, занимались как-то две девчонки. Не хотим, сказали, учиться готовить и шить… А я чего, хотите — так хотите, занимайтесь, места всем хватит. Так из-за этого в школе такой скандал был, Сафронова отчислить грозилась, а по мне, так чем нравится заниматься, то и делай. Девчонки эти, кстати, умницы были, получше многих парней работали. Сафронова позлилась, позлилась и отступила, время-то не советское, а те еще в суд на нее хотели подать. Так-то вот.
— Пал Палыч, — конфузясь, сказал Готов, — помогли бы Вы мне штучку одну выточить на станке.
— Выточим, без проблем, размеры запиши только, — бодро согласился Щукин, даже не поинтересовавшись, что это за «штучка».
Готов взял с верстака драчевый напильник и встал в позу волгоградской скульптуры Родина-мать.
— Шибануть бы этой бадангой кому-нибудь по башке! — сказал он.
— Ха! Зачем это еще? — засмеялся Щукин.
— А так, просто! — шутил Готов.
Щукин сдунул блестящую пыль с бывшей заготовки и протянул оба ключа Готову.
— Спасибо, Пал Палыч, — поклонился Готов, — век не забуду. Премного… Сколько я Вам должен?
— Что Вы, что Вы? — весело замахал руками Щукин. — Ничего не надо. Придумали тоже…
— Еще раз большое человеческое спасибо!
Готову стало приятно благодарить добродушного старичка. Слезы умиления чуть не брызнули из глаз, хотелось расцеловать эту блестящую лысину, обнять: как все-таки мало хороших людей на свете. Вот что почувствовал Готов.
Пронзительный скрежет металла заставил коллег обернуться. Звук исходил от токарного станка. Около него суетился подросток, судорожно искал кнопку остановки. Щукин с Готовым подбежали к станку. Трудовик ловким движением выключил машину.
— Ну, что у тебя тут, Саша? — спросил он ученика.
— Не знаю, — беспечно пожал плечами школьник.
— Аккуратней надо. Давай все сначала.
— Дак, не знаю, он че-то заорал, — сказал ученик и стал доставать из патрона деталь. — Пал Палыч, я, кажется, резец сломал.
Ученик вывернул резец из резцедержателя и, виновато улыбаясь, отдал трудовику. Вероятно, восьмиклассник ожидал, что преподаватель даст ему другой и можно будет смело продолжить работу, но не тут-то было.
Щукин с минуту разглядывал резец, потом резко подпрыгнул и с силой швырнул в коробку с инструментами.
— Су-у-у-ка!!! — заорал он и схватил испугавшегося парня за грудки. — Урод!!! Ты знаешь, сколько он стоит?!! Я тебе сейчас сикир башка сделаю!!!
Повалив ученика на верстак, Щукин занес над его головой молоток:
— А-а-а-а-а!!! О-о-а-а-а!!! Убью, сволочь!!!
Он бросил молоток в стеклянный стенд, осколки стекла разлетелись по мастерской. Юноша, которому только что чуть не размозжили голову, дрожал от страха. Преподаватель труда метался из стороны в сторону, швырял металлические предметы, переворачивал ящики со спиралевидной стружкой, кричал и рычал.
Готов прикрыл голову руками и вышел из слесарной мастерской от греха подальше.
Разговор после урока
— Бочкарев, останься, — попросил Готов ученика по окончании урока, когда основная часть класса вышла в коридор. — Садись, разговор есть.
Бочкарев сел. Готов оперся руками на стол и сказал:
— Валера, ты умный мальчик. Очень способный, настойчивый. Но не ладится почему-то у тебя с историей. Мне не хотелось бы вот так взять и поставить тебе двойку за четверть, хотя имею полное право и, наверно, буду вынужден. Давай посмотрим, что у тебя по другим предметам.
Готов открыл журнал:
— Вот, физкультура — отлично, труды — пять, литература — четыре, русский… где, где… русский — три. Неплохие, на мой взгляд, оценки. Ты кем хочешь стать?
— Не знаю, — ковыряя в носу, ответил Валера, — после девятого в какое-нибудь училище, а там посмотрим: в институт или в армию.
— Выбор училищ в нашем городе невелик: зооветтехникум и механический, в педку ты не захочешь. Институт, насколько я знаю, только вечерний: бухгалтера и автомобильное хозяйство. Чтобы получить хорошее образование, в область ехать надо или в Москву. Хочешь в Москву?
— Можно.
— Могу устроить, у меня профессор знакомый в МГУ работает.
— Это из-за которого самолет разбился?
