— Только ты не рискуй без нужды, — предупреждает он. — Если бы полиция заметила — не сносить тебе головы.
Пан Чак хочет взглянуть на снимки. Он смотрит через плечи людей, но ему ничего не видно. А тут еще кто-то отстранил его и протиснулся вперед:
— Товарищ редактор, отчет о собрании в Капитолии готов.
— Давай, давай, — протягивает руку редактор. — А вы что стоите? — обращается он к собравшимся, будто только что заметил их. — У каждого столько дел, а они картинки рассматривают!
Все быстро расходятся. Пан Чак снова идет в свой уголок. Душа у него томится. У всех много дел, все чем-то заняты. Люди, рискуя жизнью, достают ценную информацию. Фоторепортеры делают запретные снимки, наборщики добывают шрифт. И только у него работа, которую мог бы выполнять старик. Когда приходит очередь Пан Чака крутить колесо печатной машины, он это делает с такой яростью, будто хочет дать выход скопившимся в нем силам. Он недавно приехал с завода, где проверял, как люди несут охрану. Он только и делает, что проверяет или смотрит на работу других. А сам…
Мысли Пан Чака прерывает чей-то голос:
— Товарищ редактор, заметка о Ли Сын Мане готова.
— Я давно ее жду, — отвечает тот, — давай скорей! Только, знаешь, читай вслух. А то я весь день затрачу на то, чтобы разбирать твой почерк. Заодно вот и Пан Чак послушает, пока он свободен.
Пан Чак грустно усмехается. Да, одному ему делать нечего. Он внимательно слушает статью.
— «Вчера генерал Ходж сообщил, что к нам прибыл «отец» корейского народа Ли Сын Ман. В дополнение к этому мы получили сведения, что из США в Сеул выехала и «мать» корейского народа, дочь американского банкира — жена Ли Сын Мана.
Кто же такой Ли Сын Ман?
В Америке его называют корейцем, но мы считаем, что он американец. И для того и для другого мнения есть свои основания. По национальности он кореец, но американский подданный. Родился в Корее, но сорок лет прожил в США. Там он женился на американке, но завел себе любовницу-кореянку, с которой и прибыл вчера в Сеул. Когда-то ее звали Им Ен Син. В Америке ее переименовали в Луизу. Теперь ее опять зовут по-старому, но все равно она Луиза.
В Соединенных Штатах из Ли Сын Мана готовили предателя. Он оказался способным учеником. Его учили безропотно выполнять приказания, и он называл наш народ стадом.
Он клеветал на нас много лет, но у него были и другие занятия. Он спекулировал валютой, и дела у него шли хорошо, потому что это ловкий старик.
После нескольких удачных сделок он купил поместье в Гонолулу, где цветут пальмы и бананы. Потом он расширил свое дело: брал взятки и давал взятки, продавал и предавал, покупал и подкупал. Он торговал национальным достоинством и национальным достоянием, как акциями на бирже.
И вот теперь его привезли к нам, и он сказал, что готов руководить корейским народом. На эти слова у нас есть только один ответ: «Мы обойдемся без такого «отца».
— Молодец! — улыбаясь говорит редактор. — Только давай без этой Луизы. Больше останется места для сообщения о партизанских действиях. И еще: последняя фраза просто не твоя, вялая очень… «Обойдемся без «отца»… А что, если просто: Ли Сын Мана вон из Кореи!
— Очень хорошо, — соглашается автор статьи.
— Ну тогда исправляй — и быстрее в набор. Газета должна выйти вовремя.
И снова Пан Чаку не по себе. Все торопятся, и только он сидит без дела. Наконец пришла его очередь крутить колесо печатной машины.
Он крутит колесо и смотрит, как вылетают из-под барабана газетные листы.
«Умная машина! — думает он. Вертятся упругие валики, сначала касаясь краски, а потом обкатывая шрифт. — А здорово редактор сказал: «Вон из Кореи!..» И американцев бы также вон из Кореи!»
Пан Чака сменяют у колеса, и он идет к своему мотоциклу. На песке четкий след от колес. И вдруг в голове мелькнула мысль, которая заставила остановиться. Он точно окаменел, уставившись на песчаный след. Сбросив наконец оцепенение, сел на мотоцикл и помчался на Хон Мач. Там купил банку белой эмалевой краски и флакон быстро схватывающего клея и вернулся в типографию. Здесь уже все затихло, люди отдыхали.
