А ведь он вполне мог взять номер внизу, где, так же как и в его собственном доме, легкий столик достают из стенного шкафа, когда он действительно нужен, и подушки берут из закрытой ниши, когда хочется сесть, а тонкий тюфяк спрятан там до вечера, потому что днем он зря занимал бы место на полу, а длинные картины-свитки вывешиваются на стенах перед приходом гостей, и двери раздвигаются, а не распахиваются.

Он мог бы наслаждаться такой просторной, незагроможденной комнатой и ходить в полотняных носках по нагретому полу и вдыхать запах цветов сакуры — священной японской вишни, — заглядывающей в окно.

Он решил терпеть все неудобства европейского номера, чтобы вызвать к себе особое уважение. Пусть думают, будто он бывал за границей, будто он так долго там жил, что отвык от корейских обычаев. Пусть трепещет перед ним этот швейцар.

Чо Ден Ок видит, что мальчики спустились с лестницы и остановились в ожидании его приказаний. Один из них держит саквояж, другой — зонтик, третий — веер. Пусть и эти ждут.

Он постоял еще немного, повернулся, будто собираясь идти назад, но, услыхав, что дверь закрылась, резко шагнул к выходу. Швейцар схватился за дверь и в последний момент успел снова распахнуть ее перед Чо, но тот зло выругался:

— Спишь, старая свинья! Завтра же вылетишь отсюда!

— Виноват, господин, виноват, — услышал он голос швейцара, но ничего не ответил.

Пусть теперь старик не спит ночь, раздумывая над тем, как найти работу.

Чо вышел из гостиницы, остановился у широкого портала и тихо засмеялся.

Тяжелые мраморные колонны, меж которыми он стоял, и Капитолий с массивным куполом, и восьмиэтажный магазин с рестораном на крыше, и быстро мчащиеся шикарные автомобили, обгоняющие переполненные пассажирские фургоны конки, и бесконечный людской поток — все-все это показалось ему мелким и ничтожным по сравнению с его новым высоким чином и заданием, которое он сегодня получил. Нет, не зря он просидел два года в этом Тэгу.

Он обернулся по сторонам, невидящим взглядом посмотрел на своих юных носильщиков, почти беззвучно, одними губами, сказал: «Рикшу» — и стал медленно спускаться на тротуар.

— Рикша! Рикша! — закричали мальчики.

Из длинного ряда рикш, стоявших у здания, вырвался крайний и подкатил к Чо Ден Оку.

— Назад, не годишься! — недовольно махнул он рукой.

Он не любит велосипедных педалей. Ему не нужен рикша, который сам сидит и только крутит педали, да и педали-то крутит не всю дорогу. Он работает только наполовину. А когда едет с горы, его не отличишь от седока. Он просто сидит и ничего не делает, и ему же еще надо платить деньги.

Нет, на то и рикша, чтобы бежал на собственных ногах, чтоб слышно было, как часто хлопают по асфальту босые ноги, чтоб он был там, внизу, и не загораживал улицу своей грязной спиной.

Чо Ден Ок идет вдоль колясок и видит, как следят за ним десятки глаз. Рикши выжидающе смотрят. Они ждут его слова. Каждый надеется, может быть, ему сейчас выпадет счастье везти этого богача.

— А-а, ждете, жадные звери, а он вот не возьмет никого и уйдет! Сколько здесь рикш?

Чо останавливается и обводит глазами коляски: семь с педалями на трех колесах и девять двухколесных с оглоблями. Шестнадцать. И среди них будет только один счастливый, которого он выберет. Чо стоит и смотрит на них, а шестнадцать пар глаз с надеждой устремились на него.

Они привыкли, что пассажир не ходит по всему ряду, а берет первого от края или второго. Самый разборчивый дальше пятого не пойдет. Они привыкли сидеть и терпеливо ждать своей очереди.

Он отучит их от этой привычки. Он заставит всех сразу подняться и ждать его слова. За свои деньги он может выбирать.

Они уже поняли это, и их глаза устремлены на него. Он видит, как молят эти глаза, по ним можно понять все, что думает рикша.

