Космические корабли «Союз» и «Прогресс» продолжали изготавливать и готовить на Земле. Системщики, в том числе мы, специалисты по системам стыковки, работали в цехах и в КИСе, постоянно сопровождали свою продукцию на полигон, на Байконур. Начиная с 1995 года у нас образовалась еще одна забота и еще одна стартовая площадка, космодром «Кеннеди» (КЦК) во Флориде, где Спейс Шаттлы подвергались «процессингу», то есть межполетному обслуживанию.

На мыс в КЦК, на испытания системы стыковки Орбитера «от конца до конца», вылетала небольшая команда наших специалистов. Каждый раз наши специалисты не только участвовали в плановых рутинных проверках, время от времени возникали какие?то неожиданные проблемы, — то «подработает» датчик, или «не то» покажет телеметрический параметр. Как правило, это были мелочи, сбои, в целом аппаратура работала безотказно. По нашей методике выполняли также так называемые заключительные операции: чистили и смазывали шариковые винты и другие элементы, выполняли так называемый авторский осмотр.

Поездки через океан стоили НАСА немалых денег, поэтому периодически они возвращались к вопросу о том, нужны ли мы там каждый раз. Моя позиция оставалась твердой: в противном случае — ответственность будет на вас. Этот аргумент действовал безотказно: действительно, а что если на самом деле что?то случится? Ведь стыковка была, есть и будет одной из критических операций в миссиях посещения космических станций, будь то наш «Мир» или приближавшаяся программа МКС.

Еще одной горячей стыковочной точкой стал Центр управления полетами в Хьюстоне. На сопровождение каждой совместной миссии туда вылетали две группы российских специалистов: большая — по большой системе и маленькая — по стыковке. Мне тоже довелось сопровождать несколько таких стыковок и, хотя выручать ни в космосе, ни в Техасе никого не пришлось, каждая из этих миссий через океан становилось событием. Наряду с задачами по всем текущим проектам работа в ЦУПе, участие в управлении полетом прибавляли опыта нам и американским коллегам, готовили всех к будущим стыковкам в течение оставшегося этого и, наверное, следующего XXI века.

Мы старались оставить также свой «бумажный след» о работе нашей системы на орбите. Хотя от нас никто этого не требовал, мы решили после каждого полета собирать и обрабатывать материалы телеметрических и других записей и оформлять их в виде краткого отчета. В результате за три года совместных миссий в целом накопился большой и ценный материал. В нём содержались все основные параметры работы АПАСа и системы стыковки в целом: начиная от температур элементов конструкции в космосе и функционирования механизмов до динамических параметров, содержащих силы и моменты, перемещения амортизаторов, электрических команд и сигналов.

«Контора пишет», счет любят не только деньги.

В начале 1996 года начались переговоры о продлении международных миссий по программе «Мир» — «Шаттл» по увеличению числа полетов до 9–ти. На то было несколько «хороших» причин. Прежде всего, стало очевидно, что начало летной фазы программы МКС стало затягиваться. Поэтому выглядело целесообразным предварительно обкатать еще два Орбитера, вовлеченных в программу по новым орбитам, и научить их стыковаться. Это, в свою очередь, стимулировало и ускорило нашу совместную деятельность по оснащению Орбитеров «Эндевер» и «Дискавери» системой стыковки. От нас это потребовало дополнительных усилий и участия в совместной деятельности. Работы велись как у нас, в КБ и на заводе, так и в США, на фирме «Роквелл» в Дауни, а также на полигоне, в КЦК.

Предпоследнюю миссию STS-89 впервые выполнили на новом Спейс Шаттле «Дискавери». Этот Орбитер готовили для первого полета по программе МКС (Международной космической станции). Чтобы выполнить ту будущую задачу требовалась такая же конфигурация, которая использовалась при стыковке STS-74 два с половиной года назад, когда на станцию «Мир» доставили СО (стыковочный отсек). Тот задел и опыт очень пригодились. Снова на «аэролоке», внешнем шлюзе, установили тот самый АПАС и авионику, включая электрический коммутатор цепей, позволявший управлять как системой самого Орбитера, так и системой первого американского модуля МКС.

