Хотя это вряд ли. Клэр читает газеты, останавливается в магазинах и внимательно изучает заголовки. «Кошмар в небесах». «Террористический заговор ликанов». «Чудовища среди нас». Фотографии обломков рухнувшего возле Денвера самолета: почерневший металл, развороченное пшеничное поле. Фотографии самолетов, приземлившихся в Портленде и Бостоне: на взлетной полосе куча машин полиции и «скорой помощи», на фюзеляжах отражаются красно-синие огни мигалок. Фотографии сложенных в длинный ряд черных мешков с телами погибших. Фотографии скорбящих родственников, выстроившихся за проволочной сеткой: люди цепляются за ограждение и друг за друга, лица у всех похожи на смятые, промокшие носовые платки. Фотографии Чудо-мальчика: выражения лица не разобрать — слишком зернистое изображение, на плечи наброшено одеяло, вокруг полицейские. Фотографии погибших. В специальном приложении к «Ю-эс-эй тудей» напечатали их список: имя, фамилия, возраст, родной город, профессия, краткая информация о родственниках. Три «боинга», пятьсот пятьдесят три трупа.
Но про нее нигде нет ни слова.
На каждом крыльце теперь развевается американский флаг, на каждом бампере красуется звездно-полосатая наклейка. Проходя утром мимо Макдоналдса, Клэр замечает, как мужчина с ведром оттирает мыльной щеткой от кирпичной стены намалеванную из баллончика надпись: «Око за око — смерть ликанам!»
Раньше она читала о таком в книгах, видела в кино, слышала от родителей, но никогда не сталкивалась с этим в реальной жизни. Заходить в Макдоналдс не хочется, из-за надписи здание кажется зараженным, но слишком уж соблазнительно пахнет. Рот наполняется слюной. И день выдался холодным, так что Клэр ныряет в теплую, ярко освещенную закусочную. Покупает большой кофе (двойная порция сливок и сахара), бигмак и жареную картошку. Это, наверное, самая вкусная еда, какую ей доводилось пробовать в жизни.
Девушка вытаскивает из рюкзака номер «Бисмарк трибьюн», который выудила из урны перед входом. Газета холодная на ощупь. Внимание Клэр привлекает статья на первой полосе. «ВОЗМЕЗДИЕ» — гласит заголовок, а рядом фотография президента перед целым букетом черных микрофонов. «Ситуация под контролем: мы как раз принимаем быстрые и жесткие меры». Подробности он не сообщает из опасения спугнуть подозреваемых, но американцы могут спать спокойно: несколько террористов уже арестовано и еще больше арестов будет произведено в течение следующих недель. «Сейчас не время паниковать. Не время ополчаться на наших мирных соседей-ликанов, которые зарегистрированы, находятся под наблюдением и не способны трансформироваться благодаря неукоснительно принимаемым медикаментам. Помните: ликан еще не значит экстремист. Я призываю общественность к терпению, правительство с надлежащим усердием выполняет свой долг и выслеживает тех, кто несет ответственность за чудовищные катастрофы». Еще в статье приведена небольшая цитата из высказываний представителей Организации по защите прав ликанов: ее члены говорят об участившихся после атак на самолеты случаях преследования.
И все. Ни слова о высаженных дверях, автоматах и ее убитых родителях. Люди в черных бронежилетах приехали также и к семье Стейси, и наверняка не к ним одним. Вполне возможно, что нечто подобное творится по всей стране. Клэр представляются сотни разоренных домов; жуткие звуки, будто одновременно ломаются сотни костей; а по трупам шагает Высокий Человек. Почему же ничего этого нет в новостях?
Клэр не знает, куда идти. А потому решает пока вовсе не двигаться с места и десять дней ютится в заброшенном мотеле на окраине Фарго. «Морской конек» — так он раньше назывался. Некогда голубая краска почти совсем облезла со стен. На парковке сквозь трещины в асфальте пробиваются сорняки. Окна заколочены фанерой. Двенадцать отдельных домиков-номеров, все заперты. Но, обойдя мотель сзади, девушка находит открытое окно. Кто-то ломом отодрал лист фанеры и забросил его в траву.
