— Козел он! — махнул рукой Саня.

— …Непосредственному начальнику выгодно, чтобы вы поменьше думали, побольше работали и понятия не имели, каким образом этот начальник наживает себе капитальчик.

— А причем тут философия? — хохотнул Саня.

— Притом, что философия — такая наука, которая помогает власть имущим наживаться на вашем горбу.

— Это как?

— А так, ученые философы, типа меня, размышляют не о смысле жизни, как полагают идиоты, а разрабатывают идеи, концепции, руководства к действию: каким образом слесаря Саню и ему подобных облапошить. И обязательно на законных основаниях.

— Так ты, стало бать, гад? — засмеялся слесарь сантехник. — Чего тогда сам не шибко живешь? Говорить мы все можем.

— Нет, не все! — парировал Готов. — Живу я не шибко, как Вы изволили выразиться, потому что свои идеи в жизнь не воплощаю, только разрабатываю. Их воплощают другие.

— И зачем это тебе? Сам не поимею, так другим пакость сделаю, да?

— Совершенно верно. Просто я хочу, чтобы тупой народ утонул в собственном говне. Чтобы водкой до безумия упился. Вас от нормальных людей изолировать надо.

— Раньше, — мечтательно сказал сантехник, — на любого прораба или инженеришку махом управу бы нашли. Эти уроды, ха-ха, по 120 рублей получали, а я 350, плюс шабашки, а теперь вон, поди-ка, коттеджей понастроили. А все за счет…

— Вот именно, — перебил Готов. — Именно об этом я и говорю. Одни философы социализм придумали, другие капитализм… Надежды первых не оправдались, больше лафы для пролетария не будет. А Вы говорите: не нужна философия.

— Да, сейчас без всякой философии воруют, — возразил Саня.

— Думайте, как хотите…

— Готово, — недослушал сантехник. — С тебя, профессор, полтинник.

Печально улыбнувшись, Готов спросил:

— С какой стати, дорогой, может, еще чайком напоить? Я заказ через ЖКО делал и уж, если придется, то платить явно не Вам буду.

— Э-э-э-э, погоди, я ж тебе прокладки поменял, импортные поставил.

— Меня не интересуют какие-то там прокладки, в моем понимании прокладки это… хм… Мне важно, чтобы работал кран и бачок.

— Вот те на. Я мог вообще не прийти. Гони, профессор, полтинник, ничо не знаю.

Готов поправил очки средним пальцем:

— Детский сад, штаны на лямках. Неужели я так витиевато объясняю? Никакой полтинник Вы не получите.

— Дык, это у меня шабашка.

— Вы в ЖКО работаете?

— В ЖКО.

— Я заказ туда делал?

— Ну.

— Баранки изгинаю. Вы мне товарный чек можете выписать?

— Какой чек? — захлопал глазами Саня.

Воздух накалился до предела. Готов тяжело выдохнул.

— Как в магазине…

— Ну?

— Хватит дуру гнать, — нервно процедил Готов. — Вы, мил человек, зарплату получаете, а за одну работу дважды не платят. Ишь, чего захотел: и на елку влезть, и рыбку съесть, и чтоб арбузами не завалило. Я с вашим братом разговаривать умею. Калосфера! Быдлопарк!

— Ты не прав, профессор, — слесарь-сантехник тоже завелся, — это если б по заказу, так ты б меня месяц ждал, а я через неделю пришел, работу бросил. Вертай обратно прокладки импортные, а за бачок хоть тридцать рублей давай.

— Забирайте свои прокладки, но сперва я позвоню к Вам на работу, и мы все выясним.

— Ты чего, с дуба рухнул, причем работа? Я ж по-человечески к тебе. Сейчас мужиков позову, быстро морду тебе…

Слесарь не успел договорить, открыл в растерянности рот. Готов уже набрал номер ЖКО и ждал ответа. Сантехник Саня на «полусогнутых» подбежал к телефону и, неловко нажав на рычажки, прошептал:

— Перестань, профессор,… все, все ухожу… только, слышь, не звони никуда, как человека прошу.

В глазах слесаря читался неподдельный испуг.

— Мне до пенсии-то шиш да маленько осталось… проблемы ни к чему, — пролепетал он.

— Что, небось мокро в штанах? Сколько зарабатываешь, наверняка, раза в три больше преподавателя? Я с тобой, козел, интеллигента разыгрывать не буду. В классики, старая кляча, у подъезда играть будешь. А с работы вылетишь как пить дать. Я еще участковому заяву накатаю.

Слесарь встал на колени, молитвенно сложил руки и взвыл:

— Не губи, профессор, сокращение у нас. Все в частные руки переводят, частники ведь, знаешь, все молодежь больше берут.

Кровь хлынула Готову в голову, пульс участился. Неожиданный поворот событий породил желание разделять и править, взять скипетр и державу, примерить горностаевую мантию, провозгласить себя императором…

— Молчи, несчастный, — властно сказал Готов. — Встрял ты по самые помидоры.

