Патрик шарит по карманам и вытаскивает пачку бумаг. Что-то он распечатал на принтере в ЦОРе, что-то стащил из сарая-лаборатории. Гэмбл подносит листы поближе к свечке и неуклюже расправляет одной рукой.

Металл отравлял Патрика, убивал. А старуха его спасла, вырезала больное место, как вырезают гниль из персика.

Гэмбл расправляет смятые страницы. Свет тусклый, чернила кое-где размазались и поплыли, но слова все еще можно различить. Защита клеток, регулировка уровня металла, детоксикация. Металл ведь может быть токсичным, например серебро. Серебро входит в состав люпекса. Недаром в легендах фигурируют серебряные пули: серебро действительно отравляет ликанов. Большую его часть добывают на Аляске. Патрик вспоминает, что читал про шахты Рэд-Дог и Гринз-Крик. Там добывают около трех сотен тонн в год. Их главный акционер — фармацевтическая компания «Пфайзер».

Пятнадцать лет назад Кит Гэмбл потерял жену, но все это время не оставлял попыток спасти ее. Он знал: волка ему не победить, но надеялся победить смертельное лекарство. Металлотионеины, видимо, должны были каким-то образом лишить люпекс ядовитых свойств, анализ крови оставался бы положительным, но исчез бы побочный эффект — никакого отупения, никакой депрессии.

Интересно, как долго и каким образом отец занимался разработкой лекарства? Дома он часто работал в своей мастерской в гараже. В центре наклонного пола там был сделан слив, на столах из нержавеющей стали в беспорядке громоздились трубки, мерные стаканчики, колбы. Похоже на лабораторию какого-нибудь сумасшедшего ученого, как их показывают в фильмах. Уходя, отец всегда запирал дверь на ключ. Патрику разрешалось там находиться, только если он тихо сидел в уголке и не мешал. Папа говорил, что работает над рецептом нового сорта пива. Но теперь Патрик припоминает: в лаборатории всегда были шприцы, а собаки, которых он заводил в детстве, постоянно умирали «от рака». Он даже перестал в какой-то момент придумывать им имена, звал каждую следующую Рэнджером.

Он перебирает листочки. Распечатки электронных писем из Орегонского университета. И везде повторяется один и тот же адрес: [email protected]. Похоже, переписка длилась как минимум два года. Нил Десаи — вот кто это! Тот самый Нил, друг из колледжа, про которого отец постоянно рассказывал, с которым болтал по телефону и которого просил навестить. Внизу на каждом письме данные: профессор Десаи, начальник Северной тихоокеанской лаборатории биологической безопасности при Научно-исследовательском центре инфекционных заболеваний. Надо ему написать, как только удастся добраться до компьютера.

Деверь со скрипом открывается. С темной улицы в дом вбегает сначала животное — то ли волк, то ли собака, а следом входит старуха. Порыв холодного ветра гасит свечу, Патрик замирает. Пес стряхивает с себя снег, наклоняет голову, подбирает хвост и принимается рычать. Старуха закрывает дверь и запирает ее на щеколду. Одной рукой она держит за уши трех окровавленных белых кроликов, а другой разматывает шаль. Женщина смотрит Патрику в лицо, а потом переводит взгляд ниже. Только тут он вспоминает, что на нем нет одежды. Гэмбл пытается прикрыться листом бумаги. Снаружи пронзительно свистит ветер. Старуха улыбается беззубым ртом.

Потом она отворачивается, снимает рукавицы, скидывает сапоги, шубу и раскладывает все это перед очагом. От одежды тут же начинает валить пар. Они вдвоем будто исполняют странный танец: один одевается, а другой раздевается. Женщина двигается еле-еле из-за возраста, а Патрик — из-за раны. Они заканчивают свой ритуал одновременно и смотрят друг на друга. Теперь что?

— Ты голоден.

Это не вопрос. Она знает наверняка. Патрик умирает от голода, внутри у него словно разверзлась дыра.

Он наблюдает, как старуха свежует кроликов. Потрошит и выбрасывает на пол внутренности, на которые тут же с жадностью накидывается собака. Сдирает шкуру, обнажая ярко-красные мышцы. Отдирает мясо от костей, режет, бросает в наполненный снегом, травами и костями котел. Вскоре на печурке уже булькает жаркое. Они садятся за стол, и хозяйка ставит перед Патриком дымящуюся миску.