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Но никто не отзывается. Клэр долго вглядывается в темное окно. Драная занавеска колышется на ветру и гладит ее по лицу. Наконец девушка встает на шлакобетонный кирпич и, уцепившись здоровой рукой за подоконник, залезает внутрь. Под ногами хрустят пустые пивные банки. Наверное, какие-то подростки вломились сюда и устроили вечеринку. На обоях — кораблики, морские звезды и светлые прямоугольники в тех местах, где раньше висели картины. В стене кто-то пробил дырку. На полу валяется стул. На голом матрасе темнеют пятна — Клэр надеется, что от пива. Да, заснуть здесь будет непросто, но это лучше, чем, как раньше, ночевать в коровнике или под крыльцом, в кузове грузовика или заброшенном домике на колесах.
Из ванной доносится вонь. Там темно, но вполне можно различить перепачканный высохшими фекалиями унитаз. Зеркало разбито, и весь пол усеян его мерцающими осколками. Клэр закрывает дверь и снова обходит комнату, потом стряхивает с себя рюкзак. Теперь это ее новый дом, по крайней мере на какое-то время.
От Клэр пахнет Клэр. Так всегда папа говорил после долгого рабочего дня — поднимал руку, нюхал у себя под мышкой и заявлял: «Пахнет мной». Она каждый день умывается — в речках, в туалетах на заправках и в супермаркетах, — но одежда все равно лоснится. И еще окровавленное запястье. От повязки воняет как от застывшего жира на дне сковородки. Девушка наматывает поверх старого «гипса» все новые слои скотча, скрывая вылезающие края футболки под серебристой «митенкой». Ибупрофен уже закончился. И боль ослабла, но снова дает о себе знать каждый раз, когда Клэр задевает обо что-нибудь рукой.
Девушка привыкла обходиться одной рукой — ею она ест, завязывает шнурки, расстегивает джинсы. Вторая, бесполезная, засунута в карман куртки. Клэр старается сосредоточиться на папином письме, разгадать шифр, но после стольких неудачных попыток мозг отказывается фокусироваться. И она сидит, тупо уставившись в стену, и думает о том, как ей не хватает мобильника, вспоминает, как однажды сделала кормушку для птиц из старой высохшей тыквы, как в сентябре северный Висконсин накрыло холодным фронтом. Температура тогда стремительно упала. Они с родителями приехали на озеро Лун, выбрались на лед, пробурили дырки и уселись на раскладных стульях. А через совершенно прозрачный лед видно было желтых судаков и черных окуней, плавающих прямо у них под ногами.
Холод приближается, Клэр знает об этом. Лютый холод, от которого чернеют пальцы и стучат зубы. Метеорологи любят рассказывать о том, как в Фарго можно выплеснуть воду из стакана и она моментально застынет, как можно оставить на ночь банан на крыльце, а утром забивать им гвозди.
Здесь нельзя задерживаться надолго. Каждый день Клэр выбирается через окно из «Морского конька» и бродит по городу. И с каждым днем трава все больше буреет, а на деревьях остается все меньше листьев, пока наконец ветки не делаются совершенно голыми. Клэр купила черную вязаную шапочку, чтоб хоть как-то справиться с холодом. Девушка слоняется по окрестностям, обходя магазины, а ее ум точно так же бесцельно кружит вокруг загадочного письма. Часто она замедляет шаг, почти останавливается: пронзительный ветер словно не дает ей пройти, разворачивает обратно.
А что, если и правда вернуться домой? Что ждет ее там? Клэр воображает, как бродит по темным комнатам, дотрагивается до изрешеченных пулями стен, обходит высохшие на линолеуме лужи крови, открывает шкафы с одеждой, которую больше никто никогда не наденет, подносит к лицу подушку из родительской спальни, вдыхает родные запахи, находит их волосы, запутавшиеся в расческе.
Или нет. А вдруг папа с мамой живы? Только ранены. Может, то были предупредительные выстрелы, в потолок, и родителей лишь присыпало штукатуркой. Может, разыскать телефон-автомат, набрать номер службы спасения и сдаться? И тогда она увидит родителей, прямо завтра. Они встретятся в комнате, облицованной белым кафелем и освещенной лампами дневного света, будут со смехом обниматься, плакать от облегчения. Ведь все это наверняка ошибка, недоразумение. Они же ничего плохого не сделали. Во всяком случае, сама Клэр ничего плохого никому не сделала. Что, разве не так?