— Что хошь сделаю. Хошь, трубы поменяю на пластиковые, унитаз новый?

— Ловлю на слове, — надменно произнес Готов, — а теперь пшел отсюда, холоп. Я на тебя выйду.

Слесарь поспешно собрал инструменты и почти выбежал из квартиры, но Готов остановил:

— Скажи мне, нужна все-таки философия?

— Нужна, нужна, как не нужна… — скороговоркой выпалил пожилой слесарь.

— Ступай. Утомил ты меня.

Готов закрыл за слесарем дверь и задумчиво сказал вслух:

— Гегемон. Троглодит…

Однажды учитель залез под стол с мегафоном. В класс вошли дети, расселись по местам и вели себя шумно.

Готов улыбался и без надобности средним пальцем правой руки, держащей микрофон мегафона, поправлял очки, возбужденно вдавливая в переносицу.

— Где историк? — вопрошали без особого беспокойства дети.

— Я бы сказал, где истерик, — заметил Коля Безносов (нескладного вида мальчик, с постоянно бегающими глазенками).

Вслушиваясь в гул класса, учитель представил, как он, в белом костюме, с маленьким чернильным пятнышком на брюках, сидит в огромном зале на концерте симфонического оркестра. Голоса девочек, обсуждающих молодежный телесериал, были скрипками. Трое парней, делящихся друг с другом первыми, немногочисленными опытами употребления спиртных напитков, — духовой секцией. Дико смеющийся Коля Безносов, у которого, помимо бегающих глаз, был ломающийся голос, — литаврами. И так далее.

Учитель прислушивался то к одному инструменту, то к другому и выжидал подходящий момент, чтобы сорвать концерт — выбежать из первого ряда, выхватить палочку у дирижера и закричать:

— Крещендо, а не фортиссимо.

Иллюзия закончилась тогда, когда учитель обнаружил себя стоящим посередь класса с мегафоном в руках под обстрелом детских взглядов.

Готов и сам не ожидал такого поворота событий. Ему ничего не оставалось делать, как гнусаво произнести в громкоговоритель:

— Садитесь, уродцы.

Говоря «ничего не оставалось», автор немного лукавит: учитель мог сделать что угодно, но дело не в этом. Дело в том, что автору очень не нравится, когда другие авторы, обращаясь к читателю, называют себя «автор». Можно подумать, читатель такой идиот, что не понимает этого.

После уроков 5 «Д» собрался возле дома классного руководителя. Было безветренно, снег падал большими хлопьями. Утомившись ждать, дети покричали учителя. Готов высунулся в форточку и выглядел сонным:

— Сейчас выйду, подождите.

Еще полчаса школьники ждали Готова. Играли в снежки, бегали друг за другом, дразнили старушек, которые почему-то требовали от детей «убираться отсюда».

Готов вышел и направился к веранде на детской площадке. Ученики последовали за ним. Учитель приказал построиться в два ряда и потер глаза:

— Спасибо, что пришли. Вы поступили как никогда правильно. Собрал я вас здесь неслучайно. Я ведь когда-то тоже был маленьким. Таким, как вы… Верещагин, встань прямо… В те далекие времена в моде был бестселлер Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». Я исчитал эту книгу до дыр. Всегда мечтал быть Тимуром и презирал Квакина. Потому что Тимур был хорошим. Он со своей командой помогал людям. Рубили дрова, таскали воду, в общем, общественнополезничали. На дом, кому была оказана помощь, Тимур приклеивал красную звезду, чтобы все знали, что это тимуровцы, а не полтергейст хозяйничал. С друзьями мы решили стать тимуровцами. Соорудили на огромном тополе штаб. Устраивали сходняки и готовились делать дела. Первый раз на дело мы пошли летней ночью. Нашей целью был садоводческий массив № 36. Было темно и страшно. Одного оставили на шухере, а сами полезли через забор. К делу мы подготовились основательно: взяли с собой сумки и ножи. Первый блин не был комом. Мои тимуровцы своровали два кочана капусты, четыре сумки яблок, десять морковок и немного крыжовника. Мы залезли в наш штаб, чтобы съесть добычу. Яблок оказалось так много, что мы решили — все понадкусывать и выбросить. Три ночи подряд мы ходили делать дела, но в четвертую случилось непоправимое. В огороде была засада — человек с ружьем. Он крикнул: «Стойте, маленькие засранцы». Мы, побросав награбленное, кинулись к забору и в мгновение ока перепрыгнули… а толстый Паша Гвоздарев был так медлителен… и этот фашист с ружьем выстрелил и попал… солью Пашке в жопу. Как он орал, вы не представляете, как он орал. Мы не оставили друга в беде. Тащили на себе до дому. На следующий день мы разрушили штаб и приняли решение временно прекратить деятельность тимуровской организации. А Павел неделю отмачивал свой зад в тазике с водой.