Иосиф платил им взаимностью, он был франкофоб, не любил ни Францию, ни французскую поэзию.

А я франкофил. Вот какое несовпадение.

Идею о самоценности и саморазвитии языка Бродский высказал еще в 1963 году. И потом повторял чуть ли не в каждом эссе. Почему Бродский поместил язык в самый центр своего мироздания? Потому ли, что не получил филологического образования? Или это свойство любого поэта? Или он буквально верил, что "в начале было Слово"?

В начале было Слово. И потому что у нас нет другого инструмента, чтобы что-то сформулировать, и, конечно, для коммуникации между собой. Мы сначала называем реальность, потом способны вычленить глазом предмет, сначала формулируем идею летать, потом строим самолет.

— Даже когда мы влюбляемся, до тех пор пока мы не признались в этом себе или другому, мы еще можем сомневаться, да?

Да, но и это еще ничего не значит, потому что "я тебя люблю" — это не твои слова, это некое общее место. А вот если ты найдешь свои слова… нахождение собственных слов — это как прожить собственную жизнь. А если пользоваться только клише, это значит не прожить собственную жизнь, а просто влиться в колыхание толпы.

Так все-таки почему Иосиф сделал язык центром своего мироздания?

Потому что это самое главное.

Тогда это должно быть самым главным для любого поэта?

Конечно, для любого поэта, писателя, философа.

Но не у любого поэта мы найдем этот центр.

Правильно, есть поэты, рассказывающие нам о себе языком Пушкина или того же Бродского, они берут язык взаймы, чтоб поделиться чувством. Чувство, как правило — тоже навеянное — романами, фильмами, рассказами знакомых. "Равенство души и дара — вот поэт", — как формулировала Цветаева. Если я правильно ее понимаю: душа должна быть собственная, не накладная. И язык, он же дар. Но дар все же не единовременный подарок (сколько было одаренных юношей и девушек!), он приобретает ценность, лишь когда его приняли. То есть Цветаева выделяла не один центр, а два, равновеликих.

Продолжим цитату: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". И тут мне бы хотелось вернуться к затронутой уже вами теме, христианин ли Бродский. Он сам говорил, что он плохой русский, плохой еврей, плохой американец, плохой христианин, но хороший поэт. Как я понимаю, если бы он не был христианином, он не сказал бы "я плохой христианин". Я же не могу сказать, что я плохая мусульманка, поскольку я вовсе не мусульманка. С другой стороны, практикующие христиане не считают его христианином, а иудеи не считают его иудеем. Сам Иосиф сказал о себе: "Наверное, я христианин, но не в том смысле, что католик или православный. Я христианин, потому что не варвар". Судя по его стихам и эссе, для вас Бродский христианин?

Да. Каждое Рождество он отмечал стихотворением. Помните он сказал в одном интервью: "В конце концов, что есть Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно его справлять, чем свой собственный"[131]. Потому что это и есть основа нашей цивилизации. Я лично не хожу в церковь, не чту апостолов Павла и Петра, не выбираю между церквами. Я это понимаю как человеческую потребность иметь начальника, иметь дом, куда прийти, но суть не в этом.

А вы были крещены?

Да, в раннем детстве, няней моей, конечно против воли родителей. Об этом мне рассказывали, а я сама себя крестила в реки Иордан, там, где крестился Христос, точнее, прошел инициацию. И на Голгофе я освятила крестик. Я хорошо знаю Евангелие, я его даже переписала от руки, когда впервые прочла. Оно живет во мне. Когда мне бывает страшно, одиноко (это одно и то же), я всегда обращаюсь. Сразу становится не одиноко, но это, конечно, аномалии, в нормальном состоянии ты всегда окутан теплом, причастностью, соучастием. Христос помогает, но и ему нужна наша помощь. Так я это чувствую.

То есть, с вашей точки зрения, вы узнаете в стихах, в прозе и в интервью Бродского то, во что и вы верите?

