Можно отметить еще один аспект. Работа с европейцами проводилась параллельно с подготовкой к стыковке Спейс Шаттла с ОС «Мир», с поставкой АПАС-89 американской фирме «Роквелл» (кстати, тоже по почти цивилизованному контракту), работавшей под контролем НАСА. В этих двух проектах наша роль была противоположной: мы являлись разработчиками системы стыковки, а «Роквелл» интегрировал нашу аппаратуру на «Орбитере». ЕКА и фирма «Фоккер» разрабатывали манипулятор ERA, а мы интегрировали эту систему на борту русского сегмента МКС «Альфа». Опыт, приобретенный в обоих проектах, дополнял друг друга и помогал эффективно продвигаться вперед. Традиционно нам не хватало сил, квалифицированных кадров, число которых, к сожалению, сокращалось: самые активные уходили в эти годы в коммерцию.
Следует также отметить, что обеспечить интеграцию системы ERA оказалось задачей очень сложной. Дело в том, что манипулятор требовалось не просто стационарно установить и обеспечить все электрические связи. По своим функциональным возможностям ERA не только европейская рука, мы вместе превратили ее в африканскую обезьяну, которая стала лазать по ветвям космической станции, перешагивать с модуля на модуль, закрепляя себя то одним, то другим концом, а вторым могла срывать «созревшие бананы». Перешагивая с места на место, надо не просто закрепиться, в каждой новой точке необходимо подключиться к бортовой сети электропитания, шине данных между компьютером, встроенным в ERA, и бортовым компьютером станции, соединить цепи видеоканала и телеметрической информации. По всему российскому сегменту требовалось расставить эти, базовые точки, по которым сможет шагать ERA. Чтобы сократить пешеходный путь, мы разработали так называемую транспортную тележку, которая двигалась вдоль основной фермы. Однако из?за технических трудностей от нее пришлось отказаться.
Неоценимое значение для нас в проекте, связанном с разработкой и интеграцией ERA, имел опыт, приобретенный при создании манипулятора для «Бурана». Использование этого опыта может стать какой?то компенсацией за безрезультатно растраченные силы.
В начале 1995 года при работе над российско–европейской робототехнической системой для МКС «Альфа» мы неожиданно столкнулись с оппозицией Канадского космического агентства (ККА). Канадцы сделали попытку установить монополию в области робототехники в рамках этой программы, заявив, что, если потребуется, они обеспечат миграцию шагающих роботов на российский сегмент. Работая над манипулятором для «Бурана», мы, естественно, оглядывались на канадскую фирму «Спар», которая вместе с ККА являлась основным исполнителем в создании аналогичной системы для американского Спейс Шаттла. Канадцы внесли большой вклад в эту программу и сделали многое для развития космической техники в своей стране. Объективно, им было чем гордиться, недаром к традиционной эмблеме Канады — кленовому листу — все чаще и чаще стали прибавлять современный научно–технический символ — контур искусственной космической руки. Под эгидой ККА в стране создали мощную базу для исследования, разработки и изготовления космической робототехники. Эта база должна стать основным вкладом Канады в программу МКС «Альфа». Канадцы заявили, что ERA не нужна и что они готовы решить все задачи при помощи их манипуляторных систем.
Наш анализ показывал, что технически и организационно обеспечить такие операции было очень сложно. Потребовалось несколько встреч с участием космических агентов Европы, США, Канады и России, пришлось привести и выслушать многие аргументы, включая применимость антимонопольных законов к космической технике, прежде чем удалось отстоять право Старого Света на свой путь.
После докладов на международных конференциях по робототехнике молодые люди нередко спрашивали меня о том, как нам удавалось реализовывать космические проекты в очень короткие сроки, затрачивая на них сравнительно небольшие средства. Разработка станции «Фридом» стоила НАСА более девяти миллиардов долларов, это на бумажный?то этап проекта! Европейцы (ЕКА) также затратили огромные средства на такие проекты, как «Гермес», не добившись никаких практических результатов. С окончанием холодной войны и привлечением России к большим международным космическим проектам мы оказались вовлеченными в совместную деятельность. Стали понятными многие преимущества и недостатки наших партнеров. Некоторым из наших руководителей западный стиль работы оказался даже по душе. С одной стороны, их метод работы действительно был фундаментальным: очень тщательно, последовательно, в несколько этапов выполнялись исследования и разработки на разных стадиях проекта, стремились ничего не упустить, не просчитаться. Однако на практике без сильного централизованного руководства и постоянной координации такой путь приводил к потере времени, растягиванию сроков, иногда на годы, и даже на десятилетия. Нередко большие проекты становились гигантскими, облипаясь попутчиками и оппортунистами.
Сначала мне казалось непонятным, даже парадоксальным, то, что руководители разных рангов были слабо заинтересованы в форсировании событий, в самом полете в космос. С другой стороны, все хорошо понимали, что каждый полет — это риск, а чем сложнее проект, тем риск больше. Мне кажется, что в конце концов я понял подход не в меру осторожных руководителей. Зачем рисковать, если и так хорошо, если современная компьютерная техника позволяет жить красивой, почти виртуальной жизнью. Она позволяет полно и красочно моделировать программу полета в тепличных условиях, при этом получая хорошую зарплату, работая в красивых офисах и уютных лабораториях, где чай и кофе подают длинноногие и красиво одетые секретарши.
Чтобы изменить положение, нужны лидеры и идеи, способные увлечь и повести вперед.
Наверное, как и в других областях человеческой деятельности, в космической индустрии требуется конкуренция если не политических, то каких?то других систем.
В конце XX века мы переживаем времена, когда время Королёва и фон Брауна прошло. Новые идеи или скучны, или не увязаны с реальностью, они не очень увлекают современную молодежь. Время от времени политические лидеры и руководители космических агентств пытались увлечь нас полетом на Марс или вернуться на Луну, но не получалось. В 1961 году все было и сложнее, и проще. Сложнее, потому что так высоко и далеко никто до этого не летал. Проще, потому что идея заворожила массы, увлекла специалистов и простых людей, а трудности были не до конца ясны, а значит, не так страшны. Мы были молодыми, а в молодости многое проще: вперед и вверх, без страха и сомнения. Политическая конфронтация рождала и поддерживала соревнование во многих областях, в том числе в пилотируемой космонавтике как символе эпохи. После демонтажа социализма российскую космонавтику номинально включили в единое мировое русло.
Есть ли выход? Тупик ли это, в который зашло одно из самых фантастических, захватывающих и грандиозных свершений второй половины XX века? Я и мои коллеги, как и многие люди одного поколения, ищем ответ на эти вопросы. Может быть, осмысление пройденного пути поможет заглянуть в будущее и отыскать маяки в густом тумане на рубеже веков.
Что касается робототехники, надо найти хорошее применение роботам в космосе. Наверняка им найдется там место, если сама космическая техника найдет себе применение для человека, для развития цивилизации. Нужна наука и нужны прикладные исследования, требуется «поставить космос на службу человеку», как говорили у нас, при социализме, а многое говорилось правильно, но слова слишком часто расходились с делами.
Завершая короткий рассказ о космической робототехнике, я не мог не сказать об общих задачах. Действительно, создаваемые для МКС «Альфа» системы, европейско–российская ERA, американско–канадские роботы и манипуляторы, дают возможность человеку эффективно осваивать космос, работать как внутри станции, так и снаружи, они могут стать прообразом будущих систем. Если человечеству суждено в XXI веке осваивать космическое пространство по–настоящему в космических масштабах так, как еще до моего рождения предсказывал К. Э. Циолковский и как описывали позднее мои старшие современники Дж. О'Нейл и К. Эрике, то этой технике, зачатой нами, предстоит занять одно из центральных мест.
