Я подумал: это ещё что такое?

Он рассказал: “Всё не так плохо. Это можно вылечить. Такое поддаётся излечению. Это фолликулярная лимфома первой степени, что означает, что она на ранней стадии.”

Я ответил: “Ага. понятно.”

Тем не менее я был опустошён, когда услышал это, и вернулся домой в глубочайшей депрессии, думая: о, Господи, это конец, вот и до меня добралось! Я абсолютно ничего не понимал в этом, для меня рак означал смерть. И я уже списал себя со счетов. Я мог лежать всю ночь и раздумывать, не продать ли это, не избавиться ли от того, как всё подготовить, кто будет произносить речь на моих похоронах и где бы я хотел, чтоб меня закопали. Очень мрачные мысли. Но, кроме того, я продолжал размышлять, что я ещё не готов к этому. Мне ещё столько нужно сделать, и мне нравится жить в этом мире.

Где-то через три дня мне позвонил мой терапевт, доктор Майкл Абду (Michael Abdou), и сообщил: “Они провели дополнительные анализы, это не первая степень, это степень “три А”.”

Я решил, что это почти четвёртая, и может даже перейти в пятую, так что это были очень плохие новости, и я воскликнул: “О, нет!”

Доктор Абду знал одного местного специалиста, своего друга, профессора Доналда Миллигана (Donald Milligan), и записал меня к нему на приём. Тот сказал: “Мы тебя вылечим. Проведём химиотерапию и сделаем всё, что необходимо, чтобы воспрепятствовать болезни.”

Я прошёл бесчисленное множество всяких сканирований, чтобы узнать, не распространился ли рак куда-то ещё. Нет, он был только у меня в паху с левой стороны. Я ещё восстанавливался после операции простаты. Все эти антибиотики и остальные медикаменты сильно ударили по мне, я ослаб и устал, но как только я пришёл в себя, началась химиотерапия. Мне сказали, что необходимо пройти шесть курсов химии, по одному каждые три недели. Это занимает шесть или семь часов, медикаменты вводят внутривенно с помощью капельницы. Химия от лимфомы аналогична той, которую применяют при других видах рака, но есть ещё четвёртый ингредиент, антитела. Они могут вызвать аллергическую реакцию, поэтому поначалу дозы небольшие. А так лечение прошло нормально.

После первого курса меня предупредили: “Причёску свою ты потеряешь.”

Сначала ничего существенного не происходило, и я подумал: о, у меня, должно быть, будет порядок. Три недели спустя был второй курс. И тогда я начал ощущать усталость и слабость, а когда я расчёсывал волосы, они слезали. В течение двух или трёх дней большая их часть выпала. Когда я встал ночью в туалет и взглянул в зеркало, было что-то вроде: о, Господи-Боже! Первоначально выпали волосы с головы, и кое-что с груди. Борода и усы стали жиденькими, а с бровями не произошло ничего удручающего. У меня всегда были длинные волосы, то ли это было в шестидесятых, когда мне только и говорили: “О, да пойди, подстригись”, то ли позже, когда они были покороче, но всё равно длиннее, чем у других. Поэтому, когда причёска сошла, я был в жутком шоке.

Естественно, кожа на черепе оказалась белой. Прямо, как яйцо. Это было настолько неожиданно, что привыкнуть было очень сложно. Когда я показался Оззи и Гизеру, их первой реакцией была: “Ты выглядишь точь в точь, как твой отец!”

Ходить лысым, это холодно, чёрт возьми. Я стал надевать шапочку вроде тюбетейки, но чувствовал себя в ней по-дурацки. Никогда не мог нормально носить головные уборы. Но проходя химиотерапию, приходится следить за температурой своего тела. Моя упала до опасной отметки. До тридцати пяти градусов, так что необходимо было её поднимать. Мой диетолог, Бев де Понс (Bev de Pons), порекомендовала русское лечебное одеяло. Оно сделано из того же материала, из какого производится одежда для космонавтов, серебристого фибро-волокна. Оно чертовски тёплое. И вот я сидел, укутанный в это одеяло и в тюбетейке. Поистине грустное зрелище.