— Спасибо, — говорит он.

Клэр чувствует себя счастливой, да, именно так. Ей хочется летать. Кажется, распахни она сейчас окно и раскинь руки — ее унесет ветром. Впервые со времени поступления в колледж кто-то обращается к ней по имени, настоящему имени. Впервые она не чувствует себя отщепенкой. У нее есть друзья (ну, если не друзья, то, по крайней мере, приятели), с которыми можно сесть рядом в столовой, поздороваться во дворе. Интересно, как они к ней на самом деле относятся? Считают ли своим другом? Ей хочется в это верить.

Клэр почти не обращает внимания на предвыборную агитацию, на развешанные по всему кампусу плакаты: «Голосуйте за Нейдера!», «Долой Уильямса!». Она не прислушивается к разговорам о разработке вакцины, о том, как взлетел рейтинг губернатора Орегона после его отъезда в Республику.

Да, она ведет себя неосмотрительно и безответственно, но ее столько месяцев терзала тревога, что сейчас девушка просто ошалела от счастья. Точно такое же ощущение Клэр испытала много лет назад, когда они с родителями ехали ночью по шоссе. Она до сих пор помнит это во всех подробностях. Играет Национальное радио, мимо окон струится ночь, а уже в следующий момент отец выворачивает руль и кричит: «Черт тебя дери!» Из темноты на них выезжают велосипеды. Десятки велосипедов. Как потом выяснилось, от грузовика, ехавшего на скорости семьдесят миль в час, отцепился прицеп. Грузовик принадлежал церкви и направлялся в Нортвудс. И вдруг на них из прицепа посыпались велосипеды. Отец крутил руль вправо-влево, уворачиваясь от розового «хаффи», потом от белого «трека». Одни велосипеды скользили, рассыпая снопы оранжевых искр, другие выпрыгивали на колесах в конус света от фар и тут же исчезали. Вспыхивали красным отражатели. Мелькал темный асфальт. Машина вырулила обратно на шоссе, и испуганные крики Клэр и ее родителей сменились радостным хохотом — они уцелели! Едва-едва увернулись, это было такое восхитительное, волшебное чувство.

Всю прошедшую неделю Клэр каждую ночь приходила в тот зал. Там ее встречали три парня, все — помощники Репробуса. Он называл их стаей. Первое время они не раздевались, опасались ее реакции, но на третью ночь девушка спросила:

— Я могу вам доверять?

— Если мы не станем доверять друг другу, — отозвался Мэтью, — то чем мы тогда отличаемся от чистокровок?

Это наверняка слова Репробуса. Тот вечно бормотал себе под нос какие-нибудь затертые фразы, которые казались одновременно нелепыми и ужасающе правильными. Как бы то ни было, Мэтью сказал это как нельзя кстати — ведь именно доверия ей так не хватало.

Клэр разделась, остальные последовали ее примеру. Они зарычали. Клэр знала из учебников, что стыдливость — порождение человеческого разума; для зверя, живущего внутри ее, стыд ровно ничего не значит. Трансформация — это порыв, нужно забыть о том, что находится вокруг, выпустить волка на свободу. Девушка все это знала. Но ее все равно слегка мутило, когда она снимала одежду.

Время шло. Тикали настенные часы. Она бросалась на боксерские груши, запрыгивала на коня, болталась на канатах и в конце концов выходила из зала усталой и выдохшейся, будто только что испытала самый сильный на свете оргазм. Как же прекрасно дать себе волю, расслабиться, Клэр уже и забыла, как это бывает. Адреналин восхитительным наркотиком кружит голову. Каждое движение становится невероятно точным. На лекциях по анатомии и психологии им рассказывали, что чувства в организме функционируют с разной скоростью: сначала мозг обрабатывает звуковой сигнал, а потом уже — зрительный. Медленнее всего срабатывают вкус и обоняние. Но в облике волка, думает Клэр, все происходит иначе: все чувства вспыхивают в мозгу разом.

Думает ли она о Патрике? Думает. Но уже гораздо меньше. Он принадлежит другому миру, а ее мир — вот он. Прямо сейчас и прямо рядом с ней — Мэтью. А тогда, с Патриком, она, похоже, просто изголодалась по чувствам. Умирающие от голода люди ведь не разбирают, что едят: одинаково жадно набрасываются и на подгнивший банан и на недоеденный бутерброд в мусорном баке.