В последующий полет STS-91 в мае 1998 года направился наш космонавт В. Рюмин. Он решил не отставать от своей молодой жены. Этот подвиг начинался, как у большинства космонавтов, на Земле. На этот раз 58–летнему космонавту пришлось сбросить 20 кг лишнего веса, начать изучать английский — и не только это.

Для нас, стыковщиков, этот полет отличался тем, что на третий по счету Орбитер «Дискавери» установили существенно модифицированную систему стыковки с мягким АПАСом, которую разработали для МКС. Таким образом, мы оказались первыми, кто испытывал бортовые системы для новой космической станции на орбите. В полете вся аппаратура сработала безотказно. Все остались довольны, включая Рюмина, директора программы «Мир» — «Шаттл», а через некоторое время — российского сегмента МКС.

По старинке, по старой привычке, приходя рано каждое утро на работу, я выполняю две операции, инициирующие длинный рабочий день: включаю радио «Ретро» и запускаю свой вполне современный компьютер. Я стал называть свой кабинет офисом с тех пор, как на заработанные «стыковочные» деньги удалось оснастить его электроникой и даже установить прямую линию с Америкой — с НАСА. До самого вечера на фоне старых, в основном советских, песен меня занимают разнообразные дела, в большинстве своем направленные в ближайшее и отдаленное будущее, теперь можно сказать — в XXI век. Делать в прошлом нельзя, только — сегодня, вспоминая прошлое и планируя будущее, а старые песни подогревают эмоции и будоражат мысли.

Чем ближе конец 90–х годов, тем сильнее ощущается разрыв эпох. С XX веком уходит то, чем жили мы долгие годы. Символично, что наш орбитальный «Мир» тоже заканчивает свой полет, а за год с небольшим до окончания века началась новая эпоха в пилотируемой космонавтике. Работа сразу в двух больших пилотируемых программах усилила нашу раздвоенность, обострила противоречия. Невозможно избавиться от прошлого, да, впрочем, и не надо — зачем забывать старое время, как и старые песни… Нам нужен старый мир не только для того, чтобы помнить, но и для того, чтобы правильно поступать и делать дело сегодня.

Рассказы этой последней главы, названной неоконченной, посвящены космическим событиям самых последних лет XX века, делам и идеям, занимавшим меня на рубеже веков и даже, можно сказать, тысячелетий. Это время примечательно прежде всего тем, что начался переходный период и в космосе стали летать две орбитальных станции: наш «Мир», апофеоз советской космонавтики, и Международная космическая станция (МКС), продукт нового обновленного мира. В этих двух проектах, в конечной и начальной их фазах, можно разглядеть характерные черты нашего времени, самого конца века и провести параллели между земными и космическими орбитами.

Российская космонавтика, как и многое другое в стране, продолжала бороться за выживание. Применительно к орбитальному «Миру» можно сказать, что станция выживала вдвойне, в космосе и на Земле. Пик трудностей, граничивших с катастрофой, пришелся на 1997 год, в середине которого произошло беспрецедентное столкновение в космосе. Ценой неимоверных усилий «Мир» был спасен, и даже упрочен, ибо его отстаивали до конца, не бросили там — наверху и здесь — на Земле. Однако российская космонавтика испытывала не только эти, в общем?то, преходящие трудности. Там, на орбите, кризис преодолели и справились с последствиями отказов и аварий. Более фундаментальными, вернее, пагубными оказались те изменения, которые родила хозяйственная антиполитика в стране в целом и в области высоких технологий в частности. Космонавтике не хватало не только денег, хотя их нехватка стала всеобщей и перманентной. Рушилась вся инфраструктура космической индустрии. Многочисленные предприятия, без которых невозможно ни изготавливать корабли, ни запускать их в космос, подошли к критической черте. Они теряли все: и людей, и технологию, и моральный дух вместе с зарплатой. Опять же, только усилием воли руководителей и многих стойких борцов за правое дело космонавтики удавалось готовить, собирать в дорогу каждый «Союз», каждый грузовик и посылать их на орбитальный «Мир». По трудностям, которые приходилось преодолевать, по каким?то другим признакам, связь орбитального «Мира» с большой Землей можно сравнить с Дорогой жизни блокадного Ленинграда в Войну.