«Возьмите меня, господин, — говорит взгляд человека со скулами, похожими на камни. Его ноги, словно веревками, переплетены тугими, в узлах, синими жилами. — Возьмите, господин, я бегаю хорошо, видите, какой жилистый, я даже в гору не замедлю бега, возьмите же…»

Чо Ден Ок движется вдоль ровного ряда тонких оглобель. «Садитесь ко мне, я опытный рикша, вы не почувствуете жесткого сиденья моей коляски, я знаю каждую неровность асфальта, вы будете плыть, как по волнам, я не дам другим рикшам обогнать себя…»

А как вот этот смеет просить? Да еще так нагло просит: «Возьмите, возьмите меня, пожалейте моих детей, возьмите, умоляю вас, вы видите, что я уже четыре года в упряжке, — значит, срок мой подошел: ведь рикша больше пяти лет не живет. Я не могу сравняться с товарищами ни силой, ни красотой своей коляски, все уже одряхлело, я просто прошу: сжальтесь, меня никто не берет, хотя знают, что мне можно платить вдвое меньше, чем другим. Ну сжальтесь же, вот я и коляску уже выдвигаю вперед…»

А этого надо бы арестовать! Как злобно смотрит: «Чего ты тут выбираешь, будто на скотном рынке? Бери первого и езжай, если надо ехать, не мучь людей, собака, а то завезем и сбросим под трамвай, гадина!»

Погоди же, я тебя примечу, ты еще узнаешь, с кем связался, узнаешь, кто такой Чо Ден Ок!

А этот негодяй старается заслонить своим телом покосившуюся, облезшую коляску и выставляет напоказ мускулы: «Что коляска, вы посмотрите, какие у меня мышцы на руках, какие длинные ноги. Я потому и ношу короткие штаны, чтобы вы видели мои упругие угловатые икры и ляжки. Я работаю только первый год, у меня еще много сил, что же вы проходите мимо?..»

Нет, здесь собрались одни жулики. Этот вот норовит сам спрятаться и выставляет вперед свою коляску: «Разве вы не видите, что это лучшая из двухсот колясок, которые сдает в аренду господин Ятара Симосидзу? Разве вы не знаете, что ее посылают только по вызовам высокопоставленных лиц? Мне запрещено ездить по грязным улицам, мои стоянки только у крупнейших гостиниц, возле банков и иностранных компаний».

Чо долго смотрит на коляску. Тонкие, покрытые черным лаком бамбуковые оглобли, блестящие спицы высоких ажурных колес на дутых шинах, упругие рессоры, сафьяновый откидывающийся верх на никелированном каркасе, автомобильный рожок у оглобли, два сверкающих медных фонаря.

Чо Ден Ок проходит мимо. Шестнадцать пар глаз смотрят на него и ждут. Пусть надеются, собаки, а он пойдет пешком, а за ним понесут саквояж, и зонтик, и веер, а рикши будут смотреть вслед и жалеть, что упустили такого выгодного пассажира…

Нет, так он сделает в следующий раз, а сейчас он поедет. Он поднимает палец, и шестнадцать рикш настораживаются. Чо Ден Ок стоит впереди колясок, как командир. Взгляд снова плывет по всему ряду.

И вот, наконец, палец направился на коляску, на самую красивую из ряда. Рикша мгновенно подкатывает к Чо. Остальные угрюмо присаживаются на корточки. Чо становится на ступеньку, поднимается в коляску и разваливается на мягком сиденье. У его ног мальчики складывают вещи и низко кланяются. Сейчас им дадут мелкую монету. Но Чо не намерен платить троим. Все они жулики. Вот если бы один снес его вещи, можно было бы заплатить.

— Центральный вокзал! — приказывает он, и коляска срывается с места.

Рикша бежит по асфальту близ трамвайной линии и сигналит прохожим. Сигнал тонкий, жалобный: «ти-ти-ти!»

Плавно покачивается коляска. Чо Ден Ок растягивает рукой воротник. И кто придумал этот ошейник? Пытка какая-то! Но надо привыкнуть. Он теперь не может надевать халат, он будет встречаться с высокопоставленными лицами. Уже в Тэгу он начал носить костюм вместо халата. В Пусане, куда он едет с ответственным заданием, он даст понять, будто он столичный чиновник или даже человек, вернувшийся из-за границы.

Пусан. Крупнейший порт страны. Главная военная база Японии на полуострове. Центральные склады Восточно-колониальной компании. Судоверфи, заводы, фабрики, рыбокоптильни… Грузооборот — три миллиона тонн. Через Пусан идет все оружие к русской границе. В Пусане стоят эскадры, громившие Пирл-Харбор и Сингапур.

«Ти-ти-ти!»