Пан Чак вошел в пещеру, взял возле машины запасной валик и снова вышел наружу. Он снял с мотоцикла заднее колесо, счистил ножом все выпуклости на покрышке и стал вырезать на ней буквы. Потом поставил колесо на место и еще долго возился с листом жести.
И вот наконец готова прямоугольная коробка с вырезом на дне для валика, который хорошо укреплен в ней на оси и легко вращается. Закрепив коробку с валиком на месте багажника, Пан Чак за седло приподнял мотоцикл и покрутил заднее колесо.
Валик плотно прикасался к колесу и быстро вращался вокруг собственной оси. Пан Чак налил в коробку краску, предварительно заткнув войлоком зазоры между валиком и жестью, положил на землю потемневшую от времени доску и провел по ней мотоциклом. На доске осталась четкая надпись: «Американцы, вон из Кореи!»
Дальше все делалось как в лихорадке. Он выбрал из коробки краску, промыл валик керосином, насухо вытер его и поставил мотоцикл на место.
Ночевал Пан Чак у знакомого наборщика на окраине города. На рассвете вывел мотоцикл со двора, завел и поехал.
Достигнув центральной магистрали, остановился у тротуара и огляделся. Нигде ни души.
Пан Чак открывает банку с краской, смешанной с клеем, и выливает ее содержимое в коробку на багажнике.
Светает…
Медленно трогается с места мотоцикл, и Пан Чак, касаясь ногами асфальта, оборачивается назад. На асфальте одна за другой отпечатываются надписи: «Американцы, вон из Кореи!»
И вот уже мотоцикл несется с бешеной скоростью, оставляя за собой длинный белый след: «Американцы, вон из Кореи!»
Где-то позади мечутся полицейские, резко свистит патруль.
На шесть километров тянется магистраль. Надо успеть проскочить ее, а там горы. Там его не найдут. Но где-то уже звонят телефоны, с шумом вылетают из гаражей полицейские автомашины и мотоциклы.
Вот последние строения. Надо взлететь на эту гору и сбросить мотоцикл вниз. Пан Чак оборачивается: не оборвался ли след? Уже совсем светло, и надписи остаются за ним четкие, как на афишах. Через несколько секунд он будет вне опасности.
И вдруг шальная мысль: повернуть направо, промчаться еще по этой короткой улице, там тоже можно укрыться. Зато еще сотня надписей останется на асфальте.
Назад, Пан Чак! Нельзя! Что ты делаешь? Уже подняты все полицейские ищейки, уже преследует тебя погоня. Назад! Но руки не слушаются голоса разума.
Словно не отдавая себе отчета, он проносится по улицам Сеула. Уже погоня вот-вот настигнет его. Уже со всех сторон мчатся к нему американцы на «виллисах», «харлеях», «доджах».
И вдруг словно взрыв бомбы раздается сзади. Автоматная очередь угодила в камеру.
После падения Пан Чак лишь на минуту теряет сознание. На руках уже стальные кольца, а вокруг десятки тупоносых башмаков, покрытых белыми гамашами.
— Быстрей, быстрей! — кричит офицер. — Нельзя собирать толпу!
Едва его втолкнули в «виллис», как стальные кольца оказались и на ногах. Впереди и сзади мотоциклы и машины — целый моторизованный батальон.
Но что творится в городе! Неужели это он успел так исколесить все дороги? Улицы и переулки в надписях: «Американцы, вон из Кореи!» На площадях полиция. Она не пускает людей на «зараженные» участки. Но повсюду словно врезана в асфальт его печать. Люди просачиваются из ворот и переулков. Они забрались на крыши, высыпали на балконы, они смотрят из окон и с чердаков. И из края в край несется через весь Сеул:
— Вон из Кореи!
Вся полицейская колонна неистово гудит, воют сирены, но машины движутся медленно: проехать трудно.
Пан Чак видит на крыше огромное полотнище:
«Американцы, вон из Кореи!»
Успели ведь написать и вывесить!
Чувство великого счастья заполняет его душу: ему машут руками, его приветствуют!
Родные люди! Исстрадавшиеся, измученные… Но вот полоснул по передним машинам пулемет с какого-то чердака, полетели булыжники, брошенные невидимыми руками. Пан Чак вскакивает в «виллисе»:
