Мен Хи стояла, согнувшись у барабана. И вдруг раздался голос:

— Семьсот двадцать шесть! В контору!

Ей не сказали, кто вызывает, но она знала: Чер Як! Она пошла к нему.

— Твоя циновка всю ночь пустовала, — сказал Чер Як. — Я не знаю, почему твоя циновка пустовала, — повторил он, внимательно глядя на Мен Хи.

Чер Як говорил, и нельзя было понять, что он собирается еще сказать или сделать. Она не знала, спрашивает он ее или просто так говорит.

Он очень внимательно смотрел на нее и даже немного наклонил голову набок. А глаза не моргали и вообще не двигались, будто они неживые.

Мен Хи не знала, что он будет делать: может быть, ударит или скажет ласковое слово. Совершенно ничего нельзя было угадать.

Мен Хи дрожит, глядя на Чер Яка. Она не может спокойно стоять, когда он так смотрит на нее. Он видит все, о чем она думает, а задает вопросы для того чтобы проверить: правду она скажет или нет? А вообще он все знает наперед. Он видит даже сквозь стены…

— А может быть, ты скажешь, где ты была?

— Я ночевала под навесом.

— Под навесом? Так, так, так… Я знал, что ты там была. Рассказывай дальше, говори скорей, кто тебя привел туда? Что ты там делала? Когда ты ушла?

Мен Хи рассказала, как она попала под навес и что там видела. Ведь он все равно все знает. Только о разговоре Пан Чака со стариком она умолчала. Она не скажет о нем, если даже ее убьют. Только она одна слышала это.

— О, ты молодец! Для первого раза ты очень много сделала, — говорит Чер Як ласково. — Ты сумела так слушать, что тебя никто не видел. Так поступай всегда. И хорошо запоминай, о чем говорят. Даже если не понимаешь, запоминай слова. Запоминай имена. Это очень злые люди, это бандиты. Они хотят ограбить всех честных людей, хотят взорвать заводы и фабрики.

— А Пан Чак тоже бандит? — спрашивает вдруг Мен Хи.

— Да, да, бандит-коммунист. Ты задаешь много вопросов и много думаешь. Тебе не надо думать. Надо только слушать. Слушать и рассказывать мне.

Пусть так: она не будет больше задавать вопросов. Она все равно знает, что коммунисты — хорошие люди, если Пан Чак — коммунист.

Чер Як умолк, и Мен Хи не знает, уходить ей или оставаться на месте. Она тихонько пятится к двери, не отрывая от него глаз. И вдруг лицо Чер Яка расплывается в улыбке. Он пальцем манит Мен Хи к себе. Она нерешительно делает шаг вперед, а он за это же время три раза шагнул ей навстречу.

— У тебя будет счастья — полные рукава, — говорит он, гладя ее волосы, — у тебя будет денег — полные рукава. С завтрашнего дня я установлю тебе жалованье, как взрослому мужчине. А потом прибавлю еще, ты станешь зарабатывать, как японец. Это очень много, это в восемь раз больше, чем ты получаешь сейчас.

Мен Хи в ужасе смотрит на Чер Яка. Ей не надо в восемь раз больше. Ей не нужна помощь Чер Яка. Она пятится к двери, но он хватает ее за руку.

— От тебя требуется немногое, — шепчет он. — Слушай и рассказывай мне то, что услышишь. Вот и все. Я позабочусь о тебе. Я подберу тебе достойного мужа. Вы поселитесь в отдельном домике, увитом виноградом, а под окном распустятся цветы сакуры. За спиной у тебя будет сын, похожий на отца, и каждый год ты будешь рожать своему мужу сына.

Мужу! Мен Хи инстинктивно выдергивает руку, в которую вцепился Чер Як. У нее уже был муж. Она успела забыть это слово, забыть Тхя. Теперь он снова всплыл в памяти. Нет, ей не нужен муж.

А Чер Як продолжал шептать:

— Завтра ты будешь работать в другом цехе, с Чан Боном. Ты расскажешь мне все, о чем он говорит, каждое его слово. Ты приметишь, кто к нему ходит и к кому он сам ходит. А если он целый день молчит и стоит на месте, следи, кому он делает знаки головой или глазами. Запоминай все, что увидишь и услышишь. Ко мне не приходи, я сам тебя буду вызывать. И не в контору, тебе покажут куда. Понятно? Ты все поняла?

На следующий день Мен Хи перевели в другой цех.

