— Кондуктор, до Садона идет?

У Сен Челя ёкнуло сердце.

Садон! Будто громко произнесли запретное слово. Будто раскрыли его тайные мысли. Это слово он слышал сотни раз, и никакого впечатления оно не производило. А сейчас сердце вдруг заколотилось и мысли спутались…

Трамвай грохотал уже за городом, останавливаясь близ маленьких поселков. Пассажиры выходили на каждой остановке, и в конце концов в вагоне стало совсем просторно. Сен Чель занял освободившееся место и посмотрел в окно. Кругом горы, горы, да кое-где у подножия жмутся хижины с большими соломенными крышами, словно старые, потемневшие от времени, подгнившие грибы.

Сен Чель чувствовал себя спокойнее, находясь в толпе. Теперь, когда вагон почти опустел, ему казалось, что немногочисленные пассажиры словно присматривались к нему. Сен Челя охватывали все более тревожные мысли. Как он себя назовет? Откуда он прибыл? Что делал до сих пор? У кого живет? Чем занимается его хозяин? Ведь все эти вопросы и, наверно, десяток других ему обязательно зададут. Надо будет отвечать уверенно, не задумываясь, не теряясь.

Только теперь он понял всю сложность этого простого на первый взгляд задания. Самые трудные испытания начнутся с той минуты, как он явится на шахту. Прежде всего разговор с японским конторщиком при оформлении на работу. И если даже в конторе все сойдет гладко, до успешного выполнения задания еще далеко.

На шахте он встретит людей обозленных, думающих только об одном: как заработать на чумизу, как свести концы с концами. Знают ли эти люди, что миску чумизы, которую им здесь дают, они отняли у таких же бедняков? Сможет ли, не вызвав подозрений, разузнать о том, что происходит на шахте, или вернется с теми же сведениями, какие ему сообщил Ван Гун? Все вопросы он должен будет решать, ни с кем не советуясь, из любого положения придется выходить самостоятельно.

В управление шахты Сен Чель попал к окончанию рабочего дня. На все вопросы японского чиновника он давал обстоятельные ответы, и тот убедился, что перед ним добросовестный человек, ушедший из паровозного депо из-за смутьянов, которые сами не хотят трудиться и другим мешают честно заработать свою чашку риса.

Ему отвели циновку в бараке и сказали, что утром поставят на работу.

Сен Чель остался один в большом дощатом помещении, похожем на сарай. На циновке, которую ему указали, лежала покрытая угольной пылью куртка. Сен Чель отложил ее в сторону и пошел на шахтный двор.

Темнело. Люди кончали работу и молча направлялись в столовую или к бочкам с водой в надежде смыть въевшийся в поры уголь. Они не обращали на Сен Челя внимания, да и он не хотел сразу лезть с расспросами. Он осмотрел почти всю территорию шахты, заглянул в столовую и вернулся в уже знакомый ему барак.

Теперь все помещение было заполнено шахтерами. Он подошел к своей циновке и сел. Вокруг него несколько человек спало прямо в одежде, кто-то тяжело храпел. Рядом рабочий, со шрамом на лбу, раздевался, собираясь укладываться.

— Тут чья-то одежда лежит, — обратился к нему Сен Чель, указывая на куртку, снова появившуюся на его циновке. — Не знаешь чья?

— Можешь взять ее себе, — недовольно проворчал тот.

— Зачем же мне чужое добро?

— Ты занял место хозяина этого добра, — значит, тебе оно и досталось, — съязвил шахтер со шрамом.

— Все мы чужие места заняли, — неопределенно протянул Сен Чель.

— Ты это про что? — спросил тот, снимая через голову рубаху.

Не успев стащить рукава, он так и остался стоять, словно со связанными руками. Он ожидал ответа, уставившись на новичка и сведя брови, отчего шрам у него на лбу сузился и углубился.

— Да так просто, — как бы нехотя заметил Сен Чель, испугавшись, что сразу задел самое больное место этого человека.

— Просто? — горько усмехнулся шахтер. — Вот и я думаю, как это все просто.

Он в сердцах швырнул рубаху на циновку и стал укладываться.

Сен Чель обвел взглядом притихший барак. Почти все спали. Ему понравился ответ соседа и захотелось подробнее поговорить с Ним, но пока Сен Чель не решался. А у того, видно, наболело на душе, и он заговорил сам.

— Вот так и живем, воруя друг у друга! — зло произнес он.

И, не дав Сен Челю вставить слово, рассказал, как вон тот, что спит на четвертой циновке, обворовал двух рабочих, да еще подложил в их просеянный уголь куски антрацита.

— Одного из них, что был поупрямее, хозяева выгнали, — закончил он, — и тебе вот досталась его циновка вместе с курткой.

— Хозяева тут ни при чем… — вздохнул Сен Чель.

И сразу отозвалось несколько человек:

— Это еще откуда такой?

— Новый защитник самураев объявился!

Оказывается, люди рядом не спали, а молча слушали их разговор.

— Да нет, я не защитник, — спокойно ответил Сен Чель. — Вы вот все защитники.

Вокруг поднялся возмущенный гул.

— А как же? — продолжал Сен Чель. — Какой-то негодяй обворовал честного человека, вы все об этом знаете и молчите. Честного человека выгнали, а вор остался. И никто не поддержал товарища!

— Да что это за судья такой выискался?! — прервал кто-то Сен Челя сзади, но Сен Чель даже не обернулся.

— Что там говорить! — махнул он безнадежно рукой. — Где уж нам помогать друг другу, когда мы все норовим самураям помочь…

И снова неодобрительный ропот прервал слова Сен Челя.

Он понимал, что далеко зашел, что уже с первых шагов забыл осторожность, но твердо решил высказать свои мысли. А тут помог парень со шрамом на лбу.

— Тише, вы! — цыкнул он на товарищей. — Дайте сказать человеку.

— Что же говорить… — словно нехотя продолжал Сен Чель. — Когда здешние шахтеры забастовали, тут бы их и поддержать надо. Японские надсмотрщики ведь не полезут уголь рубить. Вот и получается, что мы им на помощь поспешили, а люди пусть с голода умирают.

— А ты зачем же пришел? — зло спросил кто-то.

— Старые песни поет! — послышалось с другой стороны. — Не мы, так другие явились бы.

— Нет, верно он говорит! — резко сказал парень со шрамом на лбу. — Бросать надо работу!

После этих слов у людей будто пропал интерес к разговору. Все умолкли.

Сен Чель долго ворочался с боку на бок и наконец забылся тяжелым сном. Проснулся на рассвете от возбужденных голосов и шума, поднявшегося в бараке.

— Надо бросать работу! Все должны уйти с шахты! — доносились до него слова рабочего со шрамом. — А этот, видите, снова пошел воровать уголь…

И он указал рукой на человека, который, сутулясь, пробирался к выходу.

Тот резко обернулся, и Сен Чель в полумраке скорее угадал, чем узнал, брата.

— А ты видел, собака? — закричал Сен Дин. — Не долго тебе осталось людей мутить! Надсмотрщик все про тебя узнает.

Сен Челя словно подбросило, и в одно мгновение он очутился перед Сен Дином.

— Ты опозорил наш род! — в ярости закричал он, и голос его гулко разнесся по бараку.

Все обернулись на этот крик.

От неожиданности Сен Дин вдруг съежился и словно проглотил слова, готовые вырваться изо рта.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Отведя наконец глаза, Сен Дин растерянно забормотал:

— Это ты, Сен Чель? Я тебя здесь раньше не видел, Сен Чель…

От этих слов ярость Сен Челя увеличилась. Перед ним стоял родной брат, его младший брат, которого он всегда жалел и, уйдя из дому, не забыл его, думал о нем. И этот брат отнял у него счастье борца за новую жизнь, потому что любой штрейкбрехер теперь сможет ему сказать: «Что ты лезешь со своей агитацией, если твой родной брат предатель и вор!»

Он готов был обрушить на Сен Дина всю свою ярость, но от волнения не мог придумать подходящих слов и снова выпалил:

— Ты опозорил наш род, собака!

И вместо того чтобы безропотно слушать старшего брата, Сен Дин неожиданно сказал:

— А ты что? Тоже будоражить людей пришел? Сколько тебе за это платят?

— Не смеешь так говорить со старшим братом! — закричал Сен Чель и услышал, как по бараку пронесся удивленный шепот: