В моей голове проносится мысль, что у него элементарно не хватит энергии на то, чтобы мне изменять.

Минус: о боже, поверить не могу, что я только что засчитала это за плюс…

Когда Майк возвращается домой, мы вчетвером переходим наверх, за стол, великолепно сервированный Кэролайн, с льняными салфетками и, вдобавок ко всему, хрустальными бокалами дизайна Луизы Кеннеди. Ужин подан по всем пятизвездным стандартам — сегодня она выбрала азиатскую кухню: для начала малайский суп с лапшой, кокосом и креветками, затем, на второе, жареная свинина с баклажанами… невероятно вкусно. Принимаясь за десерт, я думаю, что домой меня придется катить.

Вечер действительно удался, а Кэролайн и Майк вовсе не стремятся прибегать к моей или Дамьена помощи, чтобы беседовать друг с другом. В сущности, слабо верится, что мы приглашены как бы на смотрины. Дамьен не скован, непринужден и, кажется, действительно интересуется моей работой на телевидении. Я развлекаю публику за столом несколькими свежими анекдотами о Божьей Каре О'Киф и ее худших выходках, а он поощряет меня несколькими забавными историями своих студенческих лет. В свою очередь, я расспрашиваю его о выходе на пенсию и о том свободном времени, которое он в результате заполучил. Оказывается, он проводит его, играя в гольф и присматривая за престарелой матерью, с которой живет.

Калькулятор у меня в мозгу включается снова…

Плюс: отлично.

Все самоучители гордо заявляют, что если вам нужно срочно определиться насчет интересующего вас субъекта, то нужно просто невзначай спросить его об отношениях с матерью. Практика показывает, что будущий примерный семьянин обычно в прекрасных отношениях с матерью, тогда как неудачник, моя обычная цель, — отнюдь нет. Учитывая, что Дамьену давно за шестьдесят, его матери должно быть по меньшей мере за восемьдесят, так что, по моему мнению, разве не замечательно, что он так ей предан?

Минус: Дамьен так долго о ней рассказывает, что я начинаю подозревать его в подражании Норману Бейтсу из хичкоковского «Психо». Я ловлю себя на мысли, не держит ли он дома жуткие чучела птиц…

После десерта Кэролайн просит меня помочь приготовить кофе, взглядом указывая следовать за ней. Мы собираем со стола груду тарелок и катим их на тележке в кухню, оставив мужчин обсуждать гандикапы в гольфе.

— Ну, что скажешь? — спрашивает она, как только дверь за нами закрывается. — Я понимаю, рассказы о матери нагнали тоски, но если отвлечься от этого?

Я улыбаюсь. Как здорово, что Кэролайн вовсе не надо рассказывать, что ты думаешь. Она и так знает.

— Теоретически он идеален, — говорю я, загружая все в посудомоечную машину, — но на практике… ох, Кэролайн, мне тяжело это говорить, ведь это стоило таких трудов, но между нами не возникло нужной искры. Совсем. Я могу усмотреть больше взаимного притяжения в плохом эпизоде «Кельтских тигров», а это кое о чем говорит, видит бог.

— Дай ему шанс, вот и все, о чем я прошу. Кто знает, может, он повел бы тебя в великолепный ресторан и ухаживал бы, как за королевой. Может, ты поцелуешь его, и посыплются те самые искры. Лучше быть милой женой у старого мужа, чем постылой у молодого, говорит моя мама. Как бы то ни было, я очень рада, что ты сегодня пришла. Это очень храбро с твоей стороны, учитывая всю прошлую неделю.

— В Дамьене одно хорошо, — говорю я, вздрагивая, пока мы спешим обратно в столовую, — он полная противоположность тому, чье имя навсегда останется неизреченным.

Сразу после кофе дедушкины часы в прихожей отбивают десять, и Дамьен с извинениями собирается уходить.

— Господи, я и понятия не имел, что так засиделся, — говорит он, — боюсь, что должен бежать, а то мамочка забеспокоится, где я. Кроме того, я хожу с ней на утреннюю мессу по воскресеньям, так что всегда должен заказывать ее с вечера.

Краткий, еле ощутимый взгляд, говорящий: «Он прекрасный человек, так что не обращай внимания на этот комментарий и дай ему себя проявить», со стороны Кэролайн.

— Вы, не сочтите за дерзость, самая очаровательная молодая леди, — говорит Дамьен, нежно целуя мне руку перед уходом. — Надеюсь, мы еще увидимся. Может быть, вы окажете мне честь и как-нибудь придете ко мне на чашку чая в полдень?

Я на один миг испытываю замешательство, но потом замечаю, как ждут моего ответа Кэролайн и Майк.

Безликий жених, Вера Вонг, безликий жених, Вера Вонг…

— Это было бы прекрасно, благодарю вас, Дамьен.

— Замечательно. Так я скажу мамочке, что мы можем вас ждать. Мне кажется, вы понравитесь друг другу.

Мы трое старательно машем ему вслед, а затем, как ни стыдно это говорить, голова у меня кружится от облегчения.

— Чашка чая в полдень? По-моему, за мной пытаются ухаживать, как за героиней романа Джейн Остин.

— Дамьен — отличный парень, — говорит Майк, закрывая дверь и зевая. — Я бы никогда без него не попал в гольф-клуб «Портманок».

Несколько часов спустя, укладываясь в кровать, я не могу преодолеть искушения позвонить Рэйчел в Париж и доложить обо всем.

— О боже! — Она так хохочет, что рассыпает сигареты, и я слышу это в трубку. — А от чего умерла его первая жена? От скуки?

— Заткнись, Кэролайн просила дать ему возможность проявить себя, так что продержусь все чаепитие с мамочкой и сразу подробно отчитаюсь…

Она прерывает меня громким хихиканьем.

— Что такое?

— Ничего, я просто кое-что прикинула в уме.

— Объяснись.

— Если уж ты так настаиваешь на прохождении этих своих трижды неладных курсов в строго хронологическом порядке, то представляешь, кто твоя следующая цель?

Я чуть не роняю телефонную трубку.

Мое молчание говорит само за себя.

— Да, — произносит Рэйчел. — Мне следует пойти с тобой. Ты будешь встречаться с ним сама по себе только в том случае, если я внезапно умру.

Да, это будет весело. Из всей цепи моих несчастий, как я называю своих бывших бойфрендов, найти этого человека мне наиболее любопытно. Впрочем, сначала я должна кое-что пояснить.

Номера четыре зовут Тони Ирвин, и, хотя я знаю его еще со школы, мы никогда не сходились вместе до второго курса университета. Тони был исключительным, во всех отношениях замечательным парнем. Если снимать про него кино, его роль исполнил бы… Джуд Лоу — настолько он хорош.

Он ходил в элитный колледж Сент-Эндрюс, школу для мальчиков неподалеку от нас, и служил чем-то вроде кумира-иконы-эталона, по которому измеряли остальных мужчин все девчонки из нашего класса. Не говоря уже о внешности — высокий синеглазый блондин, образ, который, как мне кажется, представлялся Оскару Уайльду, когда он писал «Портрет Дориана Грея». Короче говоря, он был идеалом во всем.

Одаренный как физически, так и интеллектуально, он был первым учеником в школе, а затем поступил в ДУК, чтобы изучать историю и английский язык. Он был одним из тех редких людей, кому благоволят небеса и для кого приберегают лучшие дары, и, словно этого недостаточно, Тони Ирвин был едва ли не самым милым и замечательным человеком, какого я когда-либо встречала, прежде или теперь.

Как говорят у нас на телевидении, Тони был так популярен, что практически несводим к общему знаменателю. Все любили его, и никто не мог бы сказать о нем недоброго слова.

В качестве примера феноменальной харизмы Тони Ирвина можно привести такой факт: мы с Рэйчел до сих пор, после стольких лет, утверждаем, что он единственный человек из всех, живых или мертвых, реальных или выдуманных, из-за кого мы чуть не поссорились.

Нас разлучили обстоятельства, или мне просто хочется так думать; он выиграл стипендию от университета Глазго в Шотландии, и поэтому, к моему безутешному горю, нам пришлось расстаться. Даже несмотря на то что нам обоим было всего по двадцать лет, если бы это зависело от меня, я бы вышла за него замуж. Без вопросов. Но мы были разлучены, и трудность поддержания нежных чувств на расстоянии взяла свое, как это неизбежно бывает. Так что после нескольких месяцев романтической переписки (которая сейчас, в век электронной почты, пятицентовых эс-эм-эс и дешевых рейсов авиакомпании «Рай-анэйр» в аэропорт Прествик под Глазго, кажется доисторическим прошлым; но тогда, в 1988 году, у нас были только бумага и ручка, не говоря уже о том, что папа бы голову с меня снял за междугородные телефонные счета) и после всех рыданий, стенаний и зубовного скрежета с моей стороны, нам наконец пришлось признать, что все осталось в прошлом. В этом вся проблема двадцатилетнего возраста: вам кажется, что Тони Ирвины в этом мире растут на деревьях гроздьями. Только повзрослев, я поняла, какой редкий бриллиант упустила из рук.