— Да… а ты откуда знаешь? А-а-а, вспомнил? Молодец.
Учитель с прищуром посмотрел на Бочкарева, шутливо погрозил пальцем и тяжело вздохнул:
— Знаешь, мне, наверно, придется уволиться. Тяжело работать. Видел, как ребята ко мне относятся? Доску парафином измажут и ржут, как лошадки, или полный рот жвачки наберут, как хомяк орешков, и щелкают пузыри. Сам, небось, тоже смеялся?
— Нет, что Вы, я никогда.
— Да ладно врать-то, — притворился обиженным Готов, — все в школе меня ненавидят, даже техничка.
— Некоторым Вы нравитесь. Мне нравится у Вас на уроках.
— Дай Бог, дай Бог. Ты видел когда-нибудь старинные карты?
— Нет, — сказал Бочкарев.
— Знаешь, я очень давно коллекционирую старинные карты. Не игральные, нет, настоящие. Хочешь посмотреть?
— Хочу.
— Заходи ко мне, когда время будет, покажу.
— Хорошо. Рудольф Вениаминович, я на тренировку опаздываю, а мне еще надо за молоком забежать, — засуетился Бочкарев.
— Да, извини, сейчас я тебя отпущу. Просьба к тебе есть. Как сказать, чтобы лучше понял ты меня? Рассказывай иногда, что обо мне твои товарищи говорят. Какие слухи обо мне ходят. Подлянку если кто готовит, предупреди. Может, кто из парней противозаконным или аморальным занимается. Про девчонок рассказывай.
— Стучать, что ли? — испуганно спросил Бочкарев.
Готов покачал головой.
— Почему сразу стучать? Это не стукачество называется. От российской круговой поруки все беды в нашей стране. В США если человек обратился в полицию с заявлением, что сосед налоги не платит или собаку без намордника выгуливает, к национальному герою приравнивается. А ты сразу: «стучать». Не стучать, а докладывать. Мы же друзья, должны помогать друг другу. Я вот гарантирую тебе «пять» по истории отечества. Карты покажу. Поможешь мне?
— Не знаю…
— Началось в деревне утро. Соглашайся, никто ничего не узнает. Пойми, я не хочу угрожать. Пусть между нами останутся теплые дружеские отношения. Ты же хочешь в МГУ учиться?
— Дык, особо никто не говорит ничего.
— Перестань, мы же взрослые люди. Оба знаем, что говорят.
— А че я сразу?
Учитель встал у окна и протер очки. На улице шел мелкий дождь. К мусорным контейнерам подъехал мусоровоз, освобождать от содержимого. Промокшая болонка, с грязными лапами, крутилась возле двух беседующих женщин, стоящих под козырьком подъезда. Низко над домами пролетел газпромовский вертолет.
— Валера, я не прошу от тебя многого. Помогая мне, ты помогаешь, в первую очередь, себе. Если ты откажешься, я расценю это как предательство и нашей дружбе конец.
— Если пацаны узнают, убьют.
— Не убьют, доверься. Одноклассники приходят и уходят, а друзья остаются. У тебя нет выбора. Решай, считаю до трех, раз… два…
— Я не хочу. Пусть кто-нибудь другой.
— Упрямый ты! — нахмурил брови учитель. — Зачем строишь из себя пионера-героя?! От тебя, Бочкарев, не ожидал я такого. Просмотра карт ты уже лишился. МГУ просрал. Я бы землю носом рыл, если бы мне в свое время такие радужные перспективы предлагали. Упустил ты свой шанс.
— Нужен мне Ваш шанс, — почесывая затылок, процедил Бочкарев.
— Ах ты, гаденыш! Придется записать тебя в черную книжечку. Посмотрите на него, не хочет он, видите ли. А кому хочется? Мне? Ты еще приползешь, когда встанет вопрос об отчислении. Распинаюсь тут перед ним. Срок — один день. Не одумаешься, пинай себя. Завтра продолжим базар. Понял?
— Понял, — открывая дверь, сказал Бочкарев.
— Пшел!
Собирая вещи, Готов плюнул в центр класса.
— Сосунки, — тихо сказал он.
Школьная рок-группа
На сцене актового зала репетировала школьная рок-группа. Ритм гитарист пел в микрофон. Второй гитарист играл соло. Басист, причудливо кривляясь, пытался изобразить слэп, лупя со всей силы по струнам большим пальцем правой руки. Ударник молотил по барабанам самодельными палочками. Исполняли песню «Молодость» из репертуара группы «Чиж и К».