Ее барабан почти в самом углу, рядом с тисками механика. Это и есть Чан Бон. Волосы седые, лицо молодое. Движения спокойные, уверенные. Работает не торопясь, но и не отвлекаясь, ни на кого не обращая внимания.

Мен Хи смотрит на Чан Бона. У него доброе лицо. Ей приятно на него смотреть. Он, наверное, никогда никого не обижает. Мен Хи подсовывает пеньку под ножи и поглядывает на Чан Бона.

Вот подошла работница, она показывает ему нож, снятый с барабана, и что-то говорит. О чем они могут говорить? Мен Хи напрягает слух, стараясь уловить слова Чан Бона. Шум барабана мешает ей, она останавливает машину, наклоняется, делая вид, будто прочищает ножи.

Поздно остановила машину: Чан Бон дал женщине другой нож, и она ушла. Он улыбается ей вслед. Чер Як велел запоминать каждое движение. Когда механик улыбнулся, Мен Хи вспомнила Пан Чака. Тот тоже так хорошо улыбается.

Во время перерыва Чан Бон не пошел в столовую. Он достал из инструментального ящика овальную жестяную коробку, в каких рабочие носят завтрак, сел на корточки и стал есть. К нему подошли две женщины, потом юноша и еще несколько человек. У всех были коробочки, и все ели принесенную с собой пищу. Мен Хи хотелось подсесть к ним, но ей надо было идти в столовую.

Вскоре она вернулась, но у тисков уже никого не было, и Чан Бон куда-то ушел. Он появился перед самым звонком.

Ее охватило неведомое ей раньше возбуждение. Она вдруг поняла, что впервые в жизни должна решиться сама на очень важный шаг. Мен Хи нисколько не сомневалась в Чан Боне. Прежде всего потому, что о нем с ненавистью говорил Чер Як. Он одинаково говорил о Пан Чаке и о нем. А во-вторых, потому, что хорошего человека сразу видно.

Он стоит у своих тисков и ничего не знает. А до забастовки осталось восемь дней. Но никто здесь не знает об этом, — значит, не будет сигнала для других заводов. Как же ей поступить?

Когда кончался рабочий день, Мен Хи направилась к Чан Бону.

— Вы коммунист? — спросила она так, как спрашивают у товарища, нет ли щепотки табаку для трубки.

Чан Бон, не обративший на Мен Хи внимания, когда она подошла, резко обернулся:

— Ты что там мелешь, пустая голова?!

Мен Хи не смутилась. Она ответила спокойно, отчетливо произнося каждое слово:

— Я прошу вас ответить, мне очень важно знать: коммунист вы или нет?

Чан Бон не на шутку рассердился.

— Да ты в своем ли уме? — зло сказал он. — Кто ты такая? Кто тебя прислал?

— Меня прислал Чер Як, — тихо и спокойно ответила Мен Хи. — Прислал, чтобы я следила за вами.

— Чер Як? Чтобы следила? Постой, постой, что же ты болтаешь? — заговорил Чан Бон, быстро оглядываясь по сторонам. — Уходи отсюда, а то я сейчас сам пойду к нему и все передам.

— Идите, но он тогда меня убьет.

— Что за глупая девка! — снова возмутился Чан Бон. — Иди скорей, принеси мне два ножа с твоего барабана.

Мен Хи быстро выполнила требование механика.

— Слушай меня внимательно, — сказал он, показывая на ножи, которые держал в руках. — И не надо таращить на меня глаза, смотри на ножи. Через пятнадцать минут после звонка выходи за ворота. У конца фабричного забора тебя будет ждать парень. Пойдешь за ним, только не разговаривай и не спрашивай его ни о чем. От того места, где он бросит окурок, отсчитай шесть дворов, в седьмые ворота заходи.

Говоря все это, механик осмотрел ножи, подточил напильником лезвия и вернул их Мен Хи.

— Все поняла?

— Поняла.

— Ну, ставь ножи на место. И больше ни с кем не разговаривай. Она сделает все, как он сказал. Пусть не беспокоится.

Когда рабочий день закончился, Мен Хи смешалась с толпой работниц и вышла за ворота. У края ограды на земле сидел паренек и насвистывал веселый мотив. Как только Мен Хи приблизилась, он встал и пошел.

Она долго следовала за ним по кривым и грязным улицам, таким узким, что там и двум рикшам не разъехаться. Потом он свернул куда-то, и это была уже не улица, а переулок, похожий на тесный коридор. Тут парень закурил сигарету, и Мен Хи поняла, что теперь близко. И действительно, вскоре он бросил окурок и зашагал быстрее.