Да, это наша цивилизация. Вся европейская цивилизация основана на том, что принес Христос, и этим она отличается от остального мира. Неважно, верит человек или не верит, он на самом деле все равно христианин. С моей точки зрения, Бродский такой апостол христианства. Был еще один поэт — Фернандо Пессоа, христианский португальский поэт.

Бродский говорил, что он "со своим ощущением божественного ближе к Богу, чем любой ортодокс". Слышали ли вы от его родителей, что когда Мария Моисеевна находилась с сыном в эвакуации в Череповце, женщина, которая за ним присматривала иногда, крестила его без согласия Марии Моисеевны?

Нет.

Мария Моисеевна рассказывала об этом Наталье Грудининой. Я ищу подтверждения этого рассказа у других, но пока не нахожу. Как вы интерпретируете нежелание Бродского возвращаться в Россию или даже посетить родину в конце его жизни?

Нам, живущим в России, казалось тогда, что все изменилось в России; снаружи, Бродскому, могло видеться по- другому. Что бы он делал? Давал советы, как обустроить Россию? Приветствовал бы толпы восторженных почитателей?

Выступал бы в Союзе писателей, в котором никогда не состоял? Наверное, он не мог найти для себя подходящий жанр приезда.

А вспомните, как вернулся в Россию Солженицын: на специально нанятом поезде, в сопровождении операторов Би-Би-Си, которые снимали его каждую встречу с народом от Владивостока до Москвы. "Только солнце и Солженицын приходят в Россию с востока", — саркастически заметил один журналист.

Россия — тема жизни Солженицына, как он мог не вернуться? Россия была лишь одной из тем жизни Бродского.

Кстати, Бродского обвиняют, в том числе и Солженицын, в потери "русскости". Когда я у него спросила в августе 1995 года на пресс-конференции в Хельсинки, потерял ли он свою русскость, он ответил, что грош цена той "русскости", которую можно потерять[132].

Разве так важен национальный вопрос? Язык национален, конечно, без тяжелых потерь не переведешь. "Русскость" — она все же только русский язык. Еще — особенное отношение к свободе. "Все ж не оставлена свобода, чья дочь — словесность". "Французскость" очень диверсифицирована: в дизайне, ароматах, сырах, винах. "Английскость" тоже. "Русскость" в вещественном мире представлена скупо.

Тот же Солженицын утверждает, что в стихах Бродского "нет боли", нет тепла. Так понимает великий писатель великого поэта.

Ну, во-первых, Солженицын — скорее историк. Еще проповедник, социальный философ. Но его "боль" — это боль любого, кто видит покосившиеся избы, спившуюся "глубинку", власть ради власти, нескончаемый феодализм. Он написал гигантский труд о ГУЛаге, а его мнение о Бродском и о многом другом… ну, мнение.

Как история расценит тот факт, что российское правительство не извинилось перед Бродским за несправедливый суд и ссылку, за все преследования? Горбачев мог бы это сделать, они виделись в Белом доме, когда Бродский был Поэтом-лауреатом Соединенных Штатов.

Я думаю, что для Бродского это не важно было, потому что в его представлении Горбачев, Брежнев, Ельцин, Путин — если б он до него дожил, Андропов были плохо различимы (он заметил только Гавела, поскольку тот — писатель, с ним он мог говорить и ему написал открытое письмо обо всем, что хотел сказать о политике минувшего века). А вот что касается самой России, это другое дело: не то что перед Бродским не извинились, не извинились за физически и нравственно уничтоженный народ, теперь Сталин вовсе стал называться выдающимся правителем, а советский период — закономерным периодом российской истории. Не было Нюрнбергского процесса, увы, и трупик на Красной площади так и лежит. Он был и по-прежнему есть символ России. Если бы очищение произошло, тогда частным случаем было бы извинение перед Бродским. А поскольку этого не произошло, то происходит то, что происходит сегодня.