Смотреть на себя безволосого было невыносимо. Я не хочу шокировать людей. Они судят по тому, как ты выглядишь, выглядишь ли болезненно или выглядишь хорошо. Если бы люди увидели меня без волос, то сразу бы сказали: “О, чёрт побери, у него ужасный вид!”

Поэтому я связался с одной бирмингемской компанией под названием Optima, которая занимается искусственными волосами, а также париками для больных раком людей, и они сделали один для меня. Они в своём деле очень хороши и воспроизвели мою причёску такой, какой она была до этого. Сейчас у меня свои волосы опять отросли, причём на затылке и макушке как было, а по бокам вперемешку с седыми. Вообще-то мне нравится. В той или иной степени.

После трёх курсов химии профессор решил, что мне лучше переключиться на радиотерапию. Мне дали месяц передышки, после чего я ходил на сеансы радиотерапии каждый день в течение трёх недель.

Это отнимает много сил, поэтому чрезвычайно большую помощь оказывает персонал больницы. Однако они не сажают тебя на специальную диету или что-то подобное, они не говорят: “Ешь то-то, избегай этого.” Вот почему, с самого начала лечения и по сей день, я советуюсь с диетологом, у моего диетолога, Бев де Понс, у самой была лимфома десять лет назад, так что её знания о том, что нужно пациенту, можно сказать, из первых рук. Она натуропат и специалист по активности организма, применяет, лечение, в котором вакуумные стеклянные баночки присасываются к твоей коже, разгоняя энергию. Мне оно очень помогло. Она дала мне советы по диете и познакомила с Джоном Стирлингом (John Stirlin).

Джон - биохимик, он владел компанией по производству витаминов, которая называется Biocare. Хотя он и продал её, но продолжает заниматься исследованиями. К тому же он сам прошёл через рак: меланому. Он рассказал мне, что можно есть, от чего следует отказаться, и прописал кое-какие витамины, сказав: “Нельзя просто принимать какие-то витамины и всё, это может сказаться на химиотерапии. Должно быть определённое сочетание витаминов, которые работают вместе с химией.”

Это помогло мне поддержать на должном уровне свою энергетику и иммунную систему. Джон сыграл ключевую роль в этом. И он оказывался брать какое-то вознаграждение, повторяя: “Мне не нужно денег. Я делаю это просто, чтобы помочь.”

Джон и Бев фантастически помогли мне.

В доброй старой радиотерапии облучали всю область, где сидит рак. Что радикально подрывало твоё здоровье. При современной технологии можно фокусировать излучение на требуемом участке с точностью размером с остриё булавочной иголки, что замечательно. Ежедневные сеансы радиотерапии зачастую оставляют ожоги на коже. Благодаря всем советам по диете Бев и Джона и крему, который они мне дали, в моём случае этого не случилось. Было больно, ещё болит, пост-лечебные эффекты могут продолжаться около года и больше, но у меня не было никаких волдырей или чего-то подобного.

Последний сеанс радиотерапии был в апреле 2012-го. Эти строки я пишу парой месяцев спустя, в начале лета. Я только что прошёл обследование, включавшее ещё одно сканирование, и мне сказали: “Выглядит неплохо.”

Когда в декабре 2011-го года я узнал про лимфому, планы на фестиваль Coachella пошли под откос. Я поговорил со своими докторами: “Послушайте, у меня европейский тур намечен. Я в состоянии буду его провести?”

Они ответили: “Мы не знаем. Рано об этом говорить.”

Я действительно собирался привести себя в порядок и отправиться в турне. Но промоутеры требовали от меня гарантий, что я сделаю это. Если бы я предоставил им такие гарантии, они бы засудили меня, будь я не в состоянии выступать. Поэтому Ралф сказал: “Ты в этом не